Филипп был безумен… и в эту минуту он в полной мере отдавал себе в этом отчет!..
Филипп наконец-то узнал короля.
Филипп чувствовал, понимал, что он в любую секунду может вновь впасть в полное безумие, что рассудок вот-вот его оставит…
Ох! Но тогда… разве каждое из его неосознанных слов не станет ужасным обвинением против Маргариты?..
– Говори же, – вновь проворчал Людовик, – говори, или, клянусь Пресвятой Девой, я прикажу с тебя живьем содрать кожу и бросить собакам…
«Король! – промелькнуло в мозгу у испуганного Филиппа. – Муж Маргариты!..»
Он забился в угол камеры, уткнулся головой в колени, зажал уши руками, чтобы не слышать, закрыл глаза, чтобы не видеть, прикусил язык, чтобы не заговорить!..
Но он чувствовал, что вот-вот заговорит!..
Чувствовал, что слова любви и страсти уже подступают к губам!
Вне себя от ярости, Людовик схватил его за плечи.
– Говори! – завопил он. – Имя. Это имя, которое ты знаешь! Имя той, которая меня предает, имя твоей любовницы! Тысяча чертей! Говори, или я убью тебя!..
Внезапно король попятился с криком ужаса и страха…
Этот крик повторил даже Валуа, Валуа, которому тоже не была свойственна нежность…
Этот крик повторили и лучники, которые могли видеть, что происходит…
Страгильдо побледнел.
И действительно: то, что произошло, было ужасно. То было одно из тех страшных видений, которые порождает одна лишь горячка…
Филипп д’Онэ распрямился…
И на его бледном лице выделялся весь красный, окровавленный рот… и в ту же секунду из этого рта выпал кусок красной плоти.
Филипп д’Онэ, неистово щелкнув зубами, откусил себе язык, чтобы не выдать Маргариту Бургундскую!..
Почти тотчас же, словно сноп, он рухнул на пол, потеряв сознание.
– Сир, – сказал Валуа Людовику, когда они вернулись в королевские покои, – я берусь выбить из этого человека необходимые признания; будет он изъяснятся знаками или же возьмет перо и начнет писать, но я заставлю его сообщит имя, которое вы ищете! Вот только я прошу у вас разрешения перевезти этого человека в Тампль, где он будет у меня под рукой.
– Действуй, Валуа! – отвечал король.
Через несколько минут Филипп д’Онэ, все еще не пришедший в чувство, был брошен на тележку и перевезен в Тампль.
– Теперь, – пробормотал Валуа, – ты уже ничего против меня не скажешь, Маргарита, так как у меня есть против тебя ужасное оружие!..
И, определив узника в надежное место, Валуа поспешил направиться ко Двору чудес, чтобы присутствовать при штурме.
Людовик Сварливый, в свою очередь, тоже готовился оседлать коня, но прежде чем покинуть Лувр, он приказал узнать, спит ли королева, и когда ему ответили, что госпожа Маргарита, обеспокоенная всеми этими необычными шумами, находится в своей оратории, туда и направился…
Маргарита только-только вернулась.
То, что она услышала по пути в Лувр от Страгильдо, заставило ее содрогнуться, но в то же время и успокоило, поэтому своего августейшего супруга она встречала с улыбкой на устах.
Людовик, который во всех походах, какими бы они ни были, видел лишь забаву, предложил ей поехать с ним, понаблюдать за взятием и уничтожением Двора чудес, а также за повешением Буридана и прочих мятежников.
– Простите меня, сир, – промолвила Маргарита, бледнея, – но я всего лишь женщина, и подобные жестокие зрелища мне неприятны. Я буду молиться за вас, сир…
– Да, – прошептал Людовик, страстно сжимая ее в объятиях, – вы нежнейшая из женщин! И я очень рад, Маргарита, что меня любит такой ангел, как вы!.. Прощайте же! Через несколько часов, надеюсь, я вернусь, чтобы сообщить вам, что эти презренные мятежники разбиты…
– Да хранит вас Господь, сир!
Людовик Сварливый удалился.
Что до Маргариты, то она изнемогала, не думая больше ни о короле, ни о Филиппе д’Онэ, ни об угрозах Мабель.
– Всё кончено! – прохрипела она, опускаясь на стул. – Буридана ничто уже не может спасти!.. Ничто! О! А что, если… Еще одна надежда! Еще одна попытка!..
И Маргарита лихорадочно принялась писать такие строки:
«Буридан, последний раз спрашиваю: ты хочешь спастись? Хочешь жить в богатстве, почестях и могуществе? Вспомни, о чем я говорила тебе в Нельской башне! То мое предложение по-прежнему в силе. Через несколько часов, Буридан, ты умрешь. Пришло время решать. Если хочешь… скажи „да“ той, которую я к тебе посылаю. Остальное уж – мое дело!..»
Маргарита сложила бумагу, не став ее ни подписывать, ни запечатывать. Затем она подбежала к сундуку и выдвинула некий ящичек. В этом ящичке хранились несколько чистых свитков пергамента, снабженных печатью и подписью короля Франции.
Схватив один из свитков, над королевской подписью она написала всего одну строчку:
«Приказываю пропустить предъявителя сего».
Затем серебряным молоточком королева ударила в маленький гонг.
Появилась Жуана, еще бледная от того, что она посмела сделать. Ее визиты к Шопену, Филиппу и Его Величеству очень взволновали девушку. Она еще не знала, что произошло между Филиппом и королем, как не знала и того, что узника увезли в Тампль.
– Возьми эту записку, Жуана, – сказала королева, – и спрячь на груди.
Девушка повиновалась.
– Вот пропуск, подписанный королем, – продолжала Маргарита. – С этим документом ты преодолеешь кордон войск, разместившихся вокруг Двора чудес. Разыщешь во Дворе чудес Жана Буридана. Передашь ему эту записку и вернешься сказать мне, что он ответил. Не возвратишься до рассвета, Жуана, – мне конец. Ступай, девочка моя.
Полная рвения и самоотверженности, Жуана бросилась к выходу.
Мы уже говорили, что она любила королеву любовью глубокой и искренней.
XIX. Пропуск
Произнеся у подножия Нельской башни несколько слов на ухо поджидавшему ее там человеку, Мабель удалилась.
Мы видели, что с этим человеком случилось: получив два удара кинжалом Страгильдо, он остался лежать на берегу, где – то ли по беспечности, то ли потому, что ему не терпелось присоединиться к королеве – его оставил итальянец.
Мабель ничего из этой драмы не видела.
Перебравшись на другой берег Сены, она направилась ко Двору чудес, чтобы повторить свою бессмысленную попытку, чтобы последний раз попробовать пройти к Буридану.
Как она и сказала королеве, она три дня и три ночи тщетно пыталась преодолеть рубежи окруживших Двор чудес лучников. Мы видели, какую решимость придало ей, не пропущенной ни на одном из постов, отчаяние, которое и вынудило ее искать королеву в Лувре, а затем – в Нельской башне.
Мабель вышла из башни еще более отчаявшейся, чем туда заходила.
Теперь она знала, что пойдет на все, лишь бы погубить Маргариту.
Шансов на спасение сына у нее больше не осталось, как не осталось шансов и на то, чтобы хотя бы просто с ним повидаться.
Тем не менее, подталкиваемая неким инстинктом, она вновь шла ко Двору чудес. Чем ближе к нему она подходила, тем отчетливее видела выстроившихся вдоль улиц и готовых к атаке солдат. Меж почти соприкасающихся крыш над головой она заметила чуть побледневшую ленточку неба. Начинало светать.
– Еще часок, – пробормотала Мабель, – и все будет кончено.
Она продолжила идти вперед и наконец уткнулась в отряд лучников, который преграждал по всей ширине выход с улицы, по которой она двигалась. Там был офицер, и Мабель вздрогнула, узнав Жоффруа де Мальтруа. В сотне шагов от нее улочка оканчивалась своего рода палисадником, в котором пустили корни тишина и мрак: то и был Двор чудес.
– Мой сын там! – прошептала Мабель. – Он там, полный жизни, а через час все будет кончено!
– Прочь! Прохода нет! – прокричал один из лучников.
С порывистостью отчаяния Мабель бросилась вперед, крича:
– Сеньор де Мальтруа, выслушайте меня, меня прислала королева.
Солдаты скрестили пики, и одна из этих пик поранила Мабель плечо.
Женщина не почувствовала боли. Она смотрела блуждающим взглядом на сеньора де Мальтруа.
– Вас прислала королева? – переспросил тот, приблизившись.
– Да, – пролепетала мать Буридана. – То есть, нет. Я буду с вами честна. Послушайте, мой достойный сеньор, вы ведь меня знаете, не так ли?
– Кажется, я действительно тебя уже где-то видел, женщина.
– Вы видели меня у королевы. Я ее камеристка, Мабель.
Жоффруа де Мальтруа, бравый солдат, но человек суеверный, как и все его современники, на пару шагов отступил, так как Мабель в Лувре слыла не только верной хранительницей тайн королевы, но и одним из тех существ, которые общаются с потусторонними силами. И, так как Мабель потянулась к его руке, он проворчал:
– Не прикасайся ко мне, женщина!
– Не буду, но выслушайте меня, – пролепетала несчастная. – Среди тех сеньоров, что состоят при дворе, вы один из лучших. Думаю, вы сжалитесь надо мною.
Мабель подняла руки в умоляющем жесте. При свете факелов, расставленных на некотором отдалении друг от друга, на нее с изумлением взирали солдаты.
– Ну, и чего же ты хочешь? – спросил Мальтруа.
– Сущий пустяк: пропустите меня во Двор чудес. Что вам от этого будет? Одной женщиной больше или меньше в той резне, что сейчас начнется.
Мальтруа покачал головой и подал лучникам знак сомкнуть ряды. Мабель заметила этот знак и маневр солдат. Надсадный хрип вырвался из ее горла.
– Так вы тоже надо мной не сжалитесь? Вот что, мой достойный сеньор: я скажу вам всю правду. Представьте, что в этом Дворе чудес находитесь вы. Представьте, что именно вам уготовлены эти фашины, на которых вас сожгут, а эти солдаты только и ждут возможности вас убить. Представьте, что ваша мать захотела увидеть вас в последний раз перед тем, как вы умрете…
Мальтруа вздрогнул.
– Вижу, вы меня понимаете, – проговорила Мабель, с трудом сдерживая рыдания. – Я – мать, мой дорогой сеньор. И там – мой сын. Знаете, я его и видела-то всего два раза с той далекой поры, когда он был шестилетним мальчуганом, и всю жизнь об этом сожалела, все глаза выплакала. Да ведь и не о высочайшей милости я вас прошу: мне всего-то и нужно, что пойти умереть рядом с сыном. Сжальтесь надо мной, монсеньор…