— Замени! — и повторял на бегу: — Дерьмо, а дерьмо.
Генеральный директор «Шилково» был уже близко к родному аэропорту, когда под днищем их «Лексуса» заскрипело и застучало.
— Кардан не годится — дерьмо, — произнес на это шофер.
— Мы же автомобиль только месяц назад покупали. В салоне.
— И салон этот дерьмо.
Генеральный почувствовал вдруг, что в бедро сквозь сиденье ему давит какой-то стержень.
— Это что ж нам подсунули?
— Дерьмо, — не желая быть многословным, снова сказал шофер.
— У тебя гарантийные бумаги с собой?
Они уже подъезжали.
— В бардачке лежат.
— Ну так отгони эту дрянь и возьми новую.
Возмущенный слегка, он вошел в служебный подъезд, начальник метеослужбы встретился по пути.
— Как погодка?
— Дерьмо.
Тот скрылся за дверками лифта.
Что за чушь — он спросил просто так — сам заметил сюда по дороге, что хорошая видимость — небо вполне нормальное.
Недовольный, он буркнул в приемной — кофе, и прошел к себе в кабинет.
По привычке, и от легкого огорчения, генеральный, раздевшись, сразу налил себе коньяку, выпил и заел шоколадом.
Подошел к окну… небо как небо, и пожалуйста, вон кто-то, издали видно, на посадку идет.
Секретарша принесла кофе, поставила на столик, вышла почти уж из кабинета…
— А кофе у нас дерьмо!
Генеральный застыл.
— Уволить?.. С ума они посходили?.. Или ему и впрямь лечиться пора?
Катушеву доложили, что «гости», наконец, отбыли.
Ну и что, он сам знал — всё так и будет.
Как знал, с самого начала, что никакого мультимиллиардера Смирнова просто никогда не существовало в природе.
Приятный денек.
Только ни одна прямая кремлевская линия не отвечает — обедают, что ли, дружно?
Помощник вошел и слегка огорчил — банкир Беркман немедленно просится.
Катушев недолюбливал банкиров всех чохом, и этого тоже.
— Ну, давай.
Он поздоровался с гостем и пригласил сесть напротив.
Тот сразу открыл какую-то папку и вывалил на стол кучку сотенных зеленых бумажек.
— Так мало? — иронически произнес Катушев. — И за что вы их мне предлагаете?
— Не смейтесь, пожалуйста, а приглядитесь. Это из наших обменных пунктов. Сдавали крупными партиями.
— И что?
— Как что, собака в овале вместо американского президента.
— Ваши работники собаку от Бенджамена Франклина отличить не умеют?
— Это психотропное оружие какое-то. Или психотронное. Работники принимали как настоящие. На шесть миллионов накрыли. Вот, — гость расшевелил кучку, — здесь собака зевает, тут чешется, а здесь… извините, гадит.
— А что вы от собаки хотите?
Откуда эти деньги, сразу стало понятно — со вчерашнего бала.
— Да причем тут собака! Это же афера очень опасная, а что они завтра устроят?
— Ничего не устроят.
— Как это ничего?
— А так. Кто-то из ваших валютных менеджеров подговорил персонал, и впарили вам эти фантики под мистическую историю.
— Да?
— Не вы первый.
— Тхе, не подумал. Я ж ноги им повыдергиваю.
— Последних ваших слов не расслышал. Оставьте несколько штук для сувенирчиков.
— Да вот, пожалуйста.
— Нет, которая гадит, не надо.
В кабинет к генеральному вошел заместитель, проверил, зачем-то, на плотность дверь, а когда подошел, лицо, генеральный заметил, у него бледное очень.
— Слушай, у нас беда.
— Что? Кто разбился?!
— Если бы. На складе весь контрафакт пропал.
— Ты что говоришь, а? Как весь, это же половина склада?!
— Не кричи. Ящики, значит, пустые, и на каждом таком крупный маркировочный штамп: «Дерьмо».
— Охрана наша, как это можно… грузовиками!
— Охрана наша — дерьмо. И ты не кричи. Подумай, лучше, кто на такое способен.
— Да, кто способен?!
— Тихо. Не понимаешь?
— Не понимаю.
— Ну, контрафакт, другое ведь не забрали.
— Ты… что хочешь сказать?
— Да, Катушев, его люди.
Генеральный поводил головой, обалдело посмотрел перед собой в воздух, и в нем начертилась решетка.
— Вспомни, кто в долю войти к нам недавно хотел.
— Газпром.
— Вот и прикинь.
— А… а мы почему еще здесь?
— Время дают убраться. Аэропорт себе заберут за копейки, а нам — время за это. Ну, и чтобы на суде не болтали.
Картина стала яснее ясной.
— Когда борт ближайший у нас?
— Через тридцать минут на Женеву. И на него, знаешь, какие «шишки» прут? Надо туристическую группу снимать.
— Ну и сними. Пусть их кормят до следующего борта.
— Кормежка у нас…
— Знаю, пусть больше дадут. Собираемся — ноги в руки.
Генеральный начал вынимать из ящиков самое важное. Да, рог коньячный забрать — там только по обводке коньяк, а внутри одиннадцать килограммов золота. Чуть не забыл про эту мелочь, но сейчас пригодится.
К вылету он явился за несколько минут до отлета — на уничтожение бумаг время ушло.
Вот стоят стюардессы, и молоденькая старшая стюардесса смотрит на него призывными глазками.
С глазками этими, с попкой теперь придется расстаться.
А экстрадировать, он сразу понял, это не страшно, это они будут всю жизнь экстрадировать.
Командир корабля — сорокалетний, красивый, подтянутый, асс в полном смысле — приветствует его сразу внутри.
— Да, можно лететь.
В салоне… такое и во сне не приснится — ну все знакомые лица.
Ришельевич тычет в коньячный рог пальцем.
— Угостишь?
— В подарок везу.
Депутат известный жрет «Импазу» как семечки, из правительства люди — кого только нет.
Он не успел сесть в кресло, рядом со своим заместителем, как самолет потянули на взлетку.
— Ну и с богом, — говорит заместитель, — спасибо еще надо сказать.
Командир, проходя по салону заметил — не дожидаясь положенных угощений, многие прихватили с собой и пить начали загодя.
Этим людям, конечно, замечаний не сделаешь.
Он привычно пустил лайнер по взлетке, привычно оторвался и, набирая высоту, очень мягко начал вираж.
И раньше времени дал команду убрать предупреждающие в салоне огни — если там вообще обратили на них внимание и кто-то пристегивался.
Стюардессы тоже поскорей приступили к работе.
Все шло нормально.
Шестая минута полета.
…
Восьмая, он уже ложится на курс.
Молоденькая старшая стюардесса вдруг заявилась.
— Там, там, черный петух на правом крыле.
Штурман, бортмеханик, второй пилот уставились на нее…
Командир не очень пришел в удивление.
Но не порадовало — «Колес наглоталась, думает, теперь ей все можно».
— Да вы посмотрите, пойдите и посмотрите!
— Что он там делает? — флегматично произнес командир.
— Обшивку клюет.
Они с бортмехаником обменялись ироничными взглядами.
— Ну, прогуляйся.
Тот лениво отправился.
Стюардесса побежала вперед.
Когда бортмеханик оказался в салоне, почувствовал сразу, что что-то все-таки происходит — люди прилипли к иллюминаторам, а по центру у правой линии кресел их целое скопище.
Стюардесса, и другая с ней вместе, упрашивали расступиться и дать пройти.
— Позвольте, — мягко произносил бортмеханик, — позвольте, пожалуйста.
И когда люди по центру ему уступили, попросил:
— Ненадолго совсем освободите вот это крайнее, у иллюминатора, кресло.
Странно, слово «петух» было произнесено уже несколько раз.
Какой петух при скорости восемьсот пятьдесят километров в час?
Наконец, он сел в кресло…
На крыле — большущий черный петух.
Невозможно.
Прямо перед ним, почти у борта был настоящий петух.
— Невозможно, — вслух произнес бортмеханик.
— Вы посмотрите, чем он занимается! — тревожно произнес женский голос из кресла за ним.
Петух бил клювом обшивку.
От каждого удара в обшивке появлялась новая дырочка.
Петух работал целенаправленно — пробил уже дырки «в линию» от переднего края крыла к концу, где закрылки, и сейчас, в полуметре от первой, добивал вторую такую же линию.
Бортмеханик вдруг понял, что сейчас будет — полоску обшивки сорвет с крыла.
Петух быстро довел работу, обшивку дернуло, загибаясь куском, она поползла.
— Петя, — похолодел бортмеханик, — куриную твою мать! Ты что делаешь?!
Петух скосил на иллюминатор глазом, перескочил дальше и начал долбать новую линию.
— Пустите, пустите! — расталкивая людей, бортмеханик устремился к пилотской кабине.
— Командир, там аппарат какой-то в виде петуха, срывает с крыла обшивку.
Командир сам почувствовал уже легкую, но вибрацию справа.
— При таком темпе у нас три минуты, — бортмеханик стал с трудом выговаривать, — четыре — максимум.
Четыре? Они уже не вернутся на аэродром. Куда?.. На какой-то военный? Переговоры займут больше времени.
— В салон! — приказал он. — Предупреди — это не падение, а резкий сброс высоты. Штурман, где облака?
— На трех километрах.
Так, на прорыв в «видимость» уйдет примерно минута. Там вода где-то, Клязьменское уже прошли, но должна быть Ока.
— Командир, где-то рядом Ока, — говорит штурман, хорошо что спокойным голосом.
Самолет уже идет вниз с приличным ощущением невесомости. Чертовы облака все еще внизу далеко.
Дернуло справа, отчетливо дернуло.
— Закрылки?
Второй пилот отвечает, и тоже спокойно:
— В рабочем, никаких аварийных сигналов.
Надежда теперь на непотерю управления. Если задеть воду крылом — конец.
— Скорость четыреста, — сообщает второй пилот.
Да, он сбрасывает, но совсем, «до посадочной», скорость сбрасывать нельзя — на малой самолет нырнет в воду носом, потом вскинется корпусом вертикально — это тоже конец.
Какую выбрать на воду скорость?
Учеба, аварийные тренажи…
Да, двести пятьдесят где-то, и держать ее три-четыре секунды, потом — отключение двигателей.