ЗАВОЕВАНИЕ КОНСЕРВАТИВНОЙ ПАРТИИ
Двадцать восьмого февраля 1974 года Тэд Хит проиграл выборы. Лейбористская партия оказалась впереди всех, но абсолютного большинства не получила. 9 октября 1974 года Тэд Хит опять проиграл выборы. На сей раз лейбористы получили большинство в три депутатских мандата. 11 февраля 1975 года Маргарет Тэтчер становится лидером партии консерваторов. 3 мая 1979 года английский народ принимал важное решение. Тори выборы выиграли. 4 мая Маргарет Тэтчер была назначена премьер-министром. Теперь она восседала в кресле, в котором восседали великие люди, такие как Пиль, Дизраэли и Черчилль. «Тэтчерская революция» могла начаться.
Что завораживает при взгляде на этот путь, похожий на след от полета метеорита, так это не описание восхождения, а скачкообразный ход событий, наличие множества великих магических моментов истории, когда стрелка весов судьбы качается, когда все возможно и все что угодно может произойти в любую минуту. Точно так, как Александр Великий преодолевал Геллеспонт (Черное море), как Цезарь переходил Рубикон, как Наполеон переживал день 9 термидора, так и Маргарет играла с судьбой в кости. В любой момент брошенный судьбе вызов мог обернуться полнейшей катастрофой. Но ей сопутствовала неслыханная удача, она ей улыбалась. Играя в покер, Маргарет всегда имела на руках не менее трех тузов. В октябре 1974 года в передаче «Есть ли вопросы?» она говорила, несомненно, искренне: «Я не вижу возможности, чтобы женщина могла стать премьер-министром в ближайшие десять лет»; в номере от 5 октября газеты «Ивнинг стандард» были приведены следующие ее слова: «Я полагаю, что для женщины будет чрезвычайно трудно добраться до самой вершины»; и всего лишь через пять лет, даже менее чем через пять лет, она с силой откроет двери дома 10 на Даунинг-стрит. Если дочь бакалейщика и сумела этого достичь, то только потому, что она этого хотела. Но произошло это в большой степени и потому, что она получила доброжелательный толчок от судьбы: обстоятельства сложились так, что лидер партии консерваторов был человеком ограниченным, конкуренты — слабыми, несостоятельными, идеи кейнсианства[89] терпели крах, безответственные политиканы развили такую деятельность, что страна погружалась в пучину кризиса.
Консерваторы — это люди, всё забывшие и ничему не научившиеся
Партия консерваторов была совершенно раздавлена поражением, понесенным в феврале 1974 года, тем более тяжким, что обязана этим была только самой себе, а не проискам врагов. Тэд Хит искал причины неудачи не там, где следовало. Он не мог понять, что разворот на 180 градусов, совершенный в 1972 году, оттолкнул от него и от партии самых преданных сторонников, обеспечивавших консерваторам победу на выборах. Люди, придерживавшиеся правых идей, на выборы не пошли, остались дома, левые проголосовали за левых, а центристы обратили свои взоры к либералам. Слишком далеко отойдя от программы, принятой в Селдсоне, Тэд Хит пожал бурю. «Он так хотел вновь стать премьер-министром, — напишет Маргарет, — что, в конце концов, сам вырыл себе могилу, потому что способствовал распространению слухов о создании коалиции или правительства национального единства».
Как бы там ни было, Тэд Хит понимал, что новые выборы состоятся довольно скоро. Лейбористам не хватало семнадцати голосов, чтобы иметь в парламенте абсолютное большинство. Гарольд Вильсон, новый обитатель дома 10 по Даунинг-стрит, не мог себе позволить, чтобы в парламенте сложилась такая ситуация, когда бы там образовалось противостоящее ему большинство, способное в любую минуту свалить его правительство. И он просто ждал наиболее благоприятного момента для действий.
Тэд Хит вознамерился выиграть новые выборы любой ценой. Для этого он избрал такую тактику: совершить в своих речах сдвиг к центру и держать от себя на приличном расстоянии наиболее радикальные элементы. По его мнению, забастовка горняков наглядно продемонстрировала, что править страной вопреки воле профсоюзов нельзя. Надо работать вместе с ними, работать над созданием системы общности классовых интересов и проводя политику вмешательства государства в экономические вопросы, политику, именуемую интервенционистской. Состав вновь созданного теневого кабинета свидетельствует о том, что эти идеи владели Хитом. Он сохранил по большей части свое старое правительство, но значительно продвинул своих самых близких сторонников, убежденных последователей идеи интервенционистской политики, вроде Роберта Карра, ставшего в теневом кабинете министром финансов. Этот знатный вельможа, выходец «Оксбриджа», представлял идейное течение, именовавшееся «Единой нацией», теоретически вдохновлявшееся идеями Дизраэли, но в основном руководствовавшееся идеями кейнсианства; представители этого течения были твердо убеждены в особых достоинствах кейнсианства и проистекавшей из него политики в области цен и заработной платы.
Однако Хит не мог полностью избавиться от представителей правого крыла партии консерваторов. Кит Джозеф тоже претендовал на пост главы Казначейства, хоть в теневом кабинете, хоть в действующем правительстве, ведь в области финансов он был наиболее компетентен, именно там он мог осуществить на практике свои теории, над которыми долго размышлял. Но Хит этого не желал. С другой стороны, он ни в коем случае не хотел, чтобы Кит Джозеф остался вне сферы его влияния, вне теневого кабинета, не желал заиметь еще одного Энока Пауэлла. Он полагал, что сумеет его нейтрализовать, назначив на должность министра без портфеля в теневом кабинете и возложив на него миссию обдумывания новой правительственной политики. Хит надеялся втянуть Кита Джозефа в теоретизирование. Но на самом деле он сам заложил под свое место динамит. В тени лидера партии Кит Джозеф спокойно разрабатывал доктрину, увлекшую его и его сторонников. По словам Мэгги, «сей ход оказался в такой же мере опасным для Тэда, в какой оказался благотворным для партии».
Сама же Маргарет тогда продолжала верно служить Хиту. В теневом кабинете ей досталось министерство по вопросам охраны окружающей среды, а также в ее ведении оказались вопросы, которыми в реальном правительстве занимались министр жилищного строительства и министр транспорта; в период между февралем и октябрем 1974 года она большую часть времени «посвящала размышлениям над проблемами жилья и местных налогов». На первый взгляд она не брюзжала, не роптала на то, что продолжала проводить прежнюю политику, вслед за лидером. Она работала не покладая рук над тем, что должно было быть одним из стержней программы Консервативной партии: над разработкой программы поддержки вступления во владение собственностью и над реформой местных налогов.
Первый вопрос ей казался вполне легитимным. «Для меня, — пишет она, — при демократическом строе правления вполне нормально, если всякая семья имеет свое жилье <…>. Кроме того, гораздо дешевле помогать людям приобрести жилье в кредит благодаря выплате части процентов ссуды, взятой заемщиком, из средств государственной казны или при помощи внесения взносов <…>, чем строить новое социальное жилье». Будучи твердо убежденной в истинности этой идеи, Маргарет вырабатывает политику, которую будет в дальнейшем проводить в жизнь.
Но Центральное бюро Консервативной партии желало большего. Оно хотело деталей, хотело получить сказочные цифры и суммы налогов, о которых можно мечтать, чтобы при их подсчете заработали калькуляторы и чтобы избиратель угодил в эту ловушку. Маргарет сочла, что глупо указывать точную процентную ставку при займах, в то время как базовая банковская ставка колеблется и инфляция составляет около 17 процентов. Она полагала, что каждое обещание, когда-то данное, должно быть выполнено и что лучше уж не заманивать избирателя в сети, как когда-то охотники заманивали жаворонков при помощи блеска зеркал, не сулить ему дорогостоящие небылицы, за которые когда-нибудь все же придется заплатить. «Я всегда думала, что мы сможем вести избирательную кампанию, не называя слишком точных цифр», — сказала она тогда Хиту. Она долго сопротивлялась, но 21 июня ее все же обязали публично произнести цифру в 9,5 процента, которая была ниже психологического порога, то есть 10 процентов.
Еще более сдержанно относилась Маргарет к идее продажи социального жилья съемщикам, проживающим в нем. Дело не в том, что идея ей не нравилась, нет. Кстати, по данным социологических исследований, именно этот пункт более всего понравился избирателям в Манифесте Консервативной партии 1974 года. Но в поисках популярности, обеспеченной любой ценой, Центральное бюро хотело пойти еще дальше: а почему бы не продавать эти квартиры в многоквартирных домах по ценам явно ниже рыночных? Маргарет недовольно поджала губы, предвидя, что подобные шаги вызовут гнев типичного электората консерваторов. «Я колебалась, опасаясь, что мы оттолкнем от нас семьи, уже <…> приобретшие по рыночной цене дом на территории частного землевладения и пошедшие ради этого на большие жертвы». Но она была вынуждена уступить, правда, ей удалось немного улучшить проект, внеся важные поправки: социальное жилье могло быть продано за две трети от стоимости, но если новый владелец вздумал бы его продать менее чем через пять лет, то тогда большая часть полученного в результате сделки дохода облагалась бы налогом, ведь целью этих мер было обеспечение стабильности в обществе, а не неконтролируемые спекуляции.
При рассмотрении вопроса местных налогов Маргарет вынуждена была временно отречься от своих убеждений. В последний раз она надела мундир славного маленького верного солдатика, сторонника «хитизма». Тяжеловесов из теневого кабинета преследовала навязчивая идея: объявить о намерении отменить местные налоги, нанеся тем самым тяжелый удар по политическим соперникам. Вместе со своими единомышленниками, в особенности с Чарлзом Беллерсом из отдела социальных исследований Консервативной партии, Маргарет сумела убедить, что делать этого не следует без всестороннего обсуждения. Но, увы, как оказалось, это ничего не значило. 16 августа, когда Маргарет находилась с семьей в отпуске в Ламберхерсте, ее вызвали на Уилтон-стрит, в резиденцию Тэда Хита. Она попала на совещание «слонов», где были Роберт Карр, Джеймс Прайор, Уилли Уайтлоу. Они настаивали на том, чтобы она объявила об отмене местных налогов в течение пяти лет в том случае, если консерваторы придут к власти. Маргарет впала в растерянность. Как это можно будет осуществить? Откуда возьмутся деньги? Должна ли она объявить о том, что затраты на функционирование различных местных служб, в том числе и муниципальных, будут оплачиваться за счет субсидий, предоставляемых государством? Надо ли предусмотреть увеличение государственных расходов на социальные нужды в форме кредитов и дотаций? Тэд Хит, с сигарой в руке, заявил: «Сначала давайте заставим избирателей отдать нам голоса, вновь придем к власти, а там посмотрим». Джеймс Прайор в конце концов сказал: «В любом случае года через два про прошедшие выборы все забудут».
Маргарет была обескуражена этим проявлением цинизма и дилетантизма. Нет, она не была наивной и знала, что в политике не всегда надо говорить правду и только правду; слишком уж большая прозрачность порой граничит с мутностью. Но она также была убеждена в том, что гражданина не следует рассматривать только как машину для голосования, поскольку это не только аморально, но и неэффективно[90]. Избиратель ведь в конце концов устает от «кандидатов-Дедов Морозов». Здесь в ней, вероятно, проявлялась дочь пастора-нонконформиста. В отличие от английских «патрициев», которые всегда как-то приходят к согласию со своей совестью и считают рядового англичанина тягловым мулом парламентария-консерватора, она стремилась к тому, чтобы политика все же основывалась на морали, насколько это возможно, естественно.
Но в тот момент прагматизм победил, и 28 августа Маргарет объявила о том, что в случае победы ее партии на выборах местные налоги в течение пяти лет будут упразднены, хотя знала, что это абсурд. Пресса, даже считавшаяся консервативной, не одобрила ее. «Таймс» высказалась о таком «типе обещаний, весьма циничных, которые тори критикуют, когда лейбористы находятся у власти». Сами лейбористы тоже не преподнесли ей приятных подарков. Тони Кросленд, ее коллега по палате общин, назвал ее «Маргарет в стране чудес». Конечно, она кое-что выиграла в публичности. В таблоидах говорили только о ее предложениях, ведь это было единственное что-то новое в программе Консервативной партии. «Эта известность, — напишет она позже, — позволила мне иметь такое влияние на депутатов-консерваторов и консерваторов по всей стране, без которого моя будущая карьера была бы совсем иной».
Но в душе Маргарет уже отдалилась от Тэда Хита и его пустой болтовни. Она не верила в возможность победы, основанной на лжи, чувствовала себя «глубоко задетой» и «была в ярости», вынужденная осуществлять «непродуманную политику». Но она чувствовала свою силу, тем паче что в задних рядах Консервативной партии уже вызревала революция, более того, она уже началась.
Консервативная революция на марше. Завоевание умов
Там, в тени, правое крыло уже давно выковалось. Возбуждение царило и вне партии, в таких мозговых центрах, как Институт экономических проблем, возглавляемый Ральфом Харрисом и Артуром Селдоном. В самой партии такие «звезды тэтчеризма», как Ник Ридли, Джон Биффен и Джон Брюс-Гардинер, объединили вокруг себя группу заднескамеечников, получившую название «группа Селдона». Они требовали, чтобы программа, принятая Селдоном, выполнялась точно, а также соблюдались правила «финансовой ортодоксии», предусматривающей контроль над денежной массой. Даже часть Уайтхолла присоединилась к фронде. Считавшиеся раньше незыблемыми догмы кейнсианства, такие как идея поддержки спроса и политики доходов и заработной платы, начали трещать по всем швам. Все стали читать Хайека, вновь открывать для себя Адама Смита; Милтон Фридман, теоретик монетаризма из Чикагской школы, получил Нобелевскую премию по экономике. Началось и бегство с тонущего корабля: высокопоставленные чиновники уходили в отставку; самым известным из них был Алан Уолтерс, член так называемого «частного кабинета», он покинул Тэда Хита в знак протеста против отсутствия внятной политики в сфере денежного обращения. Но пока это было лишь легкое подрагивание поверхности, предшествовавшее рождению ударной волны.
Катализатором стало создание Центра политических исследований Китом Джозефом, министром без портфеля теневого кабинета. В марте 1974 года он получил от Тэда Хита поручение создать некий исследовательский центр, который занимался бы сравнительным изучением экономик стран Европы, особенно «социальной рыночной экономики», успешно претворяемой в жизнь в ФРГ канцлером Эрхардом, что разительно отличалось от «достижений» английской экономики. По замыслу Хита, этот центр должен был стать чем-то вроде отвлекающего «утешительного выигрыша», игрушкой, способной занять ум Кита Джозефа и удовлетворить его интеллектуальные амбиции. Серьезная ошибка! Это было все равно, что зажечь фитиль, который никогда не погаснет; это было равнозначно запуску адской машины…
Кит Джозеф был замечательным возбудителем процесса выработки понятий. Еврей, придерживавшийся либеральных взглядов, владевший талантом говорить с пафосом, он притягивал к себе людей, мгновенно пробуждая симпатию своими маленькими, живыми и подвижными, как молнии, глазками. Обладавший огромным умом, будучи человеком чрезвычайно образованным с невероятной способностью к анализу и обобщению, он с поразительной точностью и ясностью обращался с самыми тонкими понятиями такой науки, как экономическая теория, никогда не впадая в заблуждение, не путаясь в профессиональном сленге и не блуждая в потемках. Маргарет, посвятившая ему свои мемуары, говорила о нем, что он «был почти слишком ярок, слишком блестящ для политики, но сама политика была бы почти нестерпимо скучна и отвратительна без людей, равных ему». Это был интеллектуал, в котором так нуждалась партия консерваторов, чтобы реформировать свою доктрину после исторического поворота 1945 года.
В 1960-е годы Кит Джозеф нашел себе союзника в лице журналиста «Дейли телеграф» Альфреда Шермана, которого встретил в клубе. Как это принято в английском обществе, Кит Джозеф любил подолгу рассуждать на разные темы в курительной неоготического стиля в «Реформ-клаб». Среди завитков ароматного дыма, после нескольких порций шерри они познакомились, сочли, что их взгляды во многом совпадают, и поклялись что-то сделать для того, чтобы их идеи одержали триумфальную победу. Альфред Шерман верил со страстью новообращенного; этот бывший коммунист на склоне лет открыл для себя достоинства либерализма в сфере экономики и хотел сражаться, дабы либерализм победил. Центр политических исследований вскоре предоставил им обоим удобный случай для реализации их прожектов.
Кит Джозеф стал председателем (президентом) Центра политических исследований, Маргарет Тэтчер — вице-председателем; Альфред Шерман тоже всегда был рядом; благородный меценат Найджел Винсон финансировал деятельность Центра, оплачивая аренду здания возле Виктория-стейшн; Тэд Хит не принимал участия в работе Центра, «предоставив их самим себе». Вот такие удобные и выгодные позиции они заняли, чтобы вступить в борьбу идей. Замечательный организатор, Альфред Шерман вскоре превратил этот узкий кружок в «место сбора сил большой группы мыслителей-либералов, из которых не все были консерваторами, но все стремились изменить свое мнение и лучше понять, какова роль рынка и каковы недостатки этатизма»[91]. Вскоре обеды в Центре, дававшиеся по понедельникам и четвергам, стали самыми популярными событиями в общественной жизни, ведь на них бывал «весь консервативный Лондон». Завоевание умов началось, хотя никто не обратил на это внимание. Альфред Шерман дал следующие определения Центру политических исследований: «место, где все приходили в воодушевление», «фактор перемен», «движущая сила перемен», «политический катализатор». Маргарет уточняет, что «ЦПИ был одним из наименее бюрократических общественных институтов; тогда невозможно было говорить о настоящем мозговом центре, ибо ему не хватало тех грандиозных масштабов и той всеохватности, что отличала подобные институты в Америке <…>. Цель его существования состояла в том, чтобы изменить общественное мнение и заставить раздвинуть то, что многие считали „границами возможного“. Ввиду этой цели надо было <…> думать о немыслимом».
Пока собравшиеся в Центре мыслители-интеллектуалы оставались в царстве химер, Тэд Хит прекрасно приспособился к ЦПИ. Но 2 мая Кит Джозеф обратился к теневому кабинету с просьбой рассмотреть вопрос об «увеличении денежной массы в качестве важного фактора инфляции». Тэд Хит довольно резко оборвал его: «Мы все считаем, что политика старого правительства была правильной, но мы продержались у власти недостаточно долго». Маргарет Тэтчер была ошеломлена, но промолчала. Для Кита Джозефа это уже была не игра. Он принял решение обнародовать свои идеи, не ограничиваясь избранными слушателями, посещавшими ЦПИ, теперь он решил начать обширную разъяснительную кампанию по всей стране.
Двадцать второго июня Кит Джозеф произнес в Апминстере речь, прозвучавшую как гром среди ясного неба консервативного конформизма. Он не пощадил никого и ничего, практически уравняв лейбористов и тори: «Путь Великобритании выстлан тридцатью годами интервенционизма, добрых намерений и разочарований». По выражению Мэгги, «он отвел всех священных коров на скотобойню». Он раскритиковал лихорадочную погоню за экономическим ростом, ибо «он очень желателен, но мы не знаем, как долго можно ускорять его». Он без колебаний обрушился с разоблачениями на «сектор государственных расходов, который пускает по ветру богатство, созданное частным сектором»; говорил он и о «противоречиях, присущих смешанной экономике».
Худшее было впереди. Тэд Хит отправил Джеффри Хау к Мэгги, чтобы призвать ее к умеренности. Будучи близкими друг другу людьми, они попытались утихомирить Джозефа. Безуспешно. Вольно или невольно Джеффри и Мэгги, возможно, даже поспособствовали тому, что 5 сентября 1974 года Джозеф произнес в Престоне свою знаменитую речь, где в зародыше содержалась вся политика тэтчеризма, — «Инфляция угрожает нашему обществу». И действительно, инфляция составляла около 17 процентов в год, и причиной ее был неконтролируемый рост денежной массы, другими словами, запущенный станок для печатания денег. Отметив, что «на протяжении многих месяцев, вернее от года до двух лет, проводилась политика вседозволенности в сфере денежного обращения, тесно связанная с ростом инфляции», Кит Джозеф прямо обвинил в попустительстве и правительство Хита, и правительство Вильсона. Он обрушился и на политику в области доходов: «Желать проводить такую политику в сфере доходов, не применяя никаких иных мер, чтобы сдержать инфляцию, вызванную постоянным увеличением денежной массы, равнозначно тому, как если бы захотеть, чтобы из шланга не текла вода, но при этом не закрыть кран <…>. Нам хорошо известны эти аргументы. Мы выдвигали их, когда находились в оппозиции с 1966 по 1970 год. Зачем же тогда вновь проводить такую политику в сфере доходов? Без сомнения, мы хотели бы верить в ее эффективность вопреки всему, ибо мы слишком боялись и боимся единственно верного решения: проведения безотказной, достойной доверия монетарной политики». Кит Джозеф ясно и четко сказал, что подобная политика конечно же вызовет рост временной безработицы. Маргарет, комментируя его слова, говорит: «Иными словами, мы должны были согласиться с тем, что контроль над денежной массой мог спровоцировать рост временной безработицы»[92].
Тэд Хит был в гневе. Речь Кита Джозефа стала удачной находкой для лейбористов, ибо он в ней разоблачал «миф» о толпах несчастных безработных, а также говорил о страхе политиков, которых «преследуют воображаемые ужасы массовой безработицы, нищеты, бесконечных очередей за пособиями по безработице, виды отчаявшихся толп людей, потерявших надежду, и зрелища превращенных в руины городов». Лейбористы с удовольствием вели свою игру, разоблачая жесткость и даже жестокость консерваторов, с презрением относившихся к страданиям трудящихся. Образы эти делали свое дело: били точно в цель. Для бывших безработных 1930-х годов бедность не была мифом, и длинные очереди перед отделениями департамента социальной помощи, которые приходилось выстаивать ради жалкой, нищенской подачки, именуемой пособием по безработице, тоже не были для них мифом. Каждый тотчас же вспоминал про толпы людей в лохмотьях, собиравшиеся вокруг дымящихся котлов Армии спасения.
Однако времена изменились. Очень нескоро, но речи Кита Джозефа возымели действие и, как говорят картежники, игра пошла совсем другая. Кто должен был сдавать? Наконец, логичная, последовательная экономическая доктрина сдвинула с места и опрокинула окружающий конформизм. Наконец-то предложили нечто иное, нежели едва заметную модификацию равновесия между общественным и частным секторами, которое было характерно для политики всех правительств, находившихся у власти после 1945 года.
Какая, в сущности, разница между небесами и адом, если предложено что-то новое?! Оцепеневшая от ужаса перед надвигающимися переменами, замерзшая от тридцати лет бессилия, клонившаяся к упадку Великобритания грезила о переменах. В дело вмешалась пресса. Впервые Флит-стрит[93] сблизилась с либералами. Питер Джей и Уильям Риз-Мотт из «Таймс», Сэмюел Бриттен из «Файнэншл таймс» подхватили тезисы монетаризма и принялись их повторять. Обработанное таким образом общество начало испытывать недоверие ко вчерашним идолам, опасаться их. Некоторые даже перешли свой Рубикон, как, например, лорд Джордж Браун, бывший депутат от партии лейбористов, объявивший о своем решении влиться в ряды консерваторов. Завоевание умов шло полным ходом.
Что касается Маргарет Тэтчер, то она уже проделала большой путь, обратилась в другую веру и в ее убеждениях произошли изменения. Теперь она окончательно уверовала в силу монетаризма. Там, где Кит Джозеф легко обращался с понятиями, она должна была найти подходящие лозунги, там, где он демонстрировал графики, она должна была придумать образы, которые могли бы потрясти воображение людей. Но она уже сделала свой выбор. «Я была убеждена в том, что мы должны повернуть партию по направлению к идеям Кита, и сделать мы это должны были предпочтительно под руководством самого Кита».
Но в тот момент надо было выиграть выборы в парламент, и сделать это предстояло под руководством Тэда Хита. Выборы были назначены на 10 октября.
Еще одно поражение Тэда Хита
У Тэда Хита была идея фикс: вернуться во власть. В связи с этим его преследовала еще одна навязчивая идея: как-то ограничить ущерб, нанесенный речами Кита Джозефа в среде избирателей-центристов. После опубликования 10 сентября предвыборного манифеста Консервативной партии он созвал членов теневого кабинета в полном составе. По его словам, избирательная кампания должна была быть проведена на основе манифеста и только, а задача каждого члена теневого кабинета — сосредоточить все внимание на секторе, за который он нес ответственность. Цели были ясны: основной целью критики должен был стать Кит Джозеф, а дополнительными — близкие к нему Маргарет Тэтчер и Джеффри Хау.
К несчастью для Хита, манифест не предлагал ничего особенно нового. Это был набор консервативных банальностей: экономия общественных расходов, снижение налогов, сдерживание роста заработной платы. Единственными новациями были реформы, предложенные Маргарет Тэтчер: снижение ставки по займам до 9,5 процента и отмена местных налогов. Она превратилась в верного адвоката мер, которые одобряла, кривя губы. Она едва-едва верила в их эффективность. Пообещав снизить ставку к Новому году, Маргарет заработала у лейбористов прозвище «Баба Мороз». Но она сознавала, что бесполезно чеканить фразы, высказывая свои убеждения, когда руководство партии их не разделяет.
Будучи уже умудренной опытом, хитрой, как говорится, себе на уме, эта дама от политики шла следом за Тэдом Хитом, но обретала особую ауру, что было несколько неожиданно. Шокирующее, чрезвычайно радикальное предложение об отмене местных налогов оказалось для нее подарком, ибо именно благодаря ему она обрела необычайную популярность у представителей средств массовой информации, совершила путешествие по всей стране от Норфолка до Эссекса, трижды выступала по национальному радио, трижды по телевидению, участвовала во множестве пресс-конференций. Впервые вовлеченная в телевизионные шоу Гордоном Рисом, который впоследствии сыграет одну из главных ролей в ее карьере, она всего за несколько недель стала персоной общенационального масштаба и восходящей звездой избирательной кампании октября 1974 года. Как от Джеймса Прайора или от Роберта Карра ожидали, что они сумеют «мобилизовать» центристский электорат, так на Маргарет возлагали надежды, что она сумеет «мобилизовать» правое крыло партии.
К несчастью, в манифесте, словно нарочно, содержались весьма двусмысленные намеки на возможную широкую коалицию. Авторы его уверяли, что после выборов «мы проведем консультации с руководителями других партий <…>. Мы пригласим всех, кто находится вне рядов нашей партии, присоединиться к нам, чтобы преодолеть трудности, преследующие Великобританию». В пятницу, 2 октября, Тэд Хит, голова у которого шла кругом и он искал союзников, решился выступить с заявлением о вероятном создании правительства, где будут собраны «все талантливые люди». Маргарет была растеряна. Если во время войны или в другой ситуации, когда возникает угроза национальному единству, такая комбинация и может быть создана, то теперь, как она считала, Англия находилась совсем в ином положении. Тэд Хит безапелляционно утверждал, что «народ требует», но, по мнению Маргарет, в действительности эти требования с душком парламентской нерешительности были следствием политиканских переговоров, ведшихся в кулуарах парламента, а также и просто сделок, например, по поводу короткой рабочей недели. «Дело было не только в том, что я, подобно Англии времен Дизраэли, не любила коалиции; с практической точки зрения подобные речи уменьшали веру во взятые на себя обязательства и в договоренности <…>. А что могло произойти в то время, когда партии начнут свой постыдный торг? <…> В конце избирательной кампании Тэд Хит уже отказывался от обязательств, содержавшихся в манифесте, полагая, что так он получит более благоприятный шанс вернуться на Даунинг-стрит».
Но то были всего лишь иллюзии. Выборы невозможно выиграть без единой философии действий команды. Мэгги вероятность поражения казалась тем более несомненной, что даже в своем округе Финчли она чувствовала, как зреет недовольство, и даже опасалась за собственный депутатский мандат. Правые упрекали ее в том, что она была соучастницей поворота на 180 градусов, сделанного в 1972 году. Некий внезапно появившийся Национальный фронт грозил украсть у нее голоса значительной части ее разочарованного электората. Из-за отсутствия достойного кандидата влияние либералов ослабевало. Кроме того, кандидат от Лейбористской партии, некий Мартин О’Коннор, мог соблазнить щедрыми посулами избирателей-центристов, сомневающихся, боязливых, кого пугали радикальные речи Кита Джозефа[94].
О’Коннор метал громы и молнии в адрес «нашей очаровательной и интеллигентной представительницы в парламенте <…>, желающей усидеть на своем месте, в то время как наш округ терзает безработица». Гарольд Вильсон его поздравил: «Похоже, вы ставите Маргарет Тэтчер в неловкое положение». Да, в неловкое, но не настолько, чтобы она проиграла выборы в своем округе. Правда, выиграла она их всего лишь большинством в три тысячи голосов, самым маленьким большинством, какое когда-либо имела.
А по всей стране дела консерваторов обстояли гораздо хуже. Они проиграли повсюду, и поражение их было более тяжким, чем в феврале. На сей раз лейбористы получили абсолютное большинство, всего в три депутатских мандата, но все же абсолютное. О чем думала в эти часы Маргарет Тэтчер? Поражение партии, членом коей ты являешься, никогда не бывает приятным событием. Но, возможно, в глубине души она надеялась на это поражение.
Это был удачный случай уладить все дела, рассчитаться с долгами, изгнать «старых баронов» из Центрального бюро партии и наконец, и это самое главное, принести идеи, которые она разделяет, во власть. Она тогда не знала, кто мог бы выиграть выборы, но знала, кто их проиграл: Тэд Хит и его бесхребетная политика. Настало время прочесть над Тэдом Хитом «Ныне отпущаеши…». Его час пробил. «Лично Тэда мне было жаль <…>, — пишет она в мемуарах. — Однако у меня не было никаких сомнений в том, что Тэд должен был уйти. Он проиграл из четырех избирательных кампаний три. Он был неспособен измениться, он был слишком озабочен тем, чтобы защитить свою прошлую деятельность, и не мог понять, что радикальные перемены в политике необходимы».
Уход тех, чьи полномочия истекли. Ослабление соперников
Проблема заключалась в том, что Тэд Хит ее не слушал и не слышал. На заседании теневого кабинета он вел себя так, будто ничего не случилось. На следующий день после понесенного поражения в ирреальной атмосфере похмелья он спокойно заявил, что «избирательная кампания позволила сдержать противника» и что «механизм сработал хорошо…». Так хорошо, что у лейбористов было теперь абсолютное большинство. Руководство Консервативной партии понимало, что теперь проблема — это сам Хит. У него началось нечто вроде невроза, его преследовала навязчивая идея о необходимости сломать правое крыло партии, на которое он возлагал вину за поражение на выборах. Кроме того, он считал себя совершенно необходимым для партии. Великобритания тем временем столкнулась с проблемой судьбоносного выбора в некоторых сферах, в том числе и с проведением «референдума по поводу Европы» в 1975 году. Хит считал, что только он может помочь достичь желаемого результата, забыв о том, что незаменимых людей нет. Жестокая борьба завязалась между ним и сэром Эдвардом Дюканном, председателем Комитета 1922 года[95]. Тэду Хиту объяснили, что он должен поставить вопрос о посте лидера партии на голосование. Это самое меньшее, чего требуют от него правила честной игры. Но Тэд не был создан для честной игры. Гордый, даже спесивый, резкий, высокомерный, сильный на словах, но слабый в действиях, Хит к тому же не принадлежал к истеблишменту. Он не принимал правил игры, установленных джентльменами в костюмах в полоску, познававшими жизнь на площадках для игры в крикет или поло при участии пони. Вместо того чтобы подать в отставку, он цеплялся за свой пост, хитрил и изворачивался. По внутрипартийным правилам выборы нового лидера требовали согласия большинства членов Комитета 1922 года. Тэд Хит обратил внимание на то, что состав Комитета не обновлялся после прошедших выборов и необходимо провести новые выборы в лоне самого Комитета. Ему пошли навстречу, уступив его требованиям. Но Хиту не повезло. Исполнительный комитет был переизбран весь, без исключения. В стране букмекеров нехорошо быть проигрывающим. 7 ноября он написал Эдварду Дюканну письмо, в котором сообщил, что согласен подать в отставку[96] и подчиниться результатам голосования депутатов[97].
Пресса уже не интересовалась им и шла дальше в своих предположениях, публикуя списки возможных претендентов. Если имя Маргарет изначально и не фигурировало в качестве фаворита, то оно начало появляться на страницах «Таймс», «Ивнинг стандард» и «Санди таймс» наряду с такими «звездами», как Уилли Уайтлоу, Джеффри Хау, Джеймс Прайор и Роберт Карр. В редакционной статье одной из газет можно было прочесть, что Маргарет Тэтчер «по причине ее способности совершить поворот вправо является серьезной претенденткой, несмотря на то, что другие имеют перед ней фору лишь потому, что она — женщина».
Однако в то время она отвергала подозрения в любых амбициях. 11 октября она заявила для «Ивнинг ньюс»: «Вы можете вычеркнуть мое имя из списков претендентов». 15 октября она сделала то же самое перед журналистом из «Ивнинг стандард», высказав сожаления, что не имеет опыта работы ни в одном из трех ключевых министерств Уайтхолла: ни в Казначействе (министерстве финансов), ни в Форин Оффисе (министерстве иностранных дел), ни в министерстве внутренних дел.
Что это было? Кокетство женщины от политики, желающей, чтобы ее захотели сделать лидером? Быть может. Или тонкий политический маневр, чтобы отвлечь внимание соперников дымовой завесой? Почему нет? Но более вероятно, что Маргарет, ясно понимая расклад сил, хотела видеть своего несомненного учителя Кита Джозефа в кресле лидера партии. Она пишет в мемуарах (и у нас нет причин сомневаться в правдивости ее слов): «Если я и колебалась по поводу моей возможной номинации в качестве претендента на пост лидера, то ни в коем случае не из желания сохранить позиции Тэда, а скорее из желания, чтобы его место занял Кит. Сказать по правде, начиная с уик-энда, я почти стала возглавлять ведение его кампании».
Но именно тогда судьба нанесла удар, смешавший все карты и ставший судьбоносным. В субботу 19 октября Кит Джозеф произнес речь в Эджбастоме, неподалеку от Бирмингема, которая была посвящена генеральной линии в политике, прежде всего «новому повышению нравственности в Великобритании», необходимости вернуть викторианские ценности, такие как закон и порядок, работа и дух предпринимательства. Но дьявол всегда проявляет себя в мелочах. Увлекшись красноречием, Кит Джозеф принялся бичевать моральную распущенность и предложил как можно шире развивать контрацепцию, ибо «равновесие нашего населения, нашего человеческого капитала, находится под угрозой» из-за большого роста численности детей в семьях низших классов, «наименее способных их вырастить». Эти слова лишили Кита Джозефа всяких шансов стать лидером Консервативной партии. Привыкший выступать в университетских кругах и перед избранной аудиторией, Кит не придал своим словам никакого значения. «Отсутствие здравого смысла!» — радостно злобствовали в окружении Тэда Хита.
В результате Кит Джозеф оттолкнул от себя партию, общественное мнение, прессу. «Из-под плащей на Флит-стрит» появились ножи (напомним: Флит-стрит — это пресса), Кита стали обвинять во всех грехах скопом: в желании ввести в практику евгенику, проводить стерилизацию бедных и осуществлять контроль над рождаемостью. В газетах замелькало прозвище, рифмовавшееся с его именем (Сэр Кит — Сэр Шит; «шит» означает «презерватив» на английском сленге). Кампания травли продолжалась месяц и была дьявольски жестокой. Он мог сколь угодно долго объясняться, даже извиняться, но только еще больше запутывался и выглядел все более смешным. В глазах всех достаточно было одной речи, чтобы доказать: Кит Джозеф — всего лишь теоретик, в нем нет практической силы, чтобы стать лидером, той человеческой сущности, которая обеспечивает возможность не только иметь убеждения, но и волю, обуздывать свой язык и свои нервы.
Пока бушевала буря, Маргарет набирала очки. Она была назначена помощницей Роберта Карра в теневом кабинете, и на нее была возложена миссия подготовки закона о финансах. Она со вкусом разгромила Денниса Хили, канцлера Казначейства, представителя Лейбористской партии, а также и его советника Гарольда Левера. Мэгги без колебаний наносила удары «ниже пояса», к великой радости депутатов-тори, еще находившихся под впечатлением от поражения на выборах. «Нам казалось, что она — единственный мужчина среди заднескамеечников», — вспоминает Питер Моррисон, тогда бывший простым депутатом. Когда Левер, имевший солидное личное состояние и женившийся на перспективной в финансовом плане даме, упрекнул Маргарет в том, что она защищает привилегии, она ответила с обезоруживающей наивностью: «Я всегда знала, что не смогу соперничать с ним в Казначействе, потому что существуют четыре способа получать деньги: их печатать, их зарабатывать, брать их взаймы или… жениться на них. Похоже, он имеет опыт в использовании всех четырех способов». В другой раз, когда Деннис Хили принялся изображать из себя бедняка перед прессой: «Я не делаю сбережений; если у меня есть деньги, я покупаю что-нибудь для дома», — она пустила по рядам палаты общин список объектов недвижимости, принадлежащих Хили, и сказала: «Я счастлива, что мы можем сделать так, чтобы господин канцлер был официально зарегистрирован обществом добросовестных вкладчиков в качестве члена и что стоимость домов в добрых старых регионах, отдающих предпочтение тори, не ускользнула от его внимания». На галерее для посетителей все едва не задохнулись от смеха, когда нос канцлера стал заостряться…
Двадцатого ноября Кит Джозеф нанес визит Маргарет в ее кабинете в палате депутатов. Он объявил, что отказывается от борьбы: «Я сожалею, что не смогу выставить свою кандидатуру; с тех пор, как я произнес ту злополучную речь, представители прессы стоят лагерем перед моим домом. Они были безжалостны! Элен больше не может этого выносить, и я принял решение не выставляться».
Без сомнения, мудрое решение. У него не было ни малейшего шанса выиграть. Отказаться от дальнейшей борьбы на деле означало спасти правое крыло партии и дать шанс другим. Для Маргарет словно внезапно раздвинулся занавес, разошлись тучи, горизонт очистился, и место лидера партии как бы приблизилось. Она может стать кандидатом! Причем не предавая тех, кому она была верна. Вероятно, она тогда сказала своему собеседнику: «Послушай, Кит, если ты не выставляешь свою кандидатуру, то это сделаю я, потому что наша точка зрения должна быть представлена общественному мнению».
В своих мемуарах Маргарет предстает в образе женщины, ниспосланной Провидением, женщины, призванной сыграть свою роль, подчиняющейся приказам судьбы и ничего не желающей лично для себя. Она даже уточняет: «Мне казалось совершенно невероятным, что я выиграю, но я полагала, что, вступая в соревнование, я привлеку кандидатов более солидных, чем я». Если же знать, каков характер Маргарет, то вышесказанное представляется маловероятным. Если она где-то выставляет свою кандидатуру, то только для того, чтобы выиграть. С большим трудом ее можно представить в образе партизана, готового пожертвовать собой, чтобы открыть путь другим. Кстати, она понимала, сколь дерзок ее выбор, и говорила, что если Тэд Хит одержит над ней победу, то ее карьера политика будет закончена. Она считала, что это будет грустно, но переносимо, ведь есть места гораздо худшие, чем галерея для посетителей в парламенте. Ничто не говорило о том, что она не сможет оправиться от удара и вновь воскреснуть. Чтобы сохранить единство партии, надо было бы ей представить в качестве утешительного приза что-то весьма существенное, быть может, пост министра в одном из трех ключевых министерств. Кстати, такие предположения появились в прессе. Многие уже видели ее первой женщиной на посту канцлера Казначейства. Короче говоря, ее поведение не было ни блефом, ни упованием на волю случая, нет, конечно, это был риск, но риск тщательно рассчитанный. Она сама приняла решение, одна. Даже Деннис сначала не поверил, что она решилась вступить в борьбу за лидерство в партии. Вечером 20 ноября, когда Маргарет довольно поздно вернулась домой на Флуд-стрит, Деннис бросил ей в лицо: «Ты сошла с ума! У тебя нет ни малейшего шанса!» Но в соответствии с их «джентльменским брачным соглашением» он пообещал поддерживать ее до конца.
Двадцать пятого ноября она сообщила о своем решении Тэду Хиту в его кабинете лидера партии в палате общин. Он был взбешен, потому что счел ее решение преступлением, равным «оскорблению королевского величества». В то же время он, ослепленный своим огромным, невероятно раздутым эго, совершенно не мог оценить грозящую ему опасность. Что может сделать эта нахалка, эта деревенщина в старой партии, традиционно хранящей верность старым принципам, в партии, где всем заправляют мачо? Он ограничился тем, что холодно взглянул на нее, невежливо повернулся к ней спиной и пожат плечами. Он так до конца и забывал быть джентльменом.
А в это время в партии консерваторов возникло брожение. Тэд Хит собирал своих друзей, но без особого усердия. Он полагал, что битва выиграна заранее. Он считал, что у женщины, осмелившейся выступить против него, нет никаких шансов. Кроме того, он свято верил в легитимизм членов парламента; кстати, та же самая ошибка погубит и Маргарет Тэтчер в 1990 году, когда она будет «низложена», то есть отправлена в отставку. В тот момент Хит не учел, что среди парламентариев витал дух разочарования и фрондерства. Он организовал несколько крупных обедов, где депутаты должны были выполнять роли статистов. Он был уверен в том, что его опыта ему вполне хватит. В остальном же он позволял действовать своим приспешникам, коим было поручено тщательно следить за соперницей и устраивать всякие штучки с прессой. После довольно неудачного выступления Маргарет 27 ноября, в ходе которого она посоветовала пожилым людям, жертвам инфляции, если они могут себе это позволить, делать запасы продовольствия, пресса, любезно извещенная камарильей Хита, устроила небольшую подлость. Было выдвинуто предположение, что сама Маргарет будет скупать мясо и это может служить доказательством того, «что у нее есть на это средства» и что она очень далека от простого народа. Затем человек, назвавшийся бакалейщиком с Финчли-роуд, явился на телевидение и заявил во всеуслышание, что Маргарет килограммами скупает сахар. Факты после проверки не подтвердились: оказалось, что и сам лавочник, и его лавка — из мира призраков, потому что на Финчли-роуд не было бакалейной лавки. Но зло уже было сделано. Бывший главный организатор парламентской фракции Консервативной партии, превосходный образец «старого доброго парня» из Рагби, вице-президент фирмы «Хэрродз», сэр Мартин Рейдман выступил по телевидению, дабы разоблачить «всяческие попытки подстрекательства к лихорадочной скупке товаров, способной спровоцировать панику, противоречившую интересам общества». Ну вот, Маргарет была выставлена на всеобщее обозрение как скряга, эгоистка, «буржуйка»; слово было сказано. Целью этой выходки было задеть Маргарет с двух сторон, лишив ее поддержки жителей округов, населенных в основном трудящимся людом, среди которого много было таких, у кого еще было живо деление людей на «них» и «нас», а также и поддержки тех, кто находился на верхних ступенях социальной лестницы; она сама подвергла этот случай анализу и сказала, что «эти упреки играли на струнах снобизма, свойственного членам Консервативной партии, внушая людям мысль, что от дочери бакалейщика нельзя ждать ничего хорошего». Маргарет уже была «похитительницей молока», теперь она стала «скупщицей продуктов питания». На сей раз она решила защищаться и ответить ударом на удар: «Я видела, как уничтожили Кита, меня уничтожить им не удастся». Она пригласила телевидение к себе домой и продемонстрировала свой холодильник, свои шкафчики и даже подвал и чердак. После этого «кампания» провалилась и угасла. Мучители, получившие приказ от Тэда Хита, поняли, что рискуют стать посмешищем.
Оставалось узнать, кто еще станет кандидатом на пост лидера партии. Назывались имена довольно серьезных претендентов: Кристофера Соумза, зятя Черчилля, Хью Фрэзера и других, но никого из них нельзя было счесть сверхсерьезным. Справа был только один весомый соперник: Эдвард Дюканн. Это он принудил Тэда Хита подать в отставку, это он лучше всех был знаком с заднескамеечниками и это у него, вероятно, были самые лучшие шансы на победу. Похоже, Дюканн долго колебался, прежде чем сделать решительный шаг. Он был воплощением «элегантного консерватизма», быть может, излишне «цивилизованного» для нравов того времени.
Айри Нив, главный советник Маргарет, хотел во что бы то ни стало избежать раздела голосов правых. Он вел бесконечные переговоры между претендентами на победу. Роберт Эдли, активный заднескамеечник, написал двум возможным кандидатам письмо, умоляя их прийти к согласию, чтобы избежать переизбрания команды, еще находившейся у власти в партии. В конце концов Эдвард Дюканн решил не вступать в борьбу. Официально по причине того, что дела слишком задерживали его в Сити, а неофициально потому, что не хотел втягиваться в борьбу, которая не давала уверенности в победе. Он предпочел дергать веревочки за кулисами. Это более удобно, а быть может, и более забавно… Он обнародовал свое решение 15 января 1975 года. Выборы были назначены на 4 февраля. Путь для Маргарет был свободен. У нее оставались всего три недели для проведения кампании и для того, чтобы убедить в своем преимуществе 296 депутатов-консерваторов.
Кампания по избранию лидера партии
Одним из главных достоинств Маргарет, придававших ей большую силу, было умение окружить себя нужными людьми. Пока существовала гипотетическая возможность того, что Эдвард Дюканн выдвинет свою кандидатуру, комитет по проведению предвыборной кампании Маргарет представлял собой неопределенное сборище, в которое входили друзья Маргарет, такие как Ник Ридли и Энгус Мод. Председателем официально числился Билл Шелтон, но все члены комитета были слишком неопытны в парламентских закулисных «торгах и сделках». Отказ Дюканна от борьбы позволял Айри Ниву взять на себя «бразды правления» кампанией. Это был вполне подходящий человек. Богач, воин, герой войны, награжденный Военным крестом, совершивший побег из крепости Колдиц; после войны его «логовом» стал квартал Пэлл-Мэлл. Он любил посещать клубы, был членом многих, везде чувствовал себя как дома, в «Атенеуме», в «Карлтон-клаб», в «Блэк энд Уайт», в «Реформз», где проводил досуг цвет Консервативной партии. После крайне изнурительного дня в палате общин всего-то и понадобилась тихая беседа у камина, чтобы убедить подавленного достопочтенного господина депутата в том, что будущее носит имя Мэгги. К тому же у Айри Нива были свои причины желать Хиту поражения; как-то, узнав, что у Нива случился сердечный приступ, Хит отстранил его от всех дел со своим обычным «тактом»: «Мой бедный друг, ваша политическая карьера закончена…» Теперь настал час заставить Хита заплатить за такую реакцию на визит врача «скорой помощи».
Айри Нив и его команда устроили совершенно беспрецедентную кампанию «от двери к двери». К каждому депутату многократно обращались самые разные люди, указывая на основные недостатки Хита: его дурной характер, несправедливость, проявленную к тому или другому, способность к издевкам и придиркам, а также напоминая, что он уже трижды потерпел поражение на выборах. Они подчеркивали, что женщина могла бы способствовать обновлению образа партии в глазах общественности. Кроме того, депутаты сознавали, что в обществе царит атмосфера всеобщей усталости. Народ ждет хорошей «новой метлы». Если внутри партии они сами не найдут такую «новую метлу», которая произведет в ней генеральную уборку, то рискуют, что в один далеко не прекрасный день их самих выметут вон. Вот почему к пророкам тэтчеризма прислушивались очень внимательно, тем более что агенты Хита довольствовались тем, что делали ставку на его опыт… Итак, каждый вечер Айри Нив и Билл Шелтон объединяли усилия, чтобы тщательно обрабатывать депутатов и вести не менее тщательный предварительный подсчет возможных голосов. И всякий раз Мэгги приходилось сдерживать их пыл, опасаясь услышать от кого-нибудь из депутатов нечто вроде: «Я ведь дал слово, так зачем вам еще и мой голос?»
Айри Нив прекрасно понял, что Маргарет не владеет большим мастерством в этой мышиной возне политических игрищ. Он посоветовал ей ничего не менять в своей программе, по-прежнему блистать в палате общин, громко выражать свое мнение и встречаться с группами депутатов или даже лично, наедине с теми из них, кого еще следовало убедить в ее правоте. Никогда прежде Маргарет так часто не видели в гостиной и в чайной палаты общин. Если все знали ее в лицо, то почти никто не знал близко, ведь у нее всегда было слишком много работы и совсем не было времени на пустую болтовню. «Вплоть до того момента, когда надо было вступить в борьбу за руководство партией, — пишет Норман Теббит, ставший одним из самых ярых сторонников Мэгги, — многие из моих коллег не знали Маргарет Тэтчер, да и я сам ее совершенно не знал; думаю, я сам до того обменялся с ней всего лишь несколькими словами, и я конечно же никогда не думал о ней как о лидере партии». Но на сей раз надо было изменить тенденцию на прямо противоположную. И Маргарет стала проводить много времени у себя в кабинете и в кабинете Робина Кука, устраивая дружеские встречи за чашкой чаю или за бокалом вина. Она вела себя скромно, используя свою женственность, была даже ласковой, то есть полной противоположностью Хита с его грубым, резким стилем поведения. Короче говоря, она всем нравилась, и ей удалось избавиться от ее прежнего образа женщины холодной, брутальной и упрямой. Это и положило начало успеху.
Гордон Рис взял на себя заботу о создании ее образа в глазах общественности и прессы. Он научил ее использовать такую хитрую уловку, как пауза, а порой и молчание, объяснил ей, что иногда следует говорить медленнее, понижать голос, надо хорошо его поставить, чтобы он был умиротворяющим, внушающим доверие и сильным одновременно. Она рассталась со своими накрахмаленными шляпками и сменила их на более модные головные уборы. Она даже рассталась со своими перчатками, казалось, доставленными прямиком из магазинчика, где торгуют аксессуарами 1950-х годов. Она предстала в облике обычной домохозяйки, которой приятно видеть, «что у ее детишек хороший завтрак на столе». Ее снимали вместе с Кэрол во время походов за покупками. Лейбористы могли сколь угодно долго поднимать на смех эти мизансцены, слишком хорошо выверенные, чтобы быть правдой, а журналисты в «Дейли миррор» могли сколь угодно долго зубоскалить по поводу того, что «с Маргарет Тэтчер никогда не знаешь, кем же она хочет быть: то ли премьер-министром, то ли лучшей домохозяйкой года», но созданный образ работал в пользу Мэгги. На страницах «Таймс» можно было прочесть, что она «скромна и очаровательна». Она стала почти «невестой» Англии.
В то же время в палате общин она с блеском демонстрировала свои белейшие, без единого пятнышка зубы. Хотя она не была мастером неожиданных метких замечаний и саркастических высказываний, в тот период у нее всегда было в запасе несколько колкостей и язвительных словечек, подготовленных заранее. Если же она «обнажала шпагу», то всегда поражала цель. Когда Деннис Хили назвал ее «пассионарней привилегий», она ответила так: «Некоторые министры финансов сильны в микроэкономике, некоторые — в налоговой политике, этот же — просто дешевка, профан».
Наступила последняя неделя перед выборами лидера партии. Хит был немного дезориентирован. Он чувствовал, что ветер может изменить направление. Тогда он атаковал свою соперницу и ее «среднеклассовые позиции». Мэгги же только и мечтала о том, чтобы ей представился случай обнародовать свою программу и показать, кто она есть на самом деле. В яркой, блестящей статье, опубликованной в «Дейли телеграф» 30 января под заголовком «Партия тори, какой я ее вижу», Маргарет дала объяснения: «Так вот, если ценности среднего класса состоят в том, чтобы всячески ободрять разнообразие и индивидуальный выбор, чтобы благоприятствовать труду и достойному за него вознаграждению, чтобы возводить преграды перед дирижизмом[98] и желать широкого распространения частной собственности, тогда, конечно, я защищаю именно это <…>. Если мы потерпели тяжелое поражение на выборах, то произошло это потому, что многие консерваторы стали социалистами <…>. Эта эволюция не только должна быть остановлена, ее нужно повернуть вспять».
В конце января вся команда Маргарет пребывала в оптимистическом настроении. На одном из обедов на Флуд-стрит был произведен предварительный подсчет голосов: 120 за Маргарет и 80 за Хита. Маргарет не поверила. Она отказывалась дать себя успокоить опасными иллюзиями. Тогда Айри Нив достал свою «волшебную палочку». Он обошел всех парламентариев, говоря им, что ради будущего партии сейчас вовсе не нужно, чтобы поражение Хита было уж слишком жестоким, всего-то и требовалось, чтобы он не был переизбран с первого раза. И произошло чудо. Даже колебавшиеся сделали свой выбор. Даже такие центристы, как сэр Джон Роджерс и Пол Брайан, решили объединиться с другими сторонниками Маргарет «под ее знаменем».
Во вторник, 4 февраля, Маргарет провела первую половину дня в комиссии по финансовым вопросам. В половине четвертого она прибыла в кабинет Айри Нива, чтобы там дождаться результатов. Предоставим ей возможность самой обо всем рассказать: «Я пыталась ни о чем не думать. Дверь отворилась. Вошел Нив. Говорил он тихо, но глаза его искрились. Он объявил: „Хорошие новости, вы получили 130 голосов, а Тэд — 119“».
Маргарет всегда была практична. Она пишет: «Имея в виду сложившуюся ситуацию, я могла теперь стать лидером партии <…>. Конечно, мы откупорили бутылку шампанского, но надо было оставаться трезвыми, с ясными головами <…>. Позже, вечером, мы собрались у Нива на военный совет».
В стране это известие вызвало настоящий шок. С полным на то основанием в «Дейли мейл» на следующий день было напечатано: «Слово „сенсация“ — не совсем точное выражение для того, чтобы описать ту ударную волну, что сотрясла Вестминстер после объявления результатов голосования».
В кресле Тэда Хита
Униженный, осмеянный Тэд Хит объявил о своей отставке. Высокомерный, желчный, он больше никогда не вернется в политику. Чтобы спасти единство партии, подталкиваемый Тэдом Хитом, в борьбу вступил Уилли Уайтлоу. Но он не обладал характером и темпераментом победителя. Он только выполнял свой долг, и всё. С самого начала его отношения с Мэгги были окрашены в тона дружеской любезности. Однажды во время встречи с молодыми консерваторами в Истбурне они вместе, бок о бок стояли на одной трибуне. Маргарет поцеловала Уилли в обе щеки и обратилась к прессе с такими словами: «Мы с ним друзья уже на протяжении многих лет. Мы целовались много раз. Я не думаю, что это причиняло ему большие неудобства». Уилли не знал, что сказать. Он был смущен как никогда.
Предвыборная гонка превратилась в увеселительную прогулку, тем более что кампания Уилли превратилась в подобие балаганного фарса. Желая также создать себе образ простого человека, так удачно использованный Мэгги, он сфотографировался у себя на кухне за мытьем посуды. Но это оказалось уж слишком, как говорится, было шито белыми нитками. Одни и те же козыри не могут выпадать много раз подряд. Газета «Таймс» его не пощадила: «Посуду может мыть каждый, но наша страна нуждается в том, кто сможет ею управлять, а не в том, кто умеет мыть посуду».
Бог был явно на стороне Маргарет. Накануне проведения второго тура голосования она, выступая перед членами Консервативной партии, бросила знаменитую фразу: «Работяг — поднять и поставить на ноги, лодырей — вон!» Выступление ее в прямой трансляции показывали по телевидению, и все увидели, что эти слова были встречены овацией, да не простой, а стоя. В лагере Мэгги царили победные настроения. Мысль о том, что Англия может стать первой крупной страной Запада, где во главе самой мощной партии в результате выборов встанет женщина, поселилась во всех умах. Такой случай упустить было нельзя. 6 февраля «Дейли телеграф», своеобразный барометр консервативной прессы, переходит на сторону Маргарет, отметив, «что проголосовать за Маргарет — это самый разумный и оригинальный шаг из всех, сделанных партией за последние годы». Чтобы подчеркнуть свой статус фаворита выборной гонки, Маргарет позволяет себе роскошь отказаться от участия в передаче «Панорама», в которой должны участвовать другие кандидаты. Хотя вплоть до самого конца ее терзали страхи, ей теперь оставалось только ждать «сбора урожая». Результат был неоспорим: за Маргарет Тэтчер — 146 голосов, за Уилли Уайтлоу — 79, а остальные кандидаты собрали лишь жалкие крохи: Джеймс Прайор и Джеффри Хау — по 19, Джон Пейтон — 11. Айри Нив мог с радостью крикнуть ей: «Имею честь обратиться к новому лидеру Консервативной партии!»
Маргарет тотчас же отправилась в большой зал, где проводились заседания парламентских комиссий, прямо напротив Вестминстера. Ее первые слова были скромны, даже робки. Можно было подумать, что перед депутатами предстала маленькая девочка, очарованная прекрасным подарком от чудесного Деда Мороза. «Для меня это как сон: увидеть, как имя Маргарет Тэтчер будет вписано в анналы партии после имен Гарольда Макмиллана, сэра Алека Дуглас-Хьюма, Эдварда Хита. Каждый привнес свою лепту при исполнении своих обязанностей, у каждого был свой собственный стиль руководства, каждый был отмечен печатью величия и благородства. Я буду исполнять свои обязанности с чувством смирения, преданно и верно». Но из-под облика нежной и доброй Мэгги уже выглядывала «Железная леди». На вопрос одного из журналистов, не избрали ли ее потому, что она женщина, Маргарет в гневе ответила: «Надеюсь, нет. Избрали, потому что я это заслужила». Да, она женщина, она женственна, но она не феминистка. Она также тогда постаралась протянуть руку Тэду Хиту, но он так никогда и не пожал ее. Однако она заявила на телевидении, что очень надеется на то, что вскоре они смогут «работать вместе ради дела, в которое они оба верят».
Затем Маргарет совершила традиционный визит лидера в Центральное бюро партии. Она тотчас же увидела натянутые улыбки всех работников бюро, в большинстве своем яро поддерживавших Хита «в его борьбе против интриганки, желавшей занять место калифа». Она читала во взглядах тревогу и далеко не беспричинную, потому что Маргарет была готова к большим переменам. Вечер того дня она провела у Билла Шелтона в Пимлико вместе с Деннисом и всей своей командой. Но прежде чем вернуться на Флуд-стрит к родным и наконец отпраздновать победу, она опять отправилась в парламент, чтобы побеседовать с Хэмфри Аткинсом, главным организатором парламентской фракции тори. Хоть это и был день ее победы, она прежде всего оставалась великим политиком-профессионалом, политиком до кончиков ногтей, до мозга костей, а потому не предавалась хмелю успеха. Даже сейчас она готовилась к завтрашнему дню.
Позволим депутату от лейбористов, Барбаре Касл, тайно восхищающейся Маргарет, описать радость той, кого ей следовало бы считать своей противницей: «Казалось, она была в своей лучшей форме, и я понимаю почему. Она была влюблена, влюблена во власть, в успех, в саму себя <…>. Она была лучшей среди них, она была лучшим мужчиной среди мужчин. Ее избрание многое делает для нас гораздо более труднодостижимым». Другие социалисты также по достоинству оценивали «масштабы торнадо». Тони Бенн, лидер левого крыла Лейбористской партии, предрекал: «Надо быть безумием, чтобы не верить в то, что миссис Тэтчер станет великолепным лидером». Только «старые кайманы» Консервативной партии, такие как Пол Шеннон или Иэн Гилмор, ворчали, что партия тори уподобляется партии лейбористов, выдвигая в лидеры экстремистов. Они полагали, что победить можно, только будучи центристом и опираясь на центристов. Маргарет вскоре им докажет, что можно выиграть, занимая позицию справа.
В номере «Дейли телеграф», вышедшем 12 февраля, был прекрасно описан только что совершенный поворот: «Остается только посмотреть, каким лидером партии станет миссис Тэтчер <…>. Она поднялась над скромной средой своего происхождения ценой больших усилий <…>. Она ничем не обязана ни семейному богатству, ни привилегиям, а потому, вероятно, не будет страдать от типичного недостатка, столь характерного для тори в XX веке: от чувства вины перед лицом денег <…>. Это одна из причин того, почему Великобритания так далеко зашла по дороге коллективизма. То, что госпожа Тэтчер должна была бы предложить Великобритании, так это моральную сторону, недостаток чего так сильно ощущался в нападках тори на социализм. Если бы ей это удалось, то ее приход к руководству партией мог бы ознаменовать радикальные изменения в характере политической борьбы в этой стране».
Комментатор «Дейли телеграф» был прав. Сегодня нам трудно даже представить размах того потрясения. Впервые лидер партии потерпел поражение «в открытом поле», к тому же от женщины! А ведь она по происхождению даже не была представительницей избранного круга! Она не была дочерью лорда, свихнувшейся на политике, не была сестрой какого-нибудь политикана, вдруг воспылавшей любовью к Вестминстеру. Нет, она была дочерью бакалейщика из Грантема, и это она заставила сойти с рельсов поезд, который в свое время с большим терпением и заботой поставили на эти рельсы сэр Роберт Пиль и лорд Биконсфилд. Одним ударом, внезапно Англия окончательно освободилась от общества, где факт принадлежности к определенной среде или касте по рождению играл столь значимую роль. Вместе с приходом Маргарет Тэтчер начался период прихода в политику новых людей, так называемых «публичных людей», вырывавшихся при помощи труда и усилий из тисков предназначенной им происхождением судьбы. Для многих парламентариев это голосование было еще одним камнем, упавшим с фронтона старой Англии.