— В другой раз с железом приезжай, — сказал степенной посадник. — Сколь ни привезёшь, всё возьмём. Чем раньше, тем лучше.
Клейс кивнул, уважительно поклонился на прощание. А про себя подумал, что пора уже заняться более спокойным делом. Отметил, что плох степенной посадник, голосом ослабел, желтоватая бледность покрыла лицо. Кто вскоре займёт его место? Не ошибёшься ли с товаром при новом посаднике?
Чутьё подсказывало ему, что многолетняя стабильная торговля Ганзы с Великим Новгородом заканчивается. Немецкий и Готский дворы сильно поредели, многие купцы свернули здесь свои дела.
Проезжая Псков, он ловил на себе угрюмые, недоброжелательные взгляды. Городская стража, узнав, что немецкий купец следует из Новгорода, поначалу не хотела пропускать его, пришлось платить приличную мзду. В городе чувствовалось напряжение, вооружённые всадники часто преграждали дорогу. Клейс не пожелал оставаться здесь даже на ночь и, едва сменив лошадей, тронулся дальше.
Лишь достигнув пределов Литовского княжества, он мало-помалу успокоился. В который раз принялся обдумывать предложение, сделанное ему бородатым московским дьяком, и теперь оно показалось ему странным и доверия не вызывающим.
Под Колыванью стал он свидетелем необычайного небесного явления. На закате ожило вдруг светлое ещё облако и, становясь с каждой минутой всё ярче и серебристей, убыстрило свой медленный ход, изменило направление и устремилось, в противоречие другим облакам, на восток. Клейс перекрестился и решил, что на Руссию ему более возвращаться не следует.
В то время небесные знамения будоражили и пугали людей не меньше, чем пять веков спустя. И озадаченный московский летописец отмечал, что «князя великого ловчий Григорий Перхушков видел два солнца в два часа дня, а ездил на поле, сущее солнце идяше своим путём, а другое необычное выше того среди неба, яко же обычное среди лета хожаше, светло же велми белостию, а лучей от него не бяше, видал же то не един той, но прочий с ним...»
Глава седьмая
«Иоанн послал складную грамоту к новгородцам, объявляя им войну с исчислением всех их дерзостей, и в несколько дней утроил ополчение: убедил Михаила Тверского действовать с ним заодно и велел псковитянам идти к Новгороду с московским воеводою, князем Фёдором Юрьевичем Шуйским; устюжанам и вятчанам в Двинскую землю под начальством двух воевод, Василия Фёдоровича Образца и Бориса Слепого Тютчева; князю Даниилу Холмскому с детьми боярскими из Москвы к Русе, а князю Василью Ивановичу Оболенскому Стриге с татарскою конницей к берегам Мсты.
Сии отряды были только передовыми. Иоанн, следуя обыкновению, раздавал милостыню и молился над гробами святых и предков своих; наконец, приняв благословение от митрополита и епископов, сел на коня и повёл главное войско из столицы. С ним находились все князья, бояре, дворяне московские и татарский царевич Данияр, сын Касимов. Сын и брат великого князя, Андрей Меньшой, остались в Москве; другие братья, князья Юрий, Андрей, Борис Васильевичи и Михаил Верейский, предводительствуя своими дружинами, шли разными путями к новгородским границам; а воеводы тверские, князь Юрий Андреевич Дорогобужский и Иван Жито, соединились с Иоанном в Торжке. Началось страшное опустошение. С одной стороны воевода Холмский и рать великокняжеская, с другой — псковитяне, вступив в землю Новгородскую, истребляли всё огнём и мечом. Дым, пламя, кровавые реки, стон и вопль от Востока и Запада неслися к берегам Ильменя. Московитяне изъявляли остервенение неописанное: новгородцы-изменники казались им хуже татар. Не было пощады ни бедным земледельцам, ни женщинам. Летописцы замечают, что небо, благоприятствуя Иоанну, иссушило тогда все болота; что от мая до сентября месяца ни одной капли дождя не упало на землю; зыби отвердели; войско с обозами везде имело путь свободный и гнало скот по лесам, дотоле непроходимым».
«В Новгород же послал князь грамоты разметные за неисправление новгородцев, а в Тверь послал к великому князю Михаилу, помощи прося на тех новгородцев. А в Псков послал дьяка своего Якушку Шабальцева мая в двадцать третий день, на праздник Вознесения Господня, веля сказать им: „Вотчина моя, Великий Новгород, отходит от меня за короля, и архиепископа своего ставить желают у его митрополита Григория, католика. И потому я, князь великий, иду на них всею ратью, а целование своё к ним я с себя слагаю. И вы бы, вотчина моя, псковичи, посадники и житьи люди, и вся земля псковская, договоры с братом вашим, Новгородом, отменили и пошли б на них ратью с моим воеводой, с князем Фёдором Юрьевичем Шуйским или с его сыном, с князем Василием".
В тридцать первый день мая, в пятницу, послал князь великий Бориса Слепца к вятчанам, веля им всем идти на Двинскую землю ратью же. А к Василью Фёдоровичу к Образцу послал на Устюг, чтобы и он с устюжанами на Двину ратью пошёл и соединился бы с Борисом да вятчанами.
Месяца же июня в шестой день, в четверг, на Троицу, отпустил князь великий из Москвы воевод своих, князя Даниила Дмитриевича Холмского да Фёдора Давыдовича со многим воинством, а с ними и князя Юрия Васильевича, и князя Бориса Васильевича, и детей боярских многих. А велел всем им князь идти к Русе.
А в тринадцатый день того же месяца, в четверг, отпустил князь великий князя Ивана Васильевича Оболенского Стригу со многими воинами, да с ним и князей царевича Даньяра со многими татарами. И велел им идти на Волочок да по Мсте.
А после этого князь великий начал по церквам молебны совершать и милостыню большую раздавать в земле своей — и по церквам, и по монастырям, священникам, и монахам, и нищим. В соборной же церкви пресвятой владычицы нашей Богородицы Приснодевы Марии князь великий, подойдя к чудотворной иконе пречистой Богородицы Владимирской, многие молитвы принес и слёзы во множестве пролил, так же и перед чудотворным образом пречистой, который сам чудотворец Петр написал. После же этого подошел к гробнице святого отца нашего Петра-митрополита, чудотворца, молебен совершая и слёзы проливая, прося помощи и заступничества, также и остальным святителям, в той же церкви погребенным, преосвященным митрополитам Феогносту, и Киприану, и Фотию, и Ионе, помолился.
И, выйдя оттуда, приходит в монастырь архангела Михаила, честного его чуда, и, войдя в церковь его, молебны совершает, призывая на помощь этого воеводу небесных сил с великим умилением. И снова входит в той же церкви в придел Благовещения Богородицы, где стоял исцеляющий гроб, в котором лежат чудотворные мощи святого отца нашего Алексея-митрополита, русского чудотворца, и там так же помолился, со многими слезами.
И потом снова приходит в церковь архистратига Михаила, священного сонма его и прочих бесплотных, и также моленья совершает, прося у них помощи и заступничества. Приходит далее в той же церкви к гробницам прародителей своих, погребенных тут великих князей владимирских, и новгородских, и всея Руси, от великого князя Ивана Даниловича и до отца своего, великого князя Василия, молясь им и говоря: „Хоть духом отсюда вы и далеко, но молитвой помогите мне против отступников от правой веры в державе вашей".
И, выйдя оттуда, обходит все соборные церкви и монастыри, повсюду молебны совершая и милостыни обильные подавая. После этого приходит к отцу своему Филиппу, митрополиту всея Руси, прося благословения и отпущения грехов. Святитель же ограждает его крестом, и молитвой вооружает его, и благословляет его и всех его воинов на врагов, как Самуил Давида на Голиафа.
Князь же великий Иван Васильевич, приняв благословение отца своего митрополита Филиппа и всех епископов, выходит из Москвы того же месяца июня двадцатого, в четверг, в день памяти святого отца Мефодия, епископа Патарского, а с ним царевич Даньяр и прочие воины великого князя, князья его многие и все воеводы, с большими силами собравшиеся на противников, — подобно тому, как прежде прадед его, благоверный великий князь Дмитрий Иванович, на безбожного Мамая и на богомерзкое его воинство татарское, так же и этот благоверный и великий князь Иван на этих супостатов.
Ибо, хотя и христианами назывались они, по делам своим были хуже неверных; всегда изменяли они крестному целованию, преступая его, но и хуже того стали сходить с ума, как уже прежде написал: ибо пятьсот лет и четыре года после крещения были под властью великих князей русских православных, теперь же, в последнее время, за двадцать лет до окончания седьмой тысячи лет, захотели отойти к католическому королю и архиепископа своего поставить от его митрополита Григория, католика, хотя князь великий посылал к ним, чтобы отказались от такого замысла. Так же и митрополит Филипп не раз предостерегал их, поучая, будто отец детей своих, по Господню слову, как сказано в Евангелии: „Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; и если послушает тебя, то приобрёл ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою двух или трёх, дабы устами двух или трёх свидетелей подтвердилось всякое твоё слово. Если же и тех не послушает, скажи церкви; если же и церкви слушать не станет, то да будет он тебе как язычник и мытарь". Но нет, люди новгородские всему тому не внимали, но своё зломыслие учиняли; так не хуже ли они иноверных? Ведь неверные никогда не знали Бога, не получили ни от кого правой веры, прежних своих обычаев идолопоклонства держась, эти же долгие годы пребывали в христианстве и под конец стали отступать в католичество. Вот и пошёл на них князь великий не как на христиан, по как на язычников и на отступников от правой веры.
Пришёл же князь великий на Волок в день рождества Иоанна Предтечи. Так же и братья великого князя пошли каждый от себя: князь Юрий Васильевич из своей вотчины, князь Андрей Васильевич из своей вотчины, князь Борис Васильевич из своей вотчины, князь Михаил Андреевич с сыном Василием из своей вотчины. А в Москве оставил князь великий сына своего, великого князя Ивана, да брата своего, князя Андрея Меньшого.