шку. На глазах у Васятки выступили слёзы, и он побрёл прочь. Фёдор смотрел на уходящего сына, к которому никогда не чувствовал отцовской нежности, и показалось ему, что все его надежды на счастливую покойную жизнь покидают его навсегда. Его опять пронзила такая острая жалость к себе самому, что Фёдор вдруг обозлился и на мать, и на сестру Олёну, и на всех, кто суетится вокруг, ищет сумасбродного племянника и беспокоится о нём больше, чем о Фёдоре. «Так ему и надо, — мелькнула в мозгу низкая мысль. — Пропади он пропадом, племянник Иван!..»
Никита, выслушав Настю, побежал в конюшню и обнаружил, что там не хватает Тумана, коня ещё не старого и выносливого. Упряжь его также отсутствовала. Без лишних слов Никита начал седлать другого коня и готовиться отъехать на поиски. Марфа Ивановна острым приметливым глазом заметила это и сразу поняла его намерение. Про отпущенного Волчика Настя и ей успела уже шепнуть.
— Только не он это спустил зверя-то, — объясняла она, волнуясь. — Ванечка за косточкой для волка ко мне заходил, и ничего такого и в мыслях у него не было.
— Ужель так осерчал на меня? — промолвила в задумчивости Марфа Ивановна. — Ужель не простил того, что давеча решила отправить его к деду вместе с матерью?..
— И того не было! — принялась горячо уверять её Настя. — Мы перемолвились с ним и про это, и успокоила я его, что, мол, бабушка без него и пары дней не выдержит.
— Это так, так... — вздохнула Марфа.
— И улыбнулся Ваня, и успокоился. Ей-Богу, не вру!
Никита был уже почти готов.
— Двинку с собой возьми, — крикнула ему Марфа Ивановна.
Если бы кто со стороны пригляделся к ней, был бы, верно, удивлён тем, что, вчера ещё хворая, чуть ли не отдающая Богу душу, эта пожилая женщина сейчас полна энергии и властной силы. Но челяди и домашним сейчас казалось, что великая боярыня всегда была такой, и никакой иначе представить её было невозможно.
Дверь людской приотворилась, и оттуда выглянул заспанный Акимка. Он растерянно озирался по сторонам, совершенно не понимая, что происходит вокруг.
— Ты как здесь? — строго спросила узнавшая его Марфа Ивановна.
— Погорелец он, — объяснила Настя. — Давеча Ваня с Никитою с собой его привели переночевать. Уж я приютила его, не обессудь, Марфа Ивановна.
Та устало махнула рукой.
— Пусти! Пусти меня! — раздался вдруг со стороны ворот тонкий переливчатый голос. — Мне к боярыне надо!
Марфа Ивановна обернулась на голос. Дворецкий преграждал путь невысокой девушке, почти девочке ещё, в атласной телогрее на лисьем меху. Платок её сбился, и по плечам рассыпались тёмные вьющиеся волосы.
— Это кто ещё?
— Да ведь это Люша! — воскликнул Акимка. — Ольга! Богатой Настасьи племянница! Я её знаю!
— Пропусти! — приказала Марфа Ивановна.
Дворецкий отступил в сторону, и Ольга, сверкнув на него глазами, быстро направилась к Борецкой.
— Ишь ты! — промолвила Марфа Ивановна, оглядывая её. — И впрямь Ольга. Давно не видела тебя и не узнала бы, если б не подсказали. Взрослая стала.
Ольга остановилась и поправила платок, пряча волосы. Вблизи было видно, что они местами опалённые огнём.
— Ну? — строго спросила Борецкая. — Зачем пожаловала? Чего Настасье надо от меня?
— Она не знает, — сказала Ольга. — Иначе убьёт меня.
Марфа Ивановна удивлённо вскинула брови.
— С дурной я вестью, — продолжала Ольга. — Вои московские в Новгород прибыли. Велено им Ваню поймать.
У Марфы Ивановны похолодело в груди, ноги ослабли. Настя заметила, подскочила, и Борецкая тяжело оперлась на её плечо.
— Почём знашь? — прошептала пересохшими вмиг губами.
— Подслушала. Тётка с кем-то на дворе перемолвилась, а кто ей донёс, не ведаю, темно было. Голос вроде знакомый, а не вспомню.
Подбежала Олёна с невысокой скамьёй. С её и Настиной помощью Марфа Ивановна тяжело опустилась на скамью и глубоко задумалась.
— Бежать ему надо! — волнуясь сказала Ольга. — В любой момент прийти могут!
Марфа подняла на неё глаза:
— А что тебе за дело до нас? Не Григорьевой ли подослана с подвохом каким? С вас станется!..
Ольгины зрачки сузились от гнева и возмущения.
— Ваня спас меня, — произнесла она каким-то глухим, не своим, голосом. — И я ему добром отплатить хочу. А не верите мне, так я... так мне...
Ольга не договорила, глаза её наполнились слезами, и она отвернулась, топнув в досаде каблучком.
Олёна подошла и обняла её сзади за плечи:
— Не гневайся, девочка. Я верю тебе. Думаешь, не заметила, как вы с Ванечкой в храме ворковали, чисто голубки? Да только пропал Ваня, Волчика своего отправился искать и не вернулся до сих пор.
— Волчик — это волк, да? — оглянулась на неё Ольга с детским любопытством. — Так и не поглядела я на него... А может статься, Ваню уже?..
Глаза её расширились от ужаса, и она прикрыла ладонью рот.
— Никита! — позвала Марфа Ивановна. — Никитушка, подойди.
Никита, совсем уже готовый и приторачивающий меч к седлу, оторвался от своего занятия и подошёл к Борецкой.
— Когда Ваню найдёшь, сюда уже боле нельзя вам возвращаться, — сказала она негромко и, оглянувшись на стоящих рядом, прикрикнула: — А ну, оставьте нас наедине потолковать! Много знать да слушать никому из вас не пожелаю ныне.
Все повиновались, и Марфа Ивановна негромко, почти шёпотом, начала объяснять что-то Никите. Тот слушал серьёзно и сосредоточенно, изредка кивая в ответ. До чутких Ольгиных ушей донеслось:
— ...А я весточки от вас ждать буду. Уж сам сообрази, как подать её...
Марфа Ивановна сняла с левого безымянного пальца перстень и протянула Никите. Затем кликнула Олёну и велела ей принести мешочек с серебром, который Никита также принял с поклоном и спрятал под поясом.
— С Богом! — благословила его Борецкая, перекрестив и поцеловав в лоб.
Никита поклонился в пояс. Затем подошёл к Двинке. Овчарка завиляла хвостом. Никита сел на коня и выехал из ворот. Двинка уверенно побежала впереди коня вниз по Великой улице.
Марфа Ивановна постояла в задумчивости и медленно направилась к крыльцу, опираясь на плечо Олёны.
Ольга тронула Акимку за рукав и произнесла с растерянностью:
— А ведь мне, Акимка, идти некуда. Дома Настасья со свету сживёт, когда узнает, что я здесь была. А она узнает, уж это точно...
— Как же быть-то? — захлопал тот глазами.
— Схорониться бы мне, — промолвила Ольга с тоскою. — А потом видно будет. Хоть в монастырь.
— Я бы у себя тебя спрятал, да ведь погорели мы, — сказал виновато Акимка и вдруг спохватился, что отец давно его, верно, ждёт и гневается. Вдруг в голову ему пришла неожиданная мысль. — А ты Макарку помнишь? Ну того, что на берегу с ножичком на Ваню бросился?
— А, помню, — ответила Ольга.
— Може, у них спрятаться тебе?
— Всё равно, — вздохнула она обречённо.
— Только тебе надо поплоше чего на себя надеть. А то как на праздник вырядилась.
— Я всегда так хожу, — с удивлением сказала Ольга, осматривая себя.
Тем временем Акимка подскочил к Насте и принялся ей что-то горячо объяснять и доказывать.
— С Марфой Ивановной бы посоветоваться, — засомневалась Настя. — Ну ладно. Авось не забранит. Боярынька тоже ведь не за себя старалась, за Ванечку. Ну-ка, милая, поди сюды.
Она взяла Ольгу за руку и повела в людскую. Через некоторое время та вышла оттуда одетая в простенькую вотоловую телогрею, даже латанную кое-где. Серенький платок скрывал её чудесные волнистые волосы. Ольга стала похожа на обычную городскую девочку, лишь каблучки красненьких чобот с загнутыми вверх носками, которые не мог скрыть недостаточно длинный подол холщового платья, не вязались с новым её обликом. Но лапти Ольга наотрез отказалась надевать, да и не было у Насти лаптей такого маленького размера.
— Ой боязно мне, робяты, — сказала Настя, оглядывая Ольгу и качая головой. — Не привела бы к беде затея ваша.
— Да хуже беды, чем ныне, придумаешь разве? — отозвалась Ольга.
— Эх, девочка, — вздохнула Настя. — Ничего-то не видывала ты на белом свете...
— Пошли, а то хватится тебя боярыня Григорьева-то! — заторопил Акимка.
И они с Акимкой побежали со двора Борецких.
— Береги себя, — крикнула Настя вслед и, выйдя за ворота, долго ещё провожала их глазами. «Росту одного, прямо брат и сестра», — подумалось ей. На сердце стало тоскливо и одиноко, тело вдруг заныло, как после тяжёлой физической работы, и Настя медленно, будто разом постарела на несколько лет, побрела через опустевший двор к терему.
Заморосил холодный редкий дождик.
— Ко мне заглянем, а потом я тебя к Макарке отведу, — сказал Акимка.
Ольга не ответила. Она вдруг поняла, на что решилась. Виданное ли дело — от боярыни племянница бежит, как от ведьмаки какой! Ещё не поздно было отказаться от своего намерения, да и неизвестно ещё, спрячется ли она у Макарки, а если и спрячется, надёжно, надолго ли? Кто угодно может выдать её, и тогда... Что тогда будет, она заставила себя не думать, слишком страшной окажется кара высокой боярыни, лучше бы тогда и не спасал её Ваня, не выносил из огня. А если вернётся она сейчас назад?.. Всё равно затравит её Настасья, взаперти затомит, а то и яду подсыплет в питьё, с неё станется. Ольга представила злые холодные глаза тётки, и её пробрала дрожь.
«А вдруг и меня давно ищут дружинники Настасьины?» — подумала она с отчаянием, оглядываясь по сторонам.
На них с Акимкой, впрочем, никто не обращал внимания. У горожан после ночного пожара было полно своих забот. Повсюду стучали топоры, люди разгребали обгорелые брёвна, наскоро сооружая для себя временное жильё.
— Ты вот чего, — сказал Акимка. — Что ты григорьевская, не говори никому. Спросит кто, отвечай, что сирота, в Новогороде от москвичей спасалась, а батька с мамкой померли.
— Оно так и есть, и лгать не надо, — тихо вымолвила Ольга.