Произведение Марата было враждебно материализму. В этом было главное. Его философское исследование было насквозь противоречивым. Там, где Марат выступал как врач, как физиолог, где он анализировал анатомию и физиологию человеческого тела, он оставался на почве материализма; не случайно эту часть одобрил Дидро. Но допустив существование души, признав ее особой субстанцией, задавшись целью проследить взаимовлияние двух равноправных, по его представлению, субстанций — души и тела, Марат целиком становился на почву идеализма и с этих идеалистических позиций ратовал против материализма.
Исследование Марата «О человеке» стояло ниже уровня развития философской мысли восемнадцатого века.
Марат с горячностью, с искренним негодованием возмущался выступлением «маркиза из Ферне», как он называл Вольтера, и тщетно добивался опубликования в печати своего ответа «апостолу современной философии».
Он сохранил надолго, на всю жизнь, убежденность в своей правоте в этом первом философском споре в дни своей молодости.
Это было, с его стороны, самообольщением.
Если отбросить все наносное, все элементы личной обиды, оскорбительный для Марата иронически-пренебрежительный тон Вольтера и несправедливое обвинение в невежестве, то остается несомненным, что правда в этом споре была на стороне Вольтера и Дидро, но отнюдь не Марата.
Марат как философ представлял вчерашний день философской мысли; Вольтер и Дидро — нынешний и завтрашний ее день.
В декабре 1774 года в Лондоне была издана, без указания имени автора, новая книга Жана Поля Марата. Она называлась «The chains of slavery» — «Цепи рабства»
Это было первое политическое произведение молодого писателя, и оно доказало, что не философия, а политика, к которой он питал «природную склонность», как он однажды выразился, определяла его как общественного дёятеля и литератора.
История создания «Цепей рабства» довольно запутанна.
Сам Марат, пятнадцать лет спустя после выхода первого издания этой работы, в 1789 году, в письме к председателю Генеральных штатов писал, что побудительными мотивами к созданию этой книги было стремление принять участие в острой политической борьбе, проходившей в то время в Англии, и повлиять на результаты приближавшихся парламентских выборов.
Марат разъяснял там же, что он преследовал этой книгой прямые практические цели. Он надеялся призвать англичан «к осознанию своих прав с помощью изображения гнусных уловок, к которым прибегают государи для порабощения народов, и путем изображения ужасающих бед, которые неизбежно влечет за собой деспотизм».
Это свидетельство автора «Цепей рабства», безусловно, заслуживает внимания.
В целом эта версия должна быть принята с полным доверием. Кому же, как не автору, лучше всего знать историю создаваемого им произведения?
Пытливый наблюдатель, обладавший зорким глазом и цепкой памятью, молодой врач с жадностью вглядывался в эти яркие картины разительных социальных контрастов, которые каждый день являл ему окружавший его мир.
Действенная натура Марата побуждала его принимать непосредственное участие в ожесточенной политической борьбе, потрясавшей в семидесятые годы Англию. Марат был связан с левыми политическими клубами и обществами радикально-демократического направления, возникавшими как раз в эти годы в Лондоне и других английских городах. Как велика была его роль в этих клубах, сказать трудно — об этом нет прямых достоверных свидетельств. Известно, что Марат в 1774 году вступил в «великую масонскую ложу» в Лондоне, что вскоре после этого он связался с одной из масонских лож в Голландии. Масонские организации в ту пору были одной из распространенных форм радикальной политической оппозиции. Участие в масонских ложах также свидетельствовало о том, что Марат стремился к активному вмешательству в политическую жизнь страны.
Не подлежит сомнению, что, спешно работая, дабы подготовить и издать «Цепи рабства» к началу избирательной кампании в Англии, Марат рассчитывал оказать своей книгой посильное влияние на ход развернувшейся в связи с парламентскими выборами политической борьбы.
Все это так. Однако достаточно внимательно вчитаться в текст «Цепей рабства», сличить английское издание 1774 года с последующим французским прижизненным изданием 1793 года, проследить за их разночтениями, чтобы убедиться в том, что это произведение не представляло собой однородного целого, что текст его носит явственные следы напластований разных лет.
Сам Марат признавался, что «Цепи рабства» подготавливались в течение долгого времени, он прямо указывал, что «перевод появился на восемнадцать лет раньше подлинника».
Сопоставляя английское и французское издания «Цепей рабства», нельзя не заметить, что французское издание много шире и полнее английского.
«Цепи рабства» не могли быть написаны ради тех непосредственных целей, на которые указывал автор: участие в английской избирательной кампании 1774 года. По самому своему характеру это произведение выходило за узкие рамки агитационно-пропагандистского документа избирательной борьбы. Можно с достаточными основаниями предположить, что первое, английское издание 1774 года было сокращенным и, видимо, частично переработанным переводом ранее написанного сочинения на французском языке.
«Цепи рабства» — это вполне зрелое и значительное произведение литературного и политического таланта Марата, сочинение оригинальное и своеобразное и по мыслям, и по композиции, и по литературному стилю. Сотрите с обложки имя автора или возьмите анонимное английское издание 1774 года, и по постоянно ощутимому, проступающему сквозь словесную ткань идейному стержню произведения, и по торжественному, приподнятому слогу, и по резкой выразительности манеры письма вы узнаете Жана Поля Марата, будущего автора и редактора знаменитого «Друга народа».
Хотя по своему идейному содержанию «Цепи рабства» являются как бы продолжением мыслей корифеев французского Просвещения и в особенности Жана Жака Руссо, это сочинение молодого и безвестного тогда еще писателя вносило в общие вопросы политической теории немало принципиально нового.
«Цепи рабства» — сочинение, построенное по дог вольно обычной в то время манере: оно состоит из ряда рассуждений, подкрепленных пространными историческими экскурсами.
Главная мысль книги — мысль о гибельной для блага народов деспотической государственной власти, способной выковать «цепи рабства», действуя насилием, обманом, подкупом. С этим связана другая ведущая мысль произведения, согласно которой борьба против деспотизма, узурпировавшего и поправшего права человека и гражданина, является естественным правом и священным долгом народов.
Однако свести значение книги Марата только к этим положениям значило бы обесцветить, обеднить многообразное, богатое содержание этого замечательного произведения.
«Своим происхождением государства обязаны насилию», — писал Марат на начальных страницах своего сочинения. Эта формула была далеко не банальной для автора второй половины восемнадцатого столетия: она шла вразрез не только с благочестивыми и благонамеренными толкованиями церкви и официальной науки, но и со многими общественными теориями передовых мыслителей века.
«…Почти повсюду законы в основе своей были не чем иным, как полицейскими правилами, обеспечивающими каждому спокойное пользование награбленным…»
Но это резкое обличение «священной» государственной власти и ее законов не вело автора к пессимистическим выводам. «Впрочем, сколь ни грязно происхождение государств, — тут же добавлял Марат, — в иных из них справедливость вышла из лона беззаконий и свобода родилась из угнетения».
Влияние Жана Жака Руссо, оказавшееся самым сильным на протяжении всей жизни Марата, ощутимо чувствуется в его первом значительном произведении — «Цепях рабства». Вслед за Руссо Марат проводит аналогию между процессами развития общества (или, как он чаще пишет, нации) и процессом развития человека, индивидуума. Общество проходит в своем развитии те же стадии, что и человек: младенчество, юность, зрелость и старость. Период младенчества или детства, по мнению Марата, это время, когда лучшие черты народа, его лучшие качества — смелость, отвага, гордость, любовь к независимости— проявляются с наибольшей силой и полнотой, и именно в младенческое или детское время народы обладают и наибольшей мощью, и энергией, и наибольшей свободой. По мере того как народы достигают все большей степени зрелости, они становятся все слабее, и все быстрее совершается их постепенное сползание в неволю.
Однако Марату чужд социальный пессимизм. Он вовсе не считает этот ход вещей неотвратимым, общеобязательным для всех народов. По его мнению, организм политический отличается от организма животного тем, что при наличии определенных условий некоторые народы способны сохранять «в течение длинного ряда столетий силу юности». Какие же это народы и каковы эти условия? Марат отвечает формулой, дающей ответ на оба вопроса: это народы, являющиеся «друзьями бедности».
Народы, являющиеся «друзьями бедности», — это народы, живущие в некоем совершенном государстве, не знающем ни «цепей рабства», ни ига деспотизма. Это общество, построенное на принципах равенства. Марат так его определяет: «Пока богатства государства ограничены его пределами, пока земли в равной мере распределены между его жителями, всякий имеет одинаковые потребности и одинаковые средства к их удовлетворению; сограждане, находясь в одинаковых взаимоотношениях, сохраняют и почти полную независимость друг от друга, то есть находятся в наилучших условиях для вкушения благ всей той свободы, какую только допускает наличие государственной власти».
Достаточно вдуматься в изображенную здесь картину, чтобы увидеть в ней воплощение тех мыслей о республике равенства и свободы, которыми вдохновлялся знаменитый автор «Эмиля» и «Общественного договора» — Жан Жак Руссо. Это был тот идеальный мир равенства, который позже огнем и железом пытались претворить в действительность якобинцы 1793–1794 годов. В другой части «Цепей рабства» Марат уточнял свое представление об идеальном эгалитарном обществе, подчеркивая, что оно возможно лишь при небольших размерах государства. «Скромные размеры государства, — пи