— Плохой я человек, да? — говорю с усмешкой и поднимаюсь. Почему-то пытаюсь защитить себя ужимками. Столько лет прошло, а я всё тот же. — Ну чего ты молчишь?
— Занят. — мужчина неторопливо вплетал один цветок за другим, пока наконец не закончил и не поднял взгляд. Он молча надел венок себе на голову и улыбнулся куда-то вдаль. Не понимаю, что происходит.
— Будем продолжать? — подхожу ближе.
— Только если сам готов. Ты знаешь, где твоя душа — просто выбери следующее воспоминание и погружайся в него с головой. Ты ведь умеешь. — говоря это, он махнул кому-то рукой, но позади меня никого не было. Непонятно. Не люблю, когда мне непонятно.
Погружаюсь в себя и нахожу первое тёмное пятно с детьми. Кажется, оно стало чуть бледнее. Следующее воспоминание было недалеко, оно захватило только малую область прошлого. Делаю глубокий вдох и мысленно ныряю в эту черноту.
— У нас мало времени! — слышу голос наставника, слезающего с лошади. Я киваю и тоже спешиваюсь. Знакомая кузница, из которой я сбежал на войну. Это мой дом. Он мне всегда претил, ведь я не хотел проводить тут всю жизнь и выбрал другой путь. Но сейчас мне нужно вернуться и оборвать все связи: с отцом, матерью и шестерыми братьями и сестрами. Наставник нашёл во мне то, что я сам искал, и решил забрать меня под своё начало. Священное таинство учителя и ученика, как он это называет. Вдыхаю глубже и открываю воротину.
Во дворе как-то пусто… раньше здесь всегда шумело хозяйство. Куры точно должны быть, но сейчас — ни звука, даже собаки не слышно. Странно.
Достаю клинок и иду в кузницу, которая давно не разжигалась — всюду небольшая разруха. Быстро иду к дому. В нос ударяет резкий запах разложения, в котором явственно чувствуется кислота. Вхожу в большую комнату, а беспокойство отходит на второй план. Отец сейчас там, пытается разжечь печь, но руки у него дрожат, он пьян. Никогда раньше не помню его таким… Или помню?
— Отец?
— А? — мужчина оборачивается, теряет равновесие и падает. — Война закончилась? С возвращением, сын. Замёрз что-то.
— Отец… — он пожелтел, покрыт пятнами, умирает. — Где все? Где мама? Где братья и сёстры?
— Мамка твоя… Вон там лежит. — он указывает на дальнюю комнату. Иду туда, и сквозь его заплетающийся голос доносятся слова: — А дети… Кто умер, кого и забрали. Не помню, кто и куда.
Заходя в комнату, замечаю маму… Точнее, то, что от неё осталось. Отсюда и исходил этот трупный запах. Она мертва.
— Почему? Что случилось?
— Мать твоя заболела… Не выходил её. А дети… Двоих похоронил, Лизку и Пашку. Одного вроде кто-то из соседей забрал. Я уже не помню. Ты останешься со мной?
— Как ты это допустил?! — я сжимаю клинок в руке так сильно, что кости на пальцах побелели. Меня захлёстывает гнев. Он позволил матери умереть, не уберёг детей. Пьяница. Скотина.
— Ты слишком медлишь! — раздаётся за спиной голос наставника. — Или не хочешь со мной отправиться?
— А ты ещё кто? Он мой сын! — отец бросается вперёд, но наставник припечатывает его ударом, швыряет на кровать рядом с матерью. Кровь течёт у него по лицу.
— Идём. Ты теперь мой ученик. Попрощался и хватит на этом. — наставник развернулся и пошел к выходу, а я замер, глядя на отца, истекающего кровью. Он пытался найти меня взглядом.
— Сын… Не уходи. Ты мне нужен… Дети… Найди детей…
— Вы мне больше не семья. — слова тяжело даются, но я всё же ухожу.
— Ты ведь помнишь это? — раздался голос Димитрия, когда я открыл глаза.
— Помню. Это был мой выбор. Моя плата за силу, которую я готов был обрести. И я её обрёл. Стал тем, кем должен был стать. И я не о чем не жалею.
— И ты не возвращался больше в тот дом? Не искал родных?
— Нет. Я отринул свою семью и создал свою. Самойлов стала моя фамилия.
— Правда? И эту семью ты тоже бросил… Забыл уже? Эти воспоминания тяжки для тебя не из-за того, что ты сделал, а из-за того, что не сделал. Ты бросил своих братьев и сестер, так ведь? Чего молчишь?
— Не лезь мне в голову! Они мне никто. Всё! Точка.
— Как скажешь, как скажешь. Но раз ты не принял этого решения, оно и дальше будет черным пятном, мешающим твоей новой силе. Подумай об этом на досуге. — бросил Димитрий и направился в сторону леса.
— Эй, куда ты? А как же последнее пятно?
— Мы им займёмся, когда я поем и отдохну. Это ты проспал тут сутки, а я всё это время стоял рядом, наблюдал и защищал. Так что не будь эгоистом. Пойдем в лагерь.
— Да, точно… — киваю, плетусь за ним, но в голове беспокойные мысли: почему должен переживать за тех, кто мне никто? Лиц их даже не помню — просто люди. Или уже нет? А что, если не смогу получить новую силу из-за одного прошлого решения? Что, он предлагает — найти их? Смешно! Они уже все давно мертвы!
— Они да, мертвы. А вот их дети очень даже живы. Точнее внуки. И их судьбу ты будешь обязан узнать. Ты думаешь, что душа у тебя черствая, но глубоко внутри держишь эти переживания о прошлом. Так что, или так, или никак.
— Достал! Хватит лезть в мою голову! — срываюсь на Димитрия.
— Всё-всё, молчу! Ха-ха-ха. — и он лишь рассмеялся.
Когда мы пришли в лагерь, всё вокруг напоминало цирковое представление. Каждый из братства был чем-то занят: кто-то репетировал, кто-то разбирал снаряжение, другие устанавливались поближе к телеге, словно готовились к зрелищу. Понять, что именно творится, было непросто.
— Мы скоро выдвигаемся. Нужно восполнить запасы, да и подзаработать тоже надо. Людям сейчас тяжело, предвестие войны витает в воздухе, неспокойно что-то в государстве… Присоединяйся к Акселю и Надежде. Вперёд. — сказал Димитрий, подтолкнув меня к ребятам.
Я и шага не успел сделать, как в меня полетели кегли. Ну ладно, немного жонглировать я уже научился. Не то чтобы я хотел этим заниматься, но раз уж придётся, то почему бы и нет?
— Надо-надо! Перекидывай Надежде, у себя не оставляй. — кричит мне Аксель, когда у меня на весу оказалось уже семь предметов. Я попробовал перекинуть кегли вперёд, вроде получилось, хотя скорее ребята сами ловко подстраховывали мои неудачные броски.
— Чуть выше, отлично! Теперь давай на канат! — смеясь, подбодрила Надежда.
Через час этой вакханалии я чувствовал себя выжатым как лимон. Даже тренировки в академии так не выматывали — я едва держался на ногах. Возможно, дело в том, что я полностью истратил запас духовной энергии, но и само тело было натренировано и без подпитки. Пожалуй, такую тренировку стоит добавить в свою программу — что-что, а это выматывает по-настоящему.
— И правильно! Заодно координацию подтянешь! — сказал Аксель, садясь рядом за столом. — И не возмущайся. Понимаю, тебе много лет, но это не значит, что ты полностью контролируешь тело. Оно ведь не твоё. Люди к своим телам всю жизнь привыкают, а не как ты — раз, и пошёл великие дела творить?
Все вокруг согласно закивали. Может, они и правы. А суп в этот раз был ещё жиже, чем в прошлый раз. Возникло желание спросить, почему бы просто не поймать рыбу или дичь. Но, кажется, они опять читали мои мысли — я заметил, как Димитрий, глядя на меня, покачал головой:
— Их души не хуже и не лучше моей. Так зачем же мне брать грех на душу? Не отвечай. Просто подумай немного… — сказал он, поднимаясь из-за стола и направляясь убирать лагерь. Через несколько минут мы отправимся в город, а значит, последнее пятно прошлого мне предстоит увидеть уже в пути.
Когда повозка тронулась, Аксель и Надежда взобрались на крышу, а Панфил повёл аномальных жеребцов через лес. Удивительно, что эти твари, искажённые и мощные, слушались мужчину безропотно, будто он сам был частью их мира. Внутри повозки места едва хватило — я, Димитрий, Ария и Матрёна расположились тесно. Внутри оказалось куда меньше пространства, чем можно было ожидать от массивной конструкции, особенно с учётом утвари и странных механизмов, занимавших полки и пол.
— Ты наконец-то почувствовал то, что скрывала твоя душа? Тяжело тебе? — неожиданно заговорила старушка, пристально глядя на меня из-под седых бровей. Я медленно кивнул. — Ты не маленький и должен понимать, что такое искупление. Твои дела тоже можно искупить — убрать тьму из души. Без этого тебе не продвинуться вперёд. — её взгляд был пронзительным, как острое лезвие.
— И что вы мне предлагаете? Церкви строить? Бездомным помогать? Покаяться? Не верую я в это. Как только я ступил на путь силы, вера осталась позади.
— Нет, нет и нет. — покачала она головой, её взгляд стал тяжёлым, серьёзным. — Всё, что ты говоришь — это только попытки спасения. Даже если ты отдашь последнее, душа останется такой, как есть. Пока сердце твоё не захочет помочь просто потому, что так правильно, всё останется по-прежнему. А значит, так и будешь с душой калеки.
— Всего лишь слова. — скрестив руки на груди, я посмотрел на неё. — Говорите, у меня душа тонка. Но у мальчишки, что сидит под моим сердцем, она не то, чтобы сильно больше, хоть и чиста. Ну и не вижу я, чтобы он как-то сопротивлялся, если его не касаться.
Старушка наклонилась ближе, её лицо на мгновение казалось жёстче и старше, чем было до этого.
— Хочешь взглянуть на мою душу, милок?
— Матрёна, не надо… — произнёс Димитрий, но она остановила его коротким движением, её взгляд не оставлял места для возражений. Она снова повернулась ко мне.
— Ну что, хочешь посмотреть? — и смотрела так пронзительно, словно видела все мои мысли насквозь. Думает, я боюсь её? Смешно.
— Хочу! — отозвался я, и тут же почувствовал, как моё сознание словно отделилось от тела и устремилось вперёд, подхвачено неведомой силой. В следующий миг я был в её теле. Где-то под левой ключицей заметил сияющую точку, ослепительную и живую. Света в ней было несравненно больше, чем в моей душе — целая река, океан мощи.
— Готов? — её голос внезапно раздался у меня в голове.
— К чему готов? — это был рефлекс, ответ, прежде чем я понял, что происходит.
— К тому, чтобы я перестала сдерживать свою душу. — произнесла она, и