У короля сдавило дыхание, от нежности подступили слезы.
– Как?.. – прошептал он. – В какую адскую минуту я мог подозревать этого ангела? Какое безумие меня охватило, что я мог, пусть даже и на секунду, подумать, что той развратницей, которую я видел на холсте в Нельской башне, была Маргарита?..
Он осторожно подошел, взял руку королевы и запечатлел на ней долгий поцелуй.
Маргарита испустила легкий крик радостного удивления.
– Ах, мой дорогой сир, это вы!.. Увы! Я сегодня вас уже и не ждала!.. Я так мало вас вижу… Вот и решила утешиться и развлечься прядением, как, поговаривают, делала, ожидая возвращения супруга, госпожа Пенелопа[11]…
– Простите меня, Маргарита, – промолвил растроганный Людовик. – У нас, королей, знаете ли, дорогая моя возлюбленная, всегда хватает государственных забот, которые вынуждают нас быть несчастными даже тогда, когда нас окружает одно лишь счастье. Когда мы хотим любить, нам приходится ненавидеть. Когда любовь зовет нас к обожаемой женщине, мы вынуждены слушать голос наших советников, пытаться спасти государство и наказать измену…
– Спасти государство! Наказать измену! – воскликнула Маргарита, подавив дрожь. – Вы меня пугаете, мой дорогой сир…
– Тем не менее именно подобное дело весь день удерживало меня так далеко от вас… Один презренный негодяй, одаренный мной дружбой, возжелал моей смерти…
– И кто же, сир, оказался столь подлым душою?..
– Вскоре вы это узнаете, Маргарита, – промолвил король, оставаясь верным данному Валуа слову. – Еще не время произносить во всеуслышание имя этого предателя. Но когда имя его прозвучит, он будет незамедлительно и должным образом наказан за свое преступление…
– Выходит, такое действительно возможно? Вы как-то уже упоминали при мне некое предательство…
– Да, – подтвердил король, нахмурившись. – Я говорил вам, что меня предает какая-то женщина, и просил помочь мне найти ее.
– Увы, сир, я ничего не нашла!.. – сказала королева, подавляя в себе усиливающееся беспокойство.
Людовик немного помолчал.
Глядя на него украдкой, Маргарита видела, как это живое лицо делалось все более и более мрачным. Она понимала, что король мало-помалу начинает раздражаться.
– К несчастью, – продолжал Людовик, – единственная женщина, которая могла просветить меня на этот счет, сегодня утром исчезла…
– Исчезла! И как же, сир?
– Эта женщина, колдунья, которую я приказал заточить в Тампль…
– Продолжайте, сир, – попросила королева, с трудом подавляя улыбку.
– Да-да… Так вот, я хотел еще раз расспросить ее об этом предательстве, которое ее дьявольская наука позволила ей вычислить и выдать мне, поэтому ночью приказал доставить ее в Лувр. Колдунью поместили в кабинет, прилегающий к моей спальне, откуда, как вы знаете, невозможно выйти. Транкавель расставил в прихожей и прямо перед дверью этого кабинета стражников… и знаете, что случилось, сударыня?.. Ни за что не догадаетесь!
– Вы меня пугаете, сир!..
– Вынужден признать, здесь есть отчего испугаться. Меня самого, которого, скажу не хвалясь, напугать не так-то просто, и сейчас еще мороз по коже продирает. Так вот, представьте себе: когда я вошел в кабинет, колдуньи там уже не было…
– Возможно ли это? – воскликнула королева со всеми признаками испуга, который король, в отличие от нее, испытывал на самом деле.
– Успокойтесь, дорогая Маргарита, – продолжал Людовик, – вам нечего бояться; я здесь, чтобы защитить вас и дать отпор хоть даже целой армии чертей. Что же до колдуньи, то она исчезла, испарилась, растаяла!..
– Вот уж действительно странное происшествие, сир, которое еще раз доказывает сколь невероятно могущественны эти демоны, коим Господь позволяет являться, тревожить и пугать христиан. Такому, по крайней мере, нас учит Священное Писание.
– Вы читали о таком в Священном Писании? – спросил Людовик. – Что ж, тогда сомнений быть не может: эту колдунью утащил некий демон, который таким образом пожелал избавить ее от того наказания, что ее ожидало… Но это исчезновение ставит меня в чрезвычайно затруднительное положение.
– Отчего же, сир? – спросила Маргарита, которая на протяжении всего этого, столь ужасного для нее разговора сохраняла поразительное спокойствие.
– Да оттого, что я так и не выяснил, что за предательство мне угрожает. Однако этой же ночью я едва не схватил человека, которому известно имя этой изменницы.
– И что это за человек, сир?
– Один из тех дерзких разбойников, которые едва не погубили вас в загоне со львами и имели наглость выкрасть из его собственного дома моего славного дядюшку Карла, которого, к счастью, мне удалось вызволить.
– Я что-то уже слышала об этом… – проговорила Маргарита, чье сердце застучало с неистовостью кузнечного молота.
– Тогда, вероятно, вам известно, что я отправился в Нельскую башню, где и в самом деле сумел вырвать графа из рук пленивших его бандитов.
На сей раз Маргарита, как ни старалась держаться, все же побледнела.
– Вот как? Так эти люди укрывались в Нельской башне?
– Похоже, – сказал король, – они давно уже там обосновались, но не это вызвало у меня интерес. Рано или поздно эти люди все равно будут схвачены и повешены – все уже решено. Что оказалось занимательным для меня и должно заинтересовать и вас тоже, сударыня, так это то, что в Нельской башне я едва не обнаружил тайну этого предательства, и если бы не этот Филипп д’Онэ…
– Так это Филипп д’Онэ, – пробормотала королева, – помешал вам узнать имя этой изменницы!
И Маргарита, сделавшись белой как мел, погрузилась в некую глубокую задумчивость, тогда как король продолжал:
– Вы только представьте себе, моя дорогая Маргарита: на последнем этаже башни, обустроенном будто специально для тайных оргий, я обнаружил в столе бумаги, написанные той, которая предавалась этому разврату… той, которая меня предает!
Король говорил обычным голосом, глядя куда-то вдаль сквозь решетки окна, словно воскрешал в памяти ту сцену, о которой рассказывал. При последних его словах Маргарита вздрогнула и до крови прикусила губу, чтобы сдержать рвавшийся из груди вопль ужаса. Ее округлившиеся от испуга глаза пытались прочесть правду на лице короля. Приняв эти слова на свой счет, она решила, что ей настал конец.
«Он все знает! – подумала она. – Он и Валуа решали мою судьбу. И теперь он играет с жертвой, перед тем как отдать ее палачу!»
– Эти бумаги, – продолжал король, – я уже держал их в руках – (Маргарите с преогромным трудом удалось не упасть в обморок.) – и собирался прочесть, как вдруг этот человек, этот Филипп д’Онэ, вероломно набросился на меня, вырвал их у меня, и пока с дюжину его товарищей держали меня на расстоянии при помощи своих шпаг, сжег их!
Ужасный вздох вырвался из груди королевы, и она прошептала:
– Спасена…
И таким было самообладание этой женщины, что ни единая складка ее лица не выдала того сильнейшего волнения, которое она испытывала в этот момент.
Но король уже продолжал:
– Мне остается, дорогая Маргарита, попросить у вас прощения за то преступление – иначе и не скажешь, – которое я совершил против вас.
– Против меня?
– Да, увы! Вас, ангела чистоты! Вас, которую народ называет Маргаритой Добродетельной, как меня зовет Людовиком Сварливым, я посмел на минуту заподозрить…
– Заподозрить меня! – промолвила Маргарита голосом тихим и хриплым. – И в чем, великий Боже!..
Она чувствовала, что все ее страхи вновь подступили к мозгу. Она трепетала, ожидая, что ответит король, так как этот ответ – то была жизнь или смерть. Но король ответил не сразу.
Словно сами собой нахлынули воспоминания. Он вновь оказался в Нельской башне, вновь увидел себя рассматривающим картину, представляющую Госпожу Добродетель. И в эту секунду, когда он просил у Маргариты прощения за то, что посмел ее подозревать, откуда-то изнутри вновь возникло это подозрение, которое, как ему казалось, он подавил навсегда. Машинально он прошептал:
– Госпожа Добродетель!..
То было имя, которое в народе дали Маргарите Бургундской – не смеха ради, но из глубокого уважения.
И, произнося это имя, король вновь отчетливо видел эту фигуру Госпожи Добродетели, которую он искромсал кинжалом, потому что ему показалось, что она напоминает королеву. Словно безумный он опять прошептал:
– Госпожа Добродетель!..
И так как глаза его смотрели прямо в глаза Маргарите, эхо, отблеск этих слов вдруг промелькнул дикой мыслью:
«Госпожа Добродетель… это она… Маргарита!..»
Почти тотчас же король разразился нервным смехом, неистово потряс головой, словно для того чтобы убедить самого себя, что подобная гнусность невозможна.
– Сир! Сир! – пролепетала Маргарита в пароксизме страха. – Придите в себя, умоляю! У вас какой-то растерянный взгляд, да и руки трясутся! Именем Господа скажите, что с вами происходит?..
– Нечто ужасное, Маргарита! – промолвил несчастный молодой человек, столь влюбленный в жену, что в эту минуту он готов был возненавидеть себя за то, что вновь посмел заподозрить ее в измене. – Я расскажу вам всё, что меня терзает.
И на сей раз король ощутил, как из глаз его хлынули слезы.
В эту трагическую секунду Маргарита проявила невероятную смелость, решительность и хладнокровие. Она поспешно вскочила на ноги, присела или, скорее, бросилась на колени к Людовику, обвила его шею руками, прильнула к его губам и страстно зашептала:
– Расскажи, мой король, мой возлюбленный Людовик! Расскажи! Излей свою бедную душу, освободи от всего, что ее отягчает! Доверь мне секрет своих страданий, пусть даже мне придется услышать, что ты обвиняешь саму меня, что именно меня подозреваешь, пусть даже я умру, узнав, что Людовик подозревал Маргариту!
От поцелуя Маргариты у короля кругом пошла голова. Более, чем когда-либо, он ощутил, что обожает ее всей душой и всем телом. Более, чем когда-либо, он ненавидел себя за то, что посмел ее подозревать. Но он понял и то, что подозрения все еще живы в нем.