Маргаритки — Кристина Ульсон — страница 2 читать онлайн бесплатно

Стокгольм

Домашние рогалики к утреннему кофе в следственном отделе полиции выглядели необычно. Петер Рюд взял сразу два и с ухмылкой пихнул локтем в бок своего нового коллегу, Юара Салина. Юар, не поняв, взял только один.

— Правда, на член похоже? — Петер указал на рогалик.

— Пардон? — отозвался тот, смотря ему прямо в глаза.

Петер засунул рогалик в рот и ответил, не прожевав:

— А внутри дряблые, как старая манда.

И уселся рядом с аспиранткой, только что начавшей работать на этом же этаже несколько недель назад.

Осень и зима оказались нелегким временем для Петера. Он отметил первый день рождения своих сыновей тем, что бросил их мать, а дальше все пошло к чертям. Не на работе — в личной жизни. Женщина, прежде хотевшая стать его любовницей, Пия Норд, вдруг отвернулась от него, объяснив, что встретила другого.

— У меня все серьезно, Петер, — сказала она. — Я не хочу испортить стоящие отношения.

Петер только фыркнул: тоже мне стоящее дело — трахаться с Пией Норд! Но предпочел промолчать. Пока, во всяком случае.

Но, к сожалению, после того как Петера бросила Пия, развлечься ему было не с кем. До сих пор. Аспирантке было от силы двадцать пять, но она производила впечатление зрелой женщины. А главное, она новенькая и еще не успела услышать всех сплетен, что рассказывали про Петера. Как он бросил жену и как изменял ей, пока они еще жили вместе. Что у него совсем маленькие дети, которых он бросил дважды — посреди своего уже и так укороченного отпуска по уходу за детьми Петер внезапно решил, что больше не может возиться с малышами дома и сбагрил их снова матери, только что начавшей работать на полставки после целого года тяжелой послеродовой депрессии.

Петер подсел к новенькой насколько близко, насколько позволяли приличия. Она не отодвинулась — хороший знак.

— Вкусные рогалики, — сказала она вместо этого, наклонив голову.

Ее коротко стриженные кудряшки торчали во все стороны. Если бы не симпатичное личико, она была бы похожа на тролля. Петер решил рискнуть и ухмыльнулся самым что ни на есть наглым образом.

— Ты не считаешь, что они слегка на член похожи? — спросил он, подмигнув.

Аспирантка одарила его долгим взглядом, поднялась и вышла. Коллеги, сидевшие на диване рядом, ехидно улыбались.

— Тебе ведь вечно надо все испохабить, Петер, — сказал один из них и покачал головой.

Петер ничего не ответил, но покраснел и продолжал пить кофе молча.

В комнату заглянул комиссар Алекс Рехт.

— Петер и Юар, собираемся через десять минут в «Логове льва».

Петер, украдкой оглядевшись, убедился, что коллеги успокоились. Несмотря на то что его считали главным кобелем на этаже, он был единственным, кому посчастливилось стать инспектором криминальной полиции уже в тридцать два года и получить постоянное место в небезызвестной команде комиссара Алекса Рехта.

Он нарочито медленно поднялся с дивана с кофейной чашкой, которую оставил на мойке, хотя посудомоечная машина стояла открытой и ярко-красная табличка «Твоя мама здесь не работает» напоминала, куда вообще-то следовало поставить грязную посуду.

В том прошлом, которое теперь ощущалось как иная, прежняя жизнь, Фредрика Бергман всегда испытывала облегчение и радость от вечерней усталости — наконец-то она уснет. Но это было тогда. Сейчас, когда часовая стрелка уже миновала цифру десять и потребность в сне давала себя знать, Фредрика ощущала лишь ужас. Как партизан с врагом, она готова была сражаться со сном до последней капли крови. И обычно побеждала без особого труда. Тело и душа были настолько напряжены, что она не смыкала глаз до поздней ночи. Усталость причиняла почти физическую боль, а ребенок беспокойно толкался в животе, стараясь угомонить свою маму. Но ему это редко удавалось.

Врач, наблюдавший ее в женской консультации, решил, что успокоил ее, сказав, что она не единственная беременная женщина, которую мучают кошмары по ночам.

— Все дело в гормонах, — объяснил он. — Это явление часто совпадает с тем, что у некоторых женщин, как и у вас, раскрытие таза проходит весьма болезненно.

После он предложил выписать ей больничный, но Фредрика поднялась и ушла на работу. Она была уверена: без работы она не выдержит, а ночные кошмары вряд ли отступят.

Неделю спустя она снова была у врача и, опустив глаза, сказала, что согласна уйти на частичный больничный — укороченный на четверть рабочий день. Доктор сделал, как она просила, без единого возражения.

Фредрика медленно шла по короткому рукаву коридора следственного отдела, где находилась рабочая группа Алекса. Живот выпирал, как баскетбольный мяч, угодивший к ней под майку. Груди увеличились почти вдвое.

— Как те прекрасные холмы в Южной Франции, где делают такое замечательное вино, — сказал Спенсер Лагергрен, он же отец ребенка, когда они виделись с ним несколько дней назад.

К проблемам с тазом и кошмарами добавлялась еще одна — Спенсер. Родители Фредрики, никогда не слышавшие, что у дочери есть любовник (хотя она встречалась с ним уже более десяти лет), были в шоке, когда аккурат за месяц до Рождества она заявила им, что беременна. И что отец ребенка — профессор Упсальского университета и женат.

— Но, Фредрика! — восклицала ее мать. — Сколько же ему лет, этому мужчине?

— Он старше меня на двадцать пять лет и полностью осознает свою ответственность в сложившейся ситуации, — отвечала Фредрика, сама почти что веря в то, что говорит.

— Ну да, — устало заметил отец, — и что это означает в двадцать первом веке?

Да уж, действительно, подумала она и тоже почувствовала усталость.

В двух словах это означало, что Спенсер добровольно признает отцовство и согласен помогать деньгами, а также видеться с ребенком насколько возможно часто, но не собирается разводиться с женой, уже посвященной в их общую тайну, которая вряд ли была такой уж и тайной.

— Что она сказала, когда ты ей все объяснил? — спросила Спенсера Фредрика.

— Сказала, что в доме с малышом будет уютнее.

— Так и сказала? — удивилась Фредрика, не понимая, шутит он или нет.

Спенсер строго посмотрел на нее:

— А ты сама как думаешь?

После этого он ушел, и больше они об этом не говорили.

На работе ее беременность вызвала больше толков и пересудов, чем ей хотелось. А так как никто не набрался смелости спросить ее напрямую, неизбежно поползли слухи и о том, кто отец ребенка этой карьеристки-одиночки Фредрики Бергман. Единственная гражданская сотрудница отдела умудрилась с начала своей работы взбесить почти всех мужчин-коллег, либо игнорируя их, либо ставя под сомнение их компетентность.

Как странно, думала Фредрика, стоя перед закрытой дверью Алекса. Она, сперва так скептически относившаяся к дальнейшей службе в полиции, именно тут нашла теперь что-то похожее на успокоение и осталась тут работать уже после испытательного срока.

А ведь все время хотела уйти, вспоминала она, положив руку на живот. Уйти и не возвращаться, а в результате взяла и осталась.

Фредрика громко постучалась: она заметила, что Алекс в последнее время стал хуже слышать.

— Входите, — донесся голос комиссара по ту сторону двери.

Он просиял, когда увидел ее. Теперь такое с ним часто случалось, причем гораздо чаще, нежели с другими коллегами.

Фредрика улыбнулась в ответ. Улыбка погасла не раньше, чем лицо комиссара помрачнело. Теперь он снова выглядел озабоченно.

— Тебе удается поспать?

— Ну да, — ответила она уклончиво.

Алекс кивнул, в основном сам себе.

— У меня тут одно довольно простое дело, которое… — начал он, но, не договорив, начал снова: — Нас попросили проверить одно ДТП рядом с университетом. Какого-то иностранца сбило машиной посреди Фрескативэген, тело пока не опознали, водитель с места преступления скрылся. Нам придется прогнать его пальчики по базе данных, может, найдем что-нибудь на него.

— И ждать, пока кто-нибудь не заявит о его исчезновении?

— Да, и, так сказать, пройтись по всему, что уже сделано. При нем было несколько личных вещей, попроси дать тебе поглядеть на них. Полистай рапорты, проверь, нет ли чего странного. Приложи к делу и составь для меня отчет.

В голове Фредрики пронеслась какая-то мысль, но так быстро, что поймать ее не удалось. Фредрика зажмурилась, напряженно пытаясь вернуть ее.

— Ну вот, это все, — растягивая слова, сказал Алекс, заметив, как скривилось лицо Фредрики. — Через пару минут встречаемся все в «Логове» по другому делу.

— До встречи, — ответила Фредрика и поднялась.

Только выйдя в коридор, она спохватилась, что забыла у Алекса папку с документами.

Шторы в комнате для совещаний следственного отдела, прозванной «Логовом льва», были задернуты, внутри стояла духота, как в перегретой бане. Алекс Рехт, раздвинув шторы, в очередной раз увидел, как легкие снежинки падают с темного неба. Притом что еще утром по телевизору девушка обещала, что к вечеру погода улучшится. Хочешь верь, хочешь нет, думал Алекс. Погода капризничает с самого Нового года. То морозные и снежные дни, то дождь с проклятым ветром.

— Говенная погодка, — сказал Петер, войдя в «Логово».

— Ужас, — коротко ответил Алекс. — Юар придет?

Петер молча кивнул, и в этот момент в комнату вошел Юар, а следом — ассистент следственной группы Эллен Линд вместе с Фредрикой.

Недавно подвешенный под потолком проектор тихонько гудел, Алекс сосредоточенно пытался запустить компьютер. Все в группе терпеливо ждали — любой из них справился бы с техникой лучше, чем шеф.

— У меня есть некоторые новости, — начал Алекс хриплым голосом и отодвинул ноутбук в сторону. — Как вы заметили, наша команда сработала не совсем так, как ожидалось. Группа была создана для расследования особо сложных случаев, в первую очередь исчезновений людей и особо тяжких насильственных преступлений. Когда Фредрика перестала работать на полную ставку, нам в качестве подкрепления прислали Юара, что нас весьма обрадовало.

Тут Алекс посмотрел на Юара, тот молча выдержал его взгляд. Алекс не уставал удивляться сдержанности и замкнутости молодого человека. Контраст между ним и способным, но зачастую хамоватым Петером был разителен. Сначала комиссару это нравилось, но вскоре его начали одолевать сомнения. Юара явно шокировала манера Петера выражаться, она казалась ему вызывающей и отталкивающей, а того раздражала невозмутимость и уступчивость нового сотрудника. Вероятно, Юар лучше сработался бы с Фредрикой Бергман. Но она была на частичном больничном по беременности, отнимавшей у нее все силы. Справки от врача о болях и нарушениях сна ложились на стол Алексу, а когда Фредрика все же появлялась на работе, то пугала коллег своей бледностью и слабостью.

— Оказалось — и это неудивительно, — что когда мы действительно нужны, то нас слишком мало и нам нужно подкрепление. Между тем нас часто отправляют помогать убойному отделу стокгольмской полиции. Теперь встал вопрос: либо закрепить за нами статус постоянной группы, либо расформировать и перевести кого в Управление полиции Стокгольма, кого в полицию лена.

Из всех собравшихся Петер выглядел наиболее удрученным.

— Но как же…

Алекс поднял руку.

— Официального решения пока еще никто не принимал, — сказал он, — но я хочу, чтобы вы знали, что подобные планы имеются.

Проектор отключился, стало тихо.

Алекс провел пальцем по бумагам, лежащим у него на столе.

— Как бы то ни было, нам прислали одно, вернее, два дела, с которыми нас просят помочь коллеги с Норрмальма. Вчера вечером супруги, обоим за шестьдесят, Якоб и Марья Альбин, были обнаружены мертвыми в своей квартире. Нашла их другая супружеская пара, приглашенная к ним на ужин. Да вы наверняка об этом уже читали в утренних газетах. Так как никто не открывал на звонок и не отвечал по телефону, гости вошли в квартиру, открыв дверь своим ключом, и нашли тела супругов Альбин в спальне. Согласно предварительному заключению, сделанному главным образом на основе предсмертной записки мужчины, сначала он застрелил жену, а после застрелился сам.

Компьютер наконец перестал артачиться, и на белом экране позади Алекса замелькали фотографии с места преступления. Эллен и Юар вздрогнули, когда застреленных показали крупным планом, зато Петер воодушевился.

Он изменился, отметил Алекс. Раньше он таким не был.

— Согласно предсмертной записке, за два дня до случившегося ему стало известно, что их старшая дочь, Каролина, умерла от передозировки героина, и решил, что дальше жить не имеет смысла. Сам он практически всю взрослую жизнь лечился от тяжелой депрессии. Не далее как в январе прошлого года он прошел курс ЭСТ и жил на таблетках. Хроник, в общем.

— Что такое ЭТС? — спросил Петер.

— ЭСТ, — поправил его Алекс. — Электросудорожная терапия, применяется в особенно тяжелых случаях для лечения депрессии. Способ перезапустить мозг.

— Электрошок, короче, — вырвалось у Петера. — Разве это не противозаконно?

— Как и отметил Алекс, в случае ограниченного применения эта терапия дает очень хорошие результаты при лечении тяжелых пациентов, — вставил Юар рассудительным тоном. — Во время процедуры больной находится в медикаментозном сне, а после нее абсолютное большинство чувствует себя намного лучше.

Петер глянул на Юара, но ничего не сказал.

Вместо этого он обратился к шефу:

— Почему это дело передали нам? Оно же уже раскрыто.

— Очевидно, нет, — ответил Алекс. — Нашедшие тело знакомые не могут поверить, что мужчина сначала убил свою жену, а потом застрелился сам. Оружие, охотничий пистолет двадцать второго калибра, им известен, так как ранее мужчины часто охотились вместе. Тем не менее оба супруга заверили полицейских дознавателей, что не могут допустить и мысли, будто бы погибшему стало настолько хуже и он смог совершить подобное.

— И что же, на их взгляд, случилось? — подала голос Фредрика, в первый раз за все время.

— Они считают, что супругов Альбин убили, — ответил Алекс и посмотрел на нее. — Оба они — служители шведской церкви, мужчина был священником, жена кантором. Якоб Альбин в последние годы приобрел определенную известность благодаря участию в дебатах о мигрантах. Так или иначе, друзья их убеждены, что вера супругов Альбин была настолько сильна, что стала бы им опорой даже в таких ужасных обстоятельствах. Они и представить себе не могут, будто Якоб, узнав о смерти дочери, никому ничего не сказал, а взял и убил себя.

— То есть его жена ничего не знала? — спросил Петер.

— Судя по письму, нет. Друзья считают совершенно невероятным, чтобы Якоб Альбин скрыл смерть дочери от жены.

— И что же мы теперь будем делать? — продолжал Петер, все еще не понимая, почему дело передали их группе.

— Мы снова допросим супругов, которые нашли убитых, — решительно заявил Алекс. — Также мы должны постараться найти их младшую дочь, Юханну. Очевидно, ей еще не известно о смерти старшей сестры и родителей. Сделать это не так просто, до сих пор ее не смогли найти. Я страшно боюсь, что газеты опубликуют фотографии и имена убитых до того, как мы найдем ее.

Он посмотрел на Юара и Петера:

— Я хочу, чтобы вы вместе опросили друзей убитых после того, как побываете на месте преступления. Посмотрите, есть ли основания для дальнейшего расследования. Если нужно, распределите между собой и опросите других. Поищите знакомых по работе в церкви.

Все уже встали, полагая, что совещание закончено, когда Петер спросил:

— А второе дело? Вы вроде говорили, их два.

Алекс наморщил лоб.

— Второе дело я уже передал Фредрике, простая проверка обстоятельств ДТП. Сегодня утром недалеко от университета найдено тело неизвестного мужчины, насмерть сбитого машиной. Очевидно, он вышел на проезжую часть в темноте и угодил под колеса. Водитель не остановился и не заявил в полицию. Да, и не забудьте, что я сказал.

Петер и Юар остановились в дверях.

— Срочно найдите мне их младшую дочь! Никому не пожелаешь узнать о смерти родителей из вечерних газет.

Бангкок, Таиланд

Едва солнце скрылось за высотными домами, как ей стало ясно: у нее проблемы. День выдался неописуемо жарким, столбик термометра забрался намного выше обычного, поэтому спустя лишь несколько утренних часов ей уже хотелось снова под душ. После ряда встреч в помещениях без кондиционера начала вырисовываться определенная картина. Точнее, догадка. Она пока еще не могла ее точно определить, но обработка собранного материала дома должна была прояснить все вопросы.

До возвращения домой в Швецию оставались считаные дни. Первоначально она собиралась завершить свое длительное путешествие несколькими днями отпуска в солнечном Ча-Аме, но обстоятельства нарушили ее планы, и она решила, что до возвращения домой будет лучше остаться в Бангкоке.

Кроме того, ее насторожило недавнее сообщение по электронной почте, полученное от отца: «Будь осторожней! Не задерживайся дольше, чем необходимо. Не афишируй свое расследование. Папа».

Закончив последнюю за этот день встречу, она попросила разрешения воспользоваться телефоном.

— Мне нужно позвонить в авиакомпанию и подтвердить бронь, — объяснила она мужчине, с которым вела разговор, и вынула пластиковую папку с распечатанными из Интернета билетами.

В трубке раздалось несколько гудков, прежде чем ее соединили с оператором.

— Я бы хотела подтвердить свою бронь на ваш рейс в пятницу, — сказала она, теребя пальцами маленькую статую Будды на столе.

— Ваш номер бронирования?

Она назвала номер заказа, и оператор на время отключил ее. В трубке заиграла музыка, и она стала смотреть в окно. Бурлящий снаружи Бангкок готовился к вечеру и ночи. Неограниченный выбор дискотек и ночных клубов, баров и ресторанов. Ни на секунду не прекращающийся шум и вечный поток людей, двигающихся во всех направлениях. Грязь и пыль, перемешанные с самыми невероятными запахами и зрелищами. Толпы продавцов и иногда, несмотря на запрет, огромные слоны в центре города. Между всеми постройками текла река, разрезая город на две половины.

Нужно будет снова сюда приехать, решила она. Не по работе, а просто туристом.

Музыка в телефонной трубке прервалась, и послышался голос оператора:

— Простите, мисс, но я не нахожу вашего заказа. Вы не могли бы еще раз повторить номер?

Она вздохнула и снова назвала номер бронирования. Мужчина, пустивший ее к себе в кабинет, очевидно, тоже не мог ждать — деликатно постучав в дверь, он дал понять, что хотел бы снова воспользоваться своей комнатой.

— Сейчас заканчиваю! — крикнула она.

Стук прекратился, и в трубке снова послышалась музыка. На этот раз ей пришлось ждать дольше, и она уже с головой окунулась в мечты о будущих поездках в Таиланд, когда вновь раздался голос оператора:

— Я очень сожалею, мисс, но мы не можем найти ваш билет. Вы уверены, что должны были лететь «Тай Эйруэйз»?

— Разумеется! Я же держу билет у себя в руках, — раздраженно ответила она и посмотрела на распечатку заказа. — В пятницу я должна лететь в Стокгольм из Бангкока вашей авиакомпанией. Я заплатила 4567 шведских крон. Деньги были перечислены десятого января этого года.

Ей было слышно, как на другом конце провода работает оператор, на этот раз он не стал включать музыку.

— Позвольте спросить, мисс, как вы прибыли в Таиланд? Нашей компанией?

Она замялась, припоминая ранние этапы поездки, но не захотела называть все детали.

— Нет, — отозвалась она. — В Таиланд я приехала другим способом. И не из Стокгольма.

Названия городов всплыли у нее в памяти. Афины, Стамбул, Амман и Дамаск. Нет, эти сведения не предназначены для чужих ушей.

После нескольких минут тишины снова раздался стук в дверь.

— Вы скоро?

— У меня какое-то недоразумение с авиабилетом! — крикнула она. — Сейчас разберемся.

Снова послышался голос оператора.

— Я сейчас внимательно проверил все, что можно, и поговорил с начальником, — твердо сказал он. — У нас нет заказа на ваше имя, и, как я вижу, не было и раньше.

Она набрала воздуха, чтобы запротестовать, но он опередил ее:

— Я очень сожалею, мисс, но, если вам необходима помощь с новым билетом, мы, разумеется, готовы вам помочь. Боюсь, в пятницу не получится, но мы сможем отправить вас домой в воскресенье. Вы можете приобрести билет в одну сторону за 1255 долларов.

— Да это просто издевательство какое-то! — возмутилась она. — Мне не нужно никакого нового билета, я хочу улететь с тем билетом, за который уже заплатила! Я требую, чтобы…

— Мы сделали все, что могли, мисс. Я лишь могу посоветовать вам проверить почту и посмотреть, действительно ли вы приобрели билет у нас, а не в другой компании. Случается, что мошенники продают фиктивные билеты, но это происходит крайне редко. Как бы то ни было, проверьте все и свяжитесь с нами. Я забронирую место на ваше имя на рейс в воскресенье, хорошо?

— Да, хорошо, — ответила она уставшим голосом.

Но ничего хорошего во всем этом не было.

Она была совершенно измотана после разговора. Только этого ей сейчас не хватало. После перебранки с этим формалистом из авиакомпании оказалось, что возвращение домой сорвано. Ей и в голову не могло прийти, что отъезду в Стокгольм может что-то помешать.

Она решительно вышла в коридор.

— Прошу прощения, что так надолго заняла ваш кабинет, но, очевидно, у меня возникли осложнения с обратным рейсом.

Мужчина взглянул на нее с участием:

— Я могу вам как-либо помочь?

— Я была бы вам благодарна, если бы вы одолжили мне компьютер с выходом в Интернет, чтобы я могла посмотреть почту и проверить бронирование.

Он покачал головой:

— Мне очень жаль, мисс, но, к сожалению, здесь у нас такого компьютера нет. — Вид у мужчины и правда был опечаленный. — У нас всегда было настолько плохое подключение, что мы решили отказаться от него совсем. Проще сбегать, если надо, в соседнее интернет-кафе.

Она закончила встречу, поблагодарила за помощь и важную информацию, которую ее собеседник согласился ей передать, и отправилась искать интернет-кафе.

Упругой походкой она перешагнула порог кафе и попросила компьютер на четверть часа. Владелец указал ей свободный стол, помеченный тройкой, и предложил кофе. Она отказалась, надеясь, что скоро уже вернется в гостиницу.

Вентилятор в компьютере загудел, когда процессор начал выгружать на экран содержимое ее ящика. Она нетерпеливо барабанила пальцами по столу, молясь про себя, чтобы система не зависла и не пришлось начинать все снова. Интернет за границей работает совсем не так, как в Швеции, это она уже усвоила.

Кондиционер, охлаждавший кафе, рычал, как небольшой танк, — этот звук вызвал у нее в памяти регион, из которого она приехала в Таиланд. По привычке она нащупала рукой цепочку на шее, которую носила под блузкой. Рука сжала кулон-флешку. В нем, в этом маленьком кусочке пластмассы, находится вся информация, которую ей удалось собрать. Скоро она приедет домой и сложит все кусочки мозаики воедино.

— Справишься? — спросил ее отец с ноткой беспокойства в голосе вечером накануне отъезда.

— Конечно справлюсь.

Он погладил ее по щеке, и больше они об этом не говорили. Оба знали: она вполне в состоянии позаботиться о себе и, кроме того, это была ее идея отправиться в эту поездку, но вопрос все же следовало задать.

— Позвони, если понадобится помощь, — сказал отец, прощаясь в аэропорту Арланда.

Она позвонила один-единственный раз — в остальном они поддерживали связь по электронной почте. Она удаляла его сообщения, сама не зная почему.

Наконец компьютер загрузился, и на экране замигало:

«Вы ввели неправильный пароль. Пожалуйста, попробуйте еще раз».

Она покачала головой. Видно, сегодня вообще день не задался. Она попробовала снова. Компьютер снова загудел, изображая рабочий процесс. И снова выдал:

«Вы ввели неправильный пароль. Пожалуйста, попробуйте еще раз».

Она сделала еще три попытки, и каждый раз ответ был одним и тем же. Она сглотнула.

У меня точно проблемы.

А следом шевельнулась другая мысль: «Может быть, есть основания и для страха».

Стокгольм

Петер и Юар молча ехали по Кунгсхольмену, через мост Санкт-Эриксбрун и дальше по направлению к площади Оденплан, где была найдена убитая пожилая пара. За рулем сидел Петер, он нетерпеливо газовал на каждом красном сигнале светофора. После эпизода с рогаликами в голове у него зародилось подозрение. Юар только усмехнулся, когда Петер выдал свою шуточку. Дрянь дело. Точно, это знак! За годы жизни Петер научился их распознавать, эти знаки. Знаки того, что напарник его играет на другом поле, что идет не по той дорожке. Короче, что он гомик.

Нет, так-то он ничего против них не имеет. Вовсе нет. Лишь бы этот пидор его не лапал. Иначе ему мало не покажется.

Он покосился на Юара. Подозрительно тонкие черты лица, как на картине. Лицо словно маска. Глаза льдисто-голубые, зрачки всегда узкие. Губы чересчур красные, а ресницы невероятно длинные. Петер фыркнул. Если этот еще и красится, в следующий раз пусть едет в другой машине.

Сигнал светофора сменился на красный, и Петеру пришлось прибавить газу, чтобы никто в него не въехал. Незачем было и оборачиваться на Юара, чтобы понять: тот не одобряет, что коллега газанул вместо того, чтобы остановиться.

— Никогда не знаешь, что делать в таких ситуациях, гнать дальше или останавливаться, — произнес Петер, больше для того, чтобы хоть что-нибудь сказать, и откашлялся.

— Гм… — отозвался Юар и посмотрел в другую сторону. — На какую улицу нам надо?

— Далагатан. Они жили на последнем этаже. Видно, огромная квартира.

— Тела все еще там?

— Нет, и криминалисты тоже уже должны были все закончить, так что мы сможем войти.

Они молча припарковались. Петер нашарил парковочный диск и прошмыгнул вслед за Юаром в дом. Напарник лифт проигнорировал и уже поднимался вверх по лестнице на пятый этаж. Петер шагал за ним и бесился — какого хрена не воспользовались лифтом, когда в доме столько этажей?

Лестничный пролет был недавно отремонтирован — пустые белые стены, мраморные ступеньки, коричневые подоконники. Шахта лифта посередине лестничной клетки была старинная, из кованого железа. Петер подумал про Ильву, свою жену, с которой недавно расстался. Она терпеть не могла закрытых пространств. Однажды Петер попытался соблазнить ее в туалете, дома у своих родителей на одном из скучнейших семейных ужинов, но при мысли о сексе в тесном закутке она впала в такую панику, что на нервной почве покрылась сыпью и стала задыхаться.

Потом они часто смеялись, вспоминая это приключение.

«Но ни разу за последние полтора года, — с горечью признался себе Петер. — В это время хрен мы смеялись».

На двери квартиры никаких следов внешнего воздействия не было. На почтовом ящике стояло «Альбин». Юар позвонил, и им открыл полицейский в форме. Кроме него, на месте преступления был еще только техник-криминалист.

— Ничего, если мы войдем? — спросил Петер.

Полицейский кивнул.

— Криминалистам осталось только осмотреть окна, после этого по их линии все будет закончено.

Петер и Юар вошли в квартиру.

— Съемная квартира? — спросил Юар.

Полицейский покачал головой.

— Кооперативная. Они здесь жили с 1999 года.

Обойдя квартиру, Петер присвистнул. Квартира оказалась просторная, с высокими потолками. В каждой комнате — красивая лепнина, огромные белые стены украшали картины и фотографии.

«Фредрика бы влюбилась в эту квартиру», — подумал Петер, притом что понятия не имел, как выглядит ее жилье.

Ну почему теперь так, почему сейчас никто ни к кому не ходит? То, что он никогда не бывал дома у Фредрики, еще можно как-то понять, но в остальных случаях объяснения нет. Он ненавидел одинокие вечера в квартире, куда переехал прошлой осенью. Несмотря на то что квартира была в его собственности, он не отремонтировал ни метра. Мать сшила ему занавески и купила подушки и скатерти, но поскольку сын не выказал ни малейшего желания заниматься домом, то и ее энтузиазм скоро угас. И в этом ее винить не приходится.

Окна в квартире убитой супружеской пары выходили на три стороны. Между кухней и гостиной располагалось свободное пространство, не разделенное на комнаты. В свою очередь, гостиная отделялась от библиотеки большой раздвижной дверью. Кроме того, имелась гостевая комната и спальня, где их нашли убитыми.

Петер и Юар остановились на пороге спальни и заглянули внутрь. Оба уже ознакомились с протоколом, составленным на месте преступления дежурными полицейскими. Первоначальную оценку случившегося результаты экспертизы вряд ли изменят. Якоб Альбин выстрелил жене в затылок. В этот момент она, видимо, стояла спиной к дверному проему, в котором, предположительно, находился сам Якоб. Судя по всему, она ничком упала на кровать, а затем соскользнула на пол. После этого муж обошел кровать вокруг, улегся там и выстелил себе в висок. Прощальная записка лежала на ночном столике.

Ничто в комнате не указывало на то, что кто-либо из супругов оказывал сопротивление перед смертью. Вся мебель на месте, ничего не разбито. На женщине был купальный халат. Она явно прихорашивалась, готовясь к приему гостей.

— Нам известно точное время смерти? — спросил Петер.

— Гости обнаружили тела в семь вечера, а судмедэксперт считает, что к тому моменту они были мертвы уже часа два. Значит, около пяти.

— Соседей успели опросить? — поинтересовался Юар. — Звук выстрела должен был быть слышен во всем доме.

Полицейский, стоявший за ними, кивнул.

— Да, мы разговаривали со всеми жильцами, и те, кто на тот момент был дома, действительно слышали звук выстрела. Но все произошло очень быстро, и к тому же большинство жильцов — пожилые люди — не смогли определить, откуда именно донесся выстрел. Один из них даже вызвал полицию, но по приезде патрульной машины никто не смог точно сказать, в какой именно квартире стреляли. Везде было тихо и спокойно, никто не видел, чтобы кто-нибудь входил или выходил после этого из дома. И патрульные уехали.

— Значит, в доме хорошая слышимость? Раз жильцы так уверены, что никто не входил и не выходил из подъезда? — неторопливо спросил Юар.

— В общем да, — отозвался полицейский.

В этот момент послышался звук передвигаемой мебели в квартире этажом ниже.

— Слышимость что надо, — подтвердил он уже увереннее.

— Они все время были дома?

— Кто?

— Соседи, что живут ниже, те, кого мы только что слышали.

Коллега-полицейский заглянул в блокнот.

— Нет, к сожалению, вчера их не было дома до восьми вечера. А на этом этаже есть еще только одна квартира, и их тоже не было дома.

— То есть никого из ближайших соседей не было дома в тот момент, когда был произведен выстрел? — констатировал Петер.

— Можно сказать и так.

Юар молча ходил по комнате, наморщив лоб, то и дело искоса поглядывая на Петера и на полицейского в форме.

«Определенно с ним что-то не то, — думал Петер. — Мало того что голубой, в нем еще какое-то дерьмо сидит».

— Вот эта вот отметина, — внезапно подал голос Юар, оборвав мысли Петера. — Нам о ней что-нибудь известно?

Он показал на светло-серую дугообразную полосу на стене за спинкой кровати, как раз позади лампы на ночном столике.

— Нет, — ответил полицейской из-за спины Петера. — Возможно, она там уже давно?

— Конечно, — согласился Юар. — Или она появилась, когда лампа упала со столика. Если она вообще падала, конечно.

— Ты считаешь, что все же здесь была какая-то заваруха и лампа упала?

— Именно так. И когда все закончилось, кто-то поднял ее и поставил обратно на место. Можем попросить техников проверить эту версию, если они еще этого не сделали.

Он присел на корточки.

— Штепсель вынут из розетки, — добавил он. — Возможно, провод выдернулся, когда она падала.

Петер хмыкнул и отошел поглядеть в окно.

— Все окна в квартире были закрыты, когда мы пришли сюда, — отчитывался полицейский. — И входная дверь тоже была заперта.

— Изнутри?

— Невозможно сказать. В смысле, возможны оба варианта. Но мы думаем, что дверь заперли изнутри.

— Но ведь ее можно запереть и снаружи? Нам известно, у кого были ключи от квартиры?

— Супруги, нашедшие тела, утверждают, что ключи были только у них. А еще у дочери, которая недавно умерла. Это, кстати, взволновало их обоих.

— Что у нее тоже были ключи от квартиры? — не понял Петер.

— Нет. Что она умерла от передозировки наркотиков, — пояснил полицейский. — Как видно, они не встречались несколько недель, но им было известно о близких взаимоотношениях дочери и родителей. И что та оказалась наркоманкой, стало для наших свидетелей большой новостью.

Юар и Петер переглянулись.

— Нам нужно обязательно побеседовать с этими супругами, и как можно скорее, — заявил Юар. — Они рядом живут?

— В двух кварталах отсюда, на площади Ванадисплан. Они сейчас дома.

— Тогда быстро дуем туда, — бросил Петер и направился к выходу из квартиры.

— Погоди-ка, — остановил его Юар, — я хочу еще раз хорошенько все тут осмотреть, прежде чем мы уйдем.

Петер в нетерпении остановился посреди гостиной и ждал, пока Юар закончит.

— Вот ты походил по квартире — какое впечатление у тебя о людях, живших здесь? — спросил его Юар.

Петер растерянно огляделся, ошарашенный вопросом.

— Что у них есть деньги, — ответил он.

Юар, стоя напротив него в нескольких метрах, склонил голову набок.

— Верно. А еще?

Его манера говорить действовала Петеру на нервы, он сам не понимал почему. Словно вопросы задевали какой-то неведомый комплекс в его душе.

— Не знаю.

— Попробуй.

Раззадоренный Петер протопал в гостиную, потом в кухню. Оттуда в холл, библиотеку, гостевую комнату и наконец вернулся назад.

— У них нет финансовых проблем, — повторил он. — И деньги у них уже давно. Возможно, достались по наследству. Вид такой, будто они и не живут тут. Не по-настоящему.

Юар выжидал.

— А точнее?

— Здесь почти нет фотографий детей. Только самые ранние. Фотографии на стенах изображают не людей, а пейзажи. Ничего не могу сказать о картинах, но выглядят они дорого.

— Есть ли что-нибудь, что не вписывается в то, что ты сказал, — насчет того, будто дом словно бы необитаем?

— Может быть, спальня. Там у них хотя бы стоят фотографии, очевидно недавно сделанные.

Паркет заскрипел, когда Юар двинулся с места.

— Я рассуждал точно так же, как и ты, — сказал он довольным тоном. — И я вот думаю, что нам это дает? Потому что рядом на Ванадисплан живет другая супружеская пара, утверждающая, что очень хорошо знала эту семью. У меня же складывается впечатление, что жившие в этой вот квартире люди были очень закрытыми и не допускали никого слишком близко. Думаю, нам следует об этом помнить, когда через несколько минут мы будем разговаривать с нашими свидетелями. Этот факт плюс впечатление от квартиры могут означать еще одну вещь.

— Что? — спросил Петер, поневоле заинтригованный рассуждениями Юара.

— Что у них была еще одна квартира, где они чувствовали себя гораздо уютнее и где мы смогли бы составить о них гораздо более полное представление.

* * *

Она живет в странном мире. Мысль об этом приходила уже не в первый раз, но всякий раз неизменно удивляла. Фредрика Бергман упорно повторяла и себе, и другим, что при выборе профессии руководствовалась карьерными соображениями и не собиралась в ней задерживаться надолго. Объяснение этому упорству было простым и жалким: на работе ей было неуютно.

Единственный гражданский специалист среди полицейских в форме и штатском, девушка раз за разом убеждалась, насколько она тут чужая и насколько не ко двору. Странно, вообще-то говоря, — ведь ни в каких иных сообществах она чужой себя не чувствовала. Но теперь, конечно, стало полегче. Особенно в отношениях с Алексом и Петером, которые изменили свое мнение о ней после расследования дела, над которым они все работали прошлым летом. Боевого крещения для всей группы, так сказать.

В то же время Фредрика осознавала, что и сама изменилась с того времени. Теперь она старалась избегать конфликтов. Поначалу ее все что угодно могло вывести из себя, но тяжело протекающая беременность потихоньку отбила у нее охоту спорить и ссориться по любому поводу. Хотя иногда конфликт случался и не по ее вине. Например, совсем недавно, когда она зашла в дактилоскопический отдел уголовной полиции. Она задала один-единственный простой вопрос: не совпали ли отпечатки пальцев неопознанного мужчины, найденного у университета, с чьими-либо отпечатками в их собственной базе данных или в базе данных Миграционного управления.

Вопрос прямо-таки вывел сотрудницу отдела из себя. Неужели Фредрике неизвестно, сколько работы на них свалилось с тех пор, как Гудрун доработалась до психического срыва в прошлом месяце? Или непонятно, что сейчас все силы брошены на расследование дела о байкерской банде?

Фредрика не поняла реакцию женщины, так как не была знакома с Гудрун и ничего не знала о деле байкерских банд. К тому же она сильно сомневалась, что задержка вызвана названными причинами. Скорее всего, сотрудница просто забыла проверить отпечатки пальцев погибшего.

— Это ж надо — вломиться и требовать невесть чего, — кипятилась та, сидя за компьютером. — Сразу видно, что нет ни полицейского опыта, ни понятия о приоритетах!

Фредрика в ответ лишь выразила сожаление, что коллега так занята: пусть позвонит, когда будут результаты, — дело может день-другой подождать. И, поблагодарив, поспешно зашагала к лифтам.

Она сильно прибавила в весе. Мама удивлялась, конечно, какая дочь худенькая на таком большом сроке беременности, но Фредрике в это слабо верилось. Ребенок отчаянно брыкался внутри, сердито колотя маленькими ножками.

— Что, не терпится тебе? — шептала Фредрика, положив руку на живот. — Мне тоже.

Когда родители спросили, планировала ли она эту беременность, Фредрика ответила утвердительно, но не стала вдаваться в детали. Да, ее планы обрели окончательную форму прошлым летом, тем летом с нескончаемыми дождями. Фредрике исполнялось тридцать пять лет, и пришла пора определиться насчет ребенка. Точнее, как относиться к его отсутствию. Особого выбора у нее не было: оставалось либо усыновить ребенка, либо съездить в Копенгаген и решить проблему с помощью искусственного оплодотворения. Или попробовать найти спутника жизни и завести детей естественным путем.

Но это казалось не так-то просто. Шли годы, а у нее так и не получалось завязать ни с кем длительных отношений. После каждого разрыва она возвращалась к Спенсеру, навсегда завязшему в своем браке, в котором ни он не был счастлив, ни его жена.

Лишь находясь в отпуске в датском Скагене, Фредрика решилась затронуть беспокоившую ее тему.

— Я хочу усыновить ребенка, — сказала она. — Я хочу стать матерью, Спенсер. Я пойму, если ты скажешь, что не можешь или не хочешь в этом участвовать, но я не могу с тобой этим не поделиться.

Ответ Спенсера оказался неожиданным. Он разразился длинной сердитой тирадой: как отвратительно лишать детей родины и привозить их в Швецию только ради прихоти стосковавшихся в одиночестве взрослых.

— Ты действительно хочешь участвовать в этом безобразии? — спросил он.

Тут Фредрика не выдержала и разрыдалась:

— А какой у меня выбор? Скажи мне, Спенсер, что мне в таком случае остается делать?

И они принялись подробно обсуждать свои планы.

Фредрика улыбалась. Ребячество, разумеется, но забавно вспомнить, как переполошились родители, узнав о ее затее.

— Фредрика, умоляю, что на тебя нашло? — недоверчиво спрашивала мать. — И кто он вообще, этот твой Спенсер? Давно ты его знаешь?

— Больше десяти лет, — ответила она тогда и посмотрела прямо в глаза матери.

Фредрика сглотнула. Это все беременность и гормоны — нервы никуда не годятся. Она то смеется, то рыдает. Наверное, пора взглянуть на себя со стороны. А то странной ее считают не только в полиции, но и дома.

Она растерянно потянулась за протоколом, составленным на месте происшествия, где был обнаружен неустановленный мужчина. Документов, подтверждающих личность, при себе нет. В розыск никем не объявлялся. Личные вещи практически отсутствуют. Согласно заключению врача, осмотревшего труп в больнице, никаких повреждений, указывающих на насильственные действия, на теле нет. Впрочем, вскрытие и судмедэкспертиза еще впереди.

Фредрика посмотрела на лежавший перед ней пакет с личными вещами мужчины. Листок бумаги, исписанный арабскими буквами. Золотая цепочка. Завернутое в бумагу кольцо с черным камнем. Еще бумажка, свернутая в маленький твердый шарик, — ей пришлось повозиться, чтобы его развернуть. Снова арабская вязь. И еще карта, тоже скомканная, — план города. Похоже, страница, вырванная из старой телефонной книги. Фредрика наморщила лоб. План изображал центр Упсалы. На полях тоже было что-то написано по-арабски.

Усталость, то и дело парализующая мозг, немного уступила. Фредрика задумалась, как поступить дальше. Вряд ли это что-то даст, но проверить все же стоит. Она вышла в соседний кабинет к Эллен.

— Кто смог бы перевести мне арабский текст? — спросила она.

Алекс Рехт решил сам ответить на звонок настоятеля церкви в Бромме. Они обменялись вежливыми фразами, после чего священник объяснил цель своего звонка:

— Дело касается Якоба Альбина, найденного вчера мертвым.

Алекс ждал.

— От имени церкви я бы хотел сообщить, что мы готовы оказать вам любое содействие, в котором вы нуждаетесь. Любое. Это неслыханная потеря для нас. И непостижимая.

— Понимаю, — ответил Алекс. — Вы общались с покойным и в частной жизни?

— Нет, — отозвался настоятель. — Но в приходе его очень ценили. И Марью тоже. Таких людей никто нам не заменит.

— Мы не могли бы приехать к вам сегодня в течение дня? — поинтересовался Алекс. — Мы бы хотели опросить по возможности максимальное количество людей, близко знавших супругов Альбин.

— Я к вашим услугам в любое время, — с готовностью ответил настоятель.

Закончив разговор, Алекс подумал, не позвонить ли отцу. Мысль эта в последнее время приходила ему все реже, а сейчас единственным поводом для звонка было то, что дело имеет прямое отношение к церкви. Отец Алекса, как и его младший брат, были пасторами шведской церкви. Алексу в свое время пришлось серьезно побороться с родителями, чтобы отстоять собственный выбор профессии. Ведь все старшие сыновья в роду уже много поколений подряд были священниками.

В конце концов отец сдался. Служба в полиции — это ведь тоже своего рода призвание.

— Я буду полицейским, потому что ни с чем другим так хорошо не справлюсь, — заявил Алекс.

Этими словами он победил отца.

На столе зазвонил телефон. На душе потеплело, когда в трубке послышался голос жены Лены, хотя в последнее время он и тревожил комиссара. В ее голосе слышалась то тревога, то боль. Жена переживала, но не говорила из-за чего.

— Ты сегодня поздно вернешься? — спросила она.

— Думаю, нет.

— Не забудь, что тебе надо к врачу по лечебной физкультуре.

Алекс вздохнул.

— Конечно не забуду, — ответил он раздраженно.

Они обсудили меню на ужин, поговорили о новом парне их дочери, который выглядит как рокер, а разговаривает как депутат риксдага. Провальный вариант, подытожил Алекс, рассмешив жену.

Ее смех продолжал звучать у него в ушах, когда комиссар уже положил трубку.

Алекс посмотрел на свои руки, покрытые рубцами. Их изуродовал огонь прошлым летом, когда его группа вела ужаснейшее дело о пропавшей девочке. Ребенок был похищен, а позже найден убитым. Охота на преступника заняла в общей сложности меньше недели, но по своей интенсивности стала беспрецедентной за всю его карьеру. Пожар в квартире убийцы был страшным финалом всей цепочки чудовищных преступлений.

Алекс согнул и разогнул пальцы, один за другим. Врачи обещали, что со временем кисти обретут прежнюю подвижность, и к суставам правда постепенно возвращалась гибкость. Сам пожар Алекс уже почти не помнил и был рад этому. Никогда раньше он столько не сидел на больничном, а когда выписался, они поехали с Леной в Южную Америку навестить сына.

Он, как всегда, усмехнулся, вспоминая о поездке. Вот уж где не полиция, а сущий бардак!

Телефон снова зазвонил. К его большому удивлению, его разыскивала Маргарета Берлин, заведующая отделом кадров.

— Алекс, нам надо поговорить о Петере Рюде, — твердо сказала она.

— Да? — удивился он. — А в чем дело?

— В рогаликах.

* * *

Он уже несколько дней находился в Швеции, однако страны еще толком не видел. Из Арланды он, согласно инструкциям, автобусом доехал до центра города, затем сел на скамейку недалеко от магазинчика «Прессбюро» и стал ждать.

Женщина пришла лишь спустя полчаса. Она выглядела совсем не так, как он себе представлял. Она была гораздо ниже ростом и темнее, чем шведки в его представлении. И еще на ней был мужской костюм — брюки вместо юбки.

Он растерялся, не зная, что сказать.

— Али? — обратилась к нему женщина.

Он кивнул.

Женщина огляделась, сунула руку в сумочку и протянула ему мобильный телефон. Он испытал такое облегчение, что чуть не зарыдал. Передача телефона была сигналом, которого он ожидал, знаком, что он пришел в правильное место.

Ватными пальцами он положил телефон в карман, одновременно пытаясь нащупать другой рукой паспорт в кармане рубашки. Женщина энергично кивнула, когда он протянул ей паспорт, и быстро пролистала документ.

После чего знаком приказала следовать за ней.

Через здание центрального автовокзала она провела его на улицу, заполненную автомобилями. Налево от входа он увидел огромное количество велосипедов, чего раньше никогда не видел на автовокзалах. Должно быть, шведы много ездят на велосипедах.

Женщина нетерпеливо подозвала его, указала на свою машину и жестом велела сесть рядом с водительским местом. Мороз оказался сильнее, чем он ожидал, но в машине было тепло.

Они молча ехали через город. Али решил, что она не говорит по-арабски, а сам он не владел английским. Он смотрел в окно во все глаза, запоминая все, что видел. Повсюду вода и мосты. Невысокие здания, и гораздо тише, чем в других городах, которые он видел. И куда подевались уличные торговцы?

Четверть часа спустя женщина припарковалась в пустынном квартале и жестом велела ему выйти из машины. Они вошли в один из невысоких кирпичных домов и поднялись на третий этаж. Ей пришлось использовать три разных ключа, чтобы отпереть три разных замка на двери. Наконец, открыв дверь, она первой вошла в квартиру. Он вошел следом, склонив голову.

Пахло хлоркой и застарелым куревом. И еще свежей краской. Квартира была небольшая, и Али решил, что когда приедут остальные члены его семьи, то ему дадут большую квартиру. В груди больно кольнуло, когда он подумал про жену и детей. Остается надеяться, что с ними все в порядке и что они справятся без него, пока он не получит вид на жительство. Его человек обещал, что все произойдет быстро, что вид на жительство дадут, как только он выполнит свои обязательства перед теми, кто оплатил его побег.

Женщина показала ему маленькую спальню и гостиную. Холодильник был наполнен продуктами, в кухонных шкафах стояли кастрюли, тарелки и другая кухонная утварь. Али в жизни ничего не готовил, но это беспокоило его в последнюю очередь. Женщина вручила ему сложенный вдвое лист бумаги, повернулась на каблуках и покинула квартиру. Больше он ее никогда не видел.

Прошло три дня.

В теле затаилось беспокойство. В сотый раз он перечитывал листок бумаги с арабским текстом, который передала ему женщина:

Али, это твое первое жилище в Швеции. Надеюсь, что поездка прошла благополучно и тебе тут хорошо. Мы постарались предусмотреть все, что может тебе понадобиться. Пожалуйста, никуда не выходи, пока мы с тобой не свяжемся.

Али вздохнул и закрыл глаза. Ясное дело, он никуда не выйдет из квартиры — он тут заперт. Слезы обжигали глаза — он плакал впервые с тех пор, как перестал быть мальчишкой. Телефона в квартире не было, а мобильник, полученный от женщины, не подавал признаков жизни. Телевизор показывал программы на языках, которые он не понимал. «Аль-Джазиры» среди каналов не оказалось. Компьютера он тоже не заметил. Окна не открывались, вытяжка над плитой не работала. Он выкурил несколько пачек сигарет и не знал, что станет делать, когда они закончатся.

Были и другие вещи, которые заканчивались. Он допил молоко и сок. Он съел практически весь хлеб из морозилки, потому что ему было неохота готовить. Котлеты в пластиковой упаковке покрылись серым налетом, а когда он решил почистить картошку, та оказалась зеленой.

Али прислонился головой к окну, барабаня длинными пальцами по стеклу.

«Скоро все закончится, — повторял он себе. — Скоро они вернутся, чтобы я смог выполнить договор».

* * *

Звонок Алекса оказался неожиданным. В двух словах шеф объяснил Фредрике, что Петера вызвали в Управление и что ей теперь придется ехать вместе с Юаром допрашивать пожилую пару, обнаружившую супругов Альбин.

Они сидели вчетвером и пили кофе. В больших креслах вокруг маленького восьмиугольного стола из неизвестного Фредрике дерева. Они с Юаром и супруги, накануне вечером обнаружившие своих друзей застреленными. Элси и Свен Юнг, оба родились в середине сороковых и несколько лет назад вышли на пенсию. Оба выглядели настоящими пенсионерами, хотя лет им было не так и много. «Может, так бывает, когда перестаешь работать и начинаешь сидеть целыми днями дома», — думала Фредрика.

— Вы всегда жили по соседству с Альбинами? — начала Фредрика.

Элси и Свен переглянулись.

— Да, — ответил Свен, — раньше у нас в Бромме были дома рядышком, а потом, с разницей в пару лет, и мы, и они переехали в центр — когда дети стали жить отдельно. Но мы не нарочно, просто так получилось. Мы часто смеялись вместе с ними, как иногда случай управляет ходом событий.

Он скривил рот в улыбке, но темные его глаза не улыбались.

Фредрика подумала, что в молодости он, видимо, был красавцем. Резкие черты лица, как у Алекса Рехта, седые волосы, когда-то, по всей видимости, каштановые. Рослый, в отличие от миниатюрной Элси.

— Как вы с ними познакомились? — поинтересовался Юар.

Фредрика отметила, что нередко вздрагивает от голоса Юара. Голоса человека, которому словно бы все на свете интересно. И одновременно такого корректного. Петер за глаза называл его занудой. Но сама она так не считала.

— Благодаря церкви, — ответила Элси. — Якоб ведь был священником, как и Свен. Марья — кантором. А я дьякониссой.

— Значит, вы служили в одном приходе? Как долго?

— Почти двадцать лет, — с гордостью заявил Свен. — Мы с Элси раньше служили в Карлстаде, а когда дети пошли в старшие классы школы, мы переехали в Стокгольм.

— Значит, ваши дети тоже общались? — спросила Фредрика.

— Нет, — помедлив, ответила Элси, почему-то не глядя на мужа, — нельзя сказать, чтобы они общались. Девочки Марьи и Якоба были несколько младше наших мальчиков, они никогда не учились вместе. Разумеется, они встречались на семейных мероприятиях и в церкви. Но друзьями я бы их не назвала.

Но почему, удивилась Фредрика. Мальчики ведь совсем ненамного старше! Но решила пока не развивать эту тему: она заметила, что Элси чуть покраснела.

— Что вы можете рассказать о Якобе и Марье? — Юар чуть улыбнулся. — Я понимаю, все это невыносимо тяжело для вас, и я знаю, что вы уже отвечали на подобные вопросы другим полицейским, до того, когда мы подключились к расследованию. Но мы с Фредрикой были бы вам тем не менее крайне признательны, если бы смогли обсудить с вами некоторые вещи.

Элси и Свен молча кивнули. Что-то в их жестах настораживало Фредрику. Какая-то скованность и нарочитость. Фредрика ни на минуту не допускала, что эта супружеская чета могла быть замешана в преступлении, но что-то они утаивают — ей это стало ясно еще до начала самого допроса.

— Якоб и Марья были крепкой семьей, — твердо сказала Элси. — Образцовый брак. Две прекрасные дочери, каждая замечательна по-своему.

Фредрика незаметно моргнула Юару. «Образцовый брак» — как это понимать?

— Они начали встречаться совсем молодыми? — спросил Юар.

— Да, ему было семнадцать, а ей шестнадцать, — отвечала Элси. — По тем временам — скандал. Но потом они поженились и завели детей, и все забылось.

— Но это произошло задолго до нашего знакомства с ними, — вставил Свен. — Мы знаем лишь то, что Якоб и Марья нам сами рассказывали.

— Вы были близкими друзьями? — осторожно поинтересовалась Фредрика.

И убедилась, что попала в яблочко. Свен и Элси заерзали.

— Бесспорно, мы были близкими друзьями, — сказал Свен. — У нас были, к примеру, ключи от квартир друг друга. Из практических соображений — мы же всегда жили рядом.

«Но…» — мысленно продолжила Фредрика. Дальше напрашивалось некое «но».

Она выжидала.

Это «но» произнесла Элси.

— Но раньше мы были гораздо ближе, — глухо сказала она.

— Что-то случилось? — как ни в чем не бывало поинтересовался Юар.

Элси поникла.

— Да нет. Как вам сказать? Мы просто как-то разошлись, что ли. Такое случается не только в молодости.

Свен поспешно кивнул, пожалуй, слишком поспешно, словно Элси сказала что-то очень удачное, хотя вовсе не обязательно правду.

— В последние годы у нас сложился разный круг знакомств, — продолжал он с видом почти радостным — оттого, что слова давались ему так легко. — А поскольку мы с Элси вышли на пенсию, церковь нас больше не объединяла.

— Но вчера вас все же пригласили на ужин? — полюбопытствовала Фредрика.

— Да, конечно, иногда мы все же общались, — ответила Элси.

После чего разговор естественным образом перешел на события вчерашнего вечера. Супруги несколько раз звонили в дверь, потом стучали и колотили. Потом ждали и снова стучали в дверь. Звонили по домашнему телефону и на мобильные. Но никто не отвечал.

— У меня возникло предчувствие, — произнесла Элси дрожащим голосом. — Ощущение, что произошло что-то ужасное. Я не знаю, откуда эти мысли взялись, но я настояла на том, что надо войти в квартиру, воспользовавшись нашими ключами. Свен сказал, что я просто все себе напридумывала, что надо вернуться домой и подождать. Но я не сдавалась — я сказала, что все равно войду в квартиру, даже если он вернется домой.

Элси переспорила мужа, и они открыли дверь собственным ключом.

— А почему у вас были с собой их ключи? — спросила Фредрика.

Свен вздохнул.

— Потому что я считаю ключи ценной вещью, которую всегда следует иметь при себе, — почти сердито ответила Элси и с укоризной посмотрела на Свена.

— То есть вы всегда носите с собой все возможные ключи? — спросил Юар и обезоруживающе рассмеялся.

— Ну разумеется, — ответила Элси.

— От нашего дома, от дома младшего сына, от лодки, — перечислял Свен, покачивая головой.

Юар подался вперед:

— Что вы подумали, когда нашли супругов Альбин?

Повисло молчание.

— Мы решили, что кто-то их застрелил, — прошептала Элси. — Мы выбежали из квартиры и немедленно позвонили в полицию.

— Вам известно, что полиция нашла прощальную записку? — попыталась прощупать почву Фредрика.

У Элси слезы выступили на глазах — впервые с начала беседы.

— Сколько мы знаем Якоба, он все время мучился со своей болезнью. Но он никогда не совершил бы подобного безумия, застрелить Марью и потом самого себя… Никогда!

Свен кивнул:

— Якоб был человеком церкви, он никогда не предал бы своего Господа таким образом.

Юар водил пальцами по кофейной чашке.

— Всем нам хочется думать, будто мы знаем наших друзей вдоль и поперек, — сдержанно заметил он. — Но в данном деле есть некие очень серьезные обстоятельства, на которые мы не можем закрывать глаза.

К удивлению Фредрики, Юар поднялся и начал медленно расхаживать по комнате.

— Первое. Яков Альбин страдал от хронической депрессии. Несколько раз его лечили электрошоком. Второе. Якоб принимал психотропные препараты. Мы нашли таблетки и рецепт в квартире. Третье. Всего несколько дней назад ему стало известно, что их старшая дочь умерла от передозировки наркотиков. — Юар сделал паузу. — Можем ли мы действительно исключить вариант, что он сошел с ума от горя и застрелил свою жену, а после и себя, чтобы положить конец страданиям?

Элси энергично покачала головой.

— Неправда! — воскликнула она. — Все неправда! Чтобы Лина принимала наркотики? Я знаю эту девочку с детства, я могу поклясться на Библии, что она в жизни никогда не приближалась к подобной дряни.

Свен снова кивнул:

— Для нас, знавших семью Альбин десятки лет, это звучит весьма странно.

— Но ведь во всех семьях есть свои тайны и проблемы? — попыталась вставить Фредрика.

— Да, но не такие, — уверенно заявила Элси. — Если бы кто-нибудь из девочек принимал наркотики или пил, мы бы знали об этом.

Фредрика и Юар, переглянувшись, решили сменить тему. Дочь Альбинов мертва, и добавить тут нечего. А о состоянии здоровья Якоба лечащий врач наверняка может рассказать лучше, нежели пожилые друзья семьи.

— Хорошо, — сказала Фредрика. — Если не принимать во внимание напрашивающуюся версию — что убийцей был Якоб, — то кто тогда мог это сделать?

Стало тихо.

— Были ли у Якоба и Марьи враги?

Элси и Свен удивленно переглянулись, явно не ожидая такого вопроса.

— Мы с вами знаем, что они мертвы, — мягко продолжил Юар. — Но если убийца не Якоб, то кто? Не были ли Альбины замешаны в какой-нибудь конфликт?

Супруги оба покачали головой, глядя в пол.

— Мы ничего такого не знаем, — слабым голосом произнесла Элси.

— Якоб был известен своим активным участием в дискуссиях по проблеме беженцев, — предположила Фредрика. — Не возникало ли у него сложностей из-за этого?

Свен выпрямился в кресле. Элси поправила седую прядь, упавшую на ее бледную щеку.

— Нет, мы никогда не слышали ничего подобного, — отозвался Свен.

— Но это была проблема, которой он активно занимался, не так ли?

— Да, весьма. Его мать эмигрировала из Финляндии и осталась здесь. Он и себя считал отчасти беженцем.

— В чем конкретно заключалась его деятельность? — поинтересовался Юар, наморщив лоб и снова сев в кресло.

Взгляд Элси забегал, словно она не знала, как ей следует ответить.

— Ну, он был активным членом всяких организаций, — собралась с духом она. — Выступал перед разными аудиториями с лекциями. У него был дар убеждения, который и во время лекций проявлялся не меньше, чем во время проповедей.

— Люди церкви иногда прячут беженцев, — продолжал Юар неожиданно жестким тоном — Фредрика даже удивилась. — Якоб Альбин также занимался этим?

Свен отпил кофе, прежде чем ответить, Элси молчала.

— Наверняка не знаю, — промолвил он наконец, — но такие слухи ходили.

Фредрика покосилась на часы, а затем на Юара. Напарник кивнул.

— Спасибо, что нашли для нас время, — сказал он и положил визитную карточку на стол. — Боюсь, у нас наверняка будут причины обратиться к вам снова.

— Конечно, пожалуйста, — поспешила с ответом Элси. — Для нас очень важно — помочь вам.

— Спасибо, — поблагодарила Фредрика и последовала за Юаром в коридор.

— Кстати, не знаете, как нам найти их другую дочь, Юханну? Мы ее отчаянно ищем — не хочется, чтобы она узнала о смерти родителей из газет, — сказал Юар.

Элси заморгала, раздумывая.

— Юханна? Наверное, в очередной заграничной поездке.

— У вас, случайно, нет ее мобильного?

Элси поджала губы и покачала головой.

Полицейские уже оделись и собирались уходить, как Элси вдруг спросила:

— Почему они не отменили?

Фредрика остановилась в полуметре от двери.

— Простите?

— Если их девочка только что скончалась от передозировки, — сказала Элси напряженным голосом, — то почему они не отменили ужин? Я разговаривала с Марьей вчера утром, и она показалась мне такой же веселой и уравновешенной, как всегда. Якоб где-то в другой комнате играл на кларнете, тоже как обычно. Почему они вели себя таким образом, если знали, что умрут всего лишь через несколько часов?

Бангкок, Таиланд

К тому времени, как мрак накрыл Бангкок черным одеялом, она сдалась. Она побывала как минимум в трех интернет-кафе, наивно надеясь, что заработает хоть один из двух ее почтовых ящиков, но каждый раз ее попытки заканчивались неудачей. Компьютер сообщал ей раз за разом, что она либо неправильно написала адрес, либо неверно набрала пароль, и предлагал попробовать еще раз.

Обливаясь потом, она брела по улицам Бангкока. Разумеется, это просто совпадение. В «Тай Эйруэйз» наверняка не смогли найти ее билет из-за какого-нибудь сбоя в системе. То же самое и с почтой, рассуждала она. Наверняка какая-то серьезная неполадка с серверами, завтра все заработает.

Но все равно ей было не по себе. Внутри все сжалось в тугой, болезненно пульсирующий узел. Она ведь приняла все меры предосторожности, которые требовал ее проект. Лишь несколько людей знали об этой ее поездке, а об истинной цели и того меньше. Разумеется, отец знал. Она прикинула — в Швеции сейчас около часу дня. Скользкой от пота рукой она нашарила в кармане мобильный телефон, для которого в первый же день купила таиландскую сим-карту.

Телефон затрещал, машины громко гудели, а люди пытались перекричать все звуки, которыми вибрировал Бангкок. Она прижала телефон к одному уху, зажав пальцем другое. Раздался единственный сигнал, после чего неизвестный женский голос сообщил ей, что набранного номера больше не существует, а переадресация невозможна.

Она остановилась посреди улицы, прохожие натыкались на нее спереди и сзади. Сердце бешено колотилось, по коже лился пот. Она позвонила снова. И снова.

Недоверчиво она смотрела на телефон и решила позвонить на телефон матери. Сразу же включился автоответчик. Она не стала оставлять сообщение, зная, что мать мобильным в принципе не пользуется. Вместо этого она попыталась позвонить на домашний телефон родителей. Закрыв глаза, она представила себе: вот звонит телефон в библиотеке и коридоре и родители, как обычно, бегут к обоим аппаратам. Обычно папа успевал первым.

Послышались гудки. Один, два, три гудка. После этого равнодушный женский голос сообщил ей, что данный абонент отключен, а информация о переадресации также отсутствует.

Как все это прикажете понимать?

Она не помнила ни одного случая, когда ей действительно было страшно. Но на этот раз защититься от исподволь подбирающейся тревоги не удавалось. Безуспешно она искала логическое объяснение тому, что не могла дозвониться до родителей. Версия, что родителей просто нет дома, не годится. Абонент отключен. С чего бы родителям взять и отказаться от телефона, не сообщив ей? Она пыталась сохранить спокойствие. Надо немного поесть и попить, может быть, немного поспать. У нее выдался длинный день, и предстоит решить, как вернуться в Швецию.

Она крепко сжала телефон. Кому еще она могла позвонить? Учитывая, что список людей, которых она посвятила в свои планы и рассказала, где находится, довольно короток, кандидатов оказалось не так много. К тому же у нее нет их номеров — это все друзья отца. Ей было известно, что большинство из них свои номера скрывает, чтобы никто беспокоил их в свободное время. Слезы подступали к глазам. От тяжелого рюкзака начала ныть спина. Уставшая от страха, она побрела обратно к гостинице.

Но все же оставался кое-кто, кому она могла бы позвонить. Лишь бы услышать, что все в порядке, лишь бы дозвониться до родителей. Но все же она колебалась. Прошло много лет с тех пор, как они отдалились друг от друга, и она слышала, что дела у него сейчас еще хуже, чем тогда. С другой стороны, у нее больше нет выбора. Она решилась в тот самый момент, когда остановилась перекусить куриным шашлыком у торговца на улице.

— Привет, это я, — сказала она с облегчением, услышав хорошо знакомый голос. — Мне нужна помощь в одном деле.

И добавила про себя: «Кто-то пытается отрезать меня от мира».

Стокгольм

Алекс Рехт собрал следственную группу в «Логове» сразу после обеда. Фредрика проскользнула в дверь в последнюю минуту. Алекс заметил, что она выглядит несколько бодрее, чем обычно. На Петера он старался не глядеть. Он еще не сообщил ему, почему его вызывали в Управление, лишь передал через Эллен, чтобы Петер проверил сведения по делу супругов Альбин, поступившие по телефону. Пока что немногочисленные — ни телевидение, ни газеты еще не сообщили об этой трагедии.

— Итак, — начал Алекс, — что у нас есть?

Фредрика и Юар переглянулись, затем Юар посмотрел на Петера, тот молча кивнул. Юар вкратце пересказал, к чему они пришли за день, закончив рассказ отчетом о беседе с супругами Юнг, уверенными, что их друзья стали жертвами убийцы.

— Значит, они настаивали на этом, даже когда вы с ними разговаривали? — сказал Алекс и откинулся назад в кресле.

— Да, — ответила Фредрика. — И у них есть для этого одно существенное основание.

Алекс ждал.

— Они пришли к Марье и Якобу, чтобы вместе поужинать. Почему ужин не был отменен, если они только что узнали, что их дочь умерла?

Алекс выпрямился.

— Это серьезное соображение, — сказал он, наморщив лоб. — Хотя, согласно записке, о случившейся трагедии знал только Якоб. Неудивительно, что Марья говорила по телефону как ни в чем не бывало.

— Хотя они вообще поставили под сомнение всю эту историю с дочерью, — добавил Юар. — А насчет того, знала ли Марья, что ее дочь погибла, мы судить пока не можем.

— Это ведь, наверное, легко проверить? — спросил Алекс с сомнением в голосе. — В смысле факт смерти дочери.

— Конечно, — отозвалась Фредрика. — Мы получили копии свидетельства о смерти, а также медицинского заключения из Дандерюдской больницы. Очевидно, она умерла по причине передозировки наркотиков, согласно заключению, она употребляла их много лет. Персонал больницы вызвал полицию, но оснований подозревать, что ее смерть была вызвана чем-то иным, не оказалось, и дальнейших следственных действий предпринято не было. Однако мы не знаем, кто сообщил родителям о смерти дочери. Судя по всему, в их кругу никто не знал, что она была наркоманкой.

— Любопытно еще и то, что чета Юнг отдалилась от Альбинов в последние годы, — сменил тему разговора Алекс. — Они рассказали почему?

— Ну-у… — Фредрика замялась. — Там явно было что-то, о чем им не хотелось откровенничать, но мне кажется, к делу это отношения не имеет.

В комнате стало тихо. Фредрика тихонько кашлянула, и ассистентка, Эллен Линд, что-то записала в блокноте.

— Так, — кивнул Алекс. — А как вы собираетесь работать дальше? Лично я не успокоюсь, пока мы не опросим большинство друзей и знакомых семейства Альбин. Плохо будет, если мы не найдем других свидетельств, кроме мнения супругов Юнг насчет того, стрелял Якоб Альбин или нет и злоупотребляла ли покойная дочь наркотиками. — Он раздраженно тряхнул головой. — Что еще нам известно о смерти дочери? — нахмурился он. — Там нет никаких странностей?

— У нас не было времени внимательнее ознакомиться с причинами ее смерти, — подал голос Юар. — Но я думал, простите, мы думали заняться этим сегодня во второй половине дня. Если посчитаем, что для этого есть основания.

Алекс постучал карандашом по столу.

— Я бы предложил вам кое-что другое. Фредрика, чем ты занята сегодня?

Фредрика заморгала, словно проспала все собрание.

— Я хотела отдать на перевод несколько бумажек, тех, о которых я говорила. А так — больше ничего у меня нет.

— Бумажек? — недоверчиво переспросил Петер, больше для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Мужчина, которого сбила машина около университета, при себе имел несколько клочков бумаги, скатанных в шарики. На них что-то написано по-арабски.

— Раз уж мы все равно заговорили об этом деле, — сказал Алекс и посмотрел на Фредрику, — есть ли у нас на этом этапе расследования основания подозревать намеренное преступление?

— Нет, — ответила Фредрика. — Во всяком случае, на основании предварительных выводов врачей. Вскрытие будет произведено позже.

Алекс кивнул.

— Насколько я знаю тебя, вряд ли ты будешь заниматься этим весь вечер. Может, разберешься с причиной смерти дочери Альбинов и напишешь нам подробный рапорт — просто чтобы все расставить по местам? Не думаю, что найдется что-нибудь неожиданное, но для порядка надо бы эту тему проработать основательнее.

Фредрика осторожно улыбнулась, не смея глядеть в сторону Юара. Вдруг он такой же, как и Петер, не терпит, когда его обходят? Она еще не составила себе толком мнения о нем, но впечатление он производит хорошее. Очень хорошее. Беглый взгляд в его сторону успокоил ее. Казалось, его это совершенно не беспокоит. Похоже, первое впечатление ее не обмануло.

— Конечно, я займусь делом о смерти их дочери, — согласилась она. — Но, боюсь, сегодня я не смогу надолго остаться.

— Этого и не нужно, можешь продолжить завтра утром, — поспешил добавить Алекс.

Петер ловил его взгляд, пытаясь угадать, что ожидает его самого.

Алекс чувствовал, как закипает от злости.

— Мы с Юаром съездим в церковь, где служили Альбины, — сообщил он, пару раз сглотнув. — Утром мне позвонил настоятель, он готов оказать нам всяческое содействие. Мы поговорим с ним и после решим, как нам поступить дальше: есть ли у нас основания подозревать, что в деле замешан кто-то еще или же Якоб Альбин и был единственным преступником. И будем молить Бога, чтобы до конца дня нам удалось найти их дочь Юханну.

Петер уставился на Алекса.

— А что я буду делать? — спросил он, стараясь не выдать голосом обиды.

У него не получилось.

— Тебе следует явиться к начальнице отдела кадров в два часа, — глухо сказал Алекс. — И на твоем месте я бы не опаздывал.

У Петера заныло сердце.

— Что-нибудь еще? — спросил Алекс.

Поколебавшись, Юар все же сказал:

— У нас сложилось впечатление, что эта квартира не была их домом.

— Что? — удивился Алекс.

Юар покосился на Петера, который сидел, сжав челюсти и уставившись в стену.

— Я же говорю — это только ощущение, — объяснил Юар. — Дом удивительно безликий, словно каждый его квадратный метр там обставлен только с представительскими, так сказать, целями.

— Нам придется разобраться с этим, — ответил Алекс. — Дачные домики и прочее не обязательно должны быть записаны на родителей. С таким же успехом их могли зарегистрировать на одну из дочерей. Фредрика, не возьмешь на себя и это, раз уж взялась?

После чего объявил, что совещание закончено.

Ровно в два часа Петер явился к начальнице отдела кадров, Маргарете Берлин, не ожидая ничего хорошего. Он не мог забыть строгий взгляд Алекса. Пару минут ему пришлось подождать за дверью.

— Заходи и закрой дверь, — сказала Маргарета Берлин своим неподражаемо сиплым голосом — результат, скорее всего, злоупотребления виски и все более громкого opa на подчиненных по мере продвижения по карьерной лестнице.

Петер поспешно сделал, что велено. Он испытывал бесконечное уважение к этой высокой плотной женщине на столом. Волосы Маргареты были очень коротко подстрижены, но ей все равно удавалось выглядеть женственно. Своей большой рукой она указала ему на стул напротив.

— Анна-Карин Ларссон — тебе знакомо это имя? — спросила она так резко, что Петер вздрогнул.

Он покачал головой и сглотнул.

— Нет, — ответил он и смущенно кашлянул.

— Не знаешь? — переспросила Маргарета чуть мягче, хотя глаза ее все еще были темным от гнева. — Так я и думала.

Она выдержала паузу.

— Но зато тебе нравятся рогалики?

Петер собрался уже перевести дух: если у нее нет на него ничего, кроме той дурацкой истории, то скоро его отпустят на все четыре стороны. Но кто такая эта Анна-Карин Ларссон, он все еще не знал.

— Ах, вот в чем дело, — сказал Петер и чуть улыбнулся: этим приемом он пользовался, чтобы смягчать сердца женщин любого возраста. — Если ты меня вызвала из-за шутки с рогаликами, то сразу скажу: я ничего такого не имел в виду.

— Да ну? Это, конечно, обнадеживает, — сухо заметила Маргарета.

— Нет, правда, — повторил он и развел руками. — Если кого-нибудь в кафетерии обидело, что я выразился немного… ну… как сказать, — вульгарно, — то я, разумеется, прошу прощения.

Маргарета посмотрела на него через стол. Он не отвел взгляда.

— Немного вульгарно? — переспросила она.

Петер растерялся:

— Может, излишне вульгарно?

— Да уж. Можно сказать, крайне вульгарно. И очень печально, что Анне-Карин пришлось терпеть такое поведение всего лишь через три недели, как она начала работать у нас.

Петер дернулся. Анна-Карин Ларссон. Вот как, значит, ее зовут, эту очаровательную аспирантку, перед которой он опозорился.

— Я, разумеется, разыщу ее и извинюсь, — затараторил он, запинаясь. — Я…

Маргарета остановила его жестом:

— Само собой, извиниться придется, — веско произнесла она. — Это настолько очевидно, что даже не обсуждается.

Черт побери. Значит, эта кукла распустила нюни и первым делом побежала жаловаться начальству. Маргарета словно прочла его мысли:

— Нет, это не Анна-Карин мне рассказала.

— Не она? — переспросил недоверчиво Петер.

— Нет. Кое-кто еще нашел твое поведение возмутительным. — Маргарета подалась вперед, лицо ее теперь выражало озабоченность. — Петер, с тобой все в порядке?

Вопрос застал Петера врасплох. Маргарета решительно покачала головой, как бы отвечая сама себе.

— Это должно прекратиться, Петер, — произнесла она громко и отчетливо, словно разговаривая с ребенком. — Мы с Алексом знаем, что в последние восемнадцать месяцев дела у тебя так себе. За тобой уже и так много всяких проколов числится, а сегодняшняя выходка стала последней каплей.

Петер чуть не рассмеялся и демонстративно поднял обе руки:

— Но постой-ка…

— Хватит! — заорала Маргарета и хлопнула ладонью по столу с такой силой, что даже пол, показалось Петеру, завибрировал от удара. — Хватит уже. Я хотела вмешаться, еще когда ты напился на рождественской вечеринке и ущипнул Элин за зад, но решила, что вы и без меня разберетесь. Я думала, ты сам понял, что перешел границу. Но, очевидно, ты ни черта не понял.

В кабинете стало тихо, и Петер физически ощутил, как его возражения громоздятся друг на друга, превращаясь в рвущийся из тела крик. Все это ведь сплошная несправедливость! Петер был готов задушить гада, который наябедничал этой стерве о рогаликах.

— Я позаботилась о том, чтобы добыть тебе абонемент на лекции о равноправии полов, они должны открыть тебе глаза на некоторые вещи, Петер. — Увидев его реакцию, Маргарета поспешно добавила: — Мое решение не обсуждается. Ты пойдешь на эти лекции, иначе я передам это дело в более высокие инстанции. Кроме того, ты проконсультируешься с психологом из медицинского центра, к которому мы прикреплены.

Петер открыл рот и снова закрыл его, красный как рак.

— Мы как работодатели не можем закрывать глаза на подобное поведение, — заявила она категоричным тоном и положила перед ним лист бумаги. — Полиция точно не место для супружеских измен. Вот тебе даты и время лекций и консультаций. Будь любезен.

Сначала он решил, что не возьмет эту бумажку, а предложит этой бабе засунуть ее себе в толстую задницу. Но вспомнил, что Алекс тоже знает о злосчастных рогаликах и, похоже, также находится в этом заговоре против него. Петер сжал кулак, так что костяшки побелели, другой рукой рывком схватил листок.

— Что-нибудь еще? — едва выдавил он из себя.

Маргарета покачала головой:

— Пока нет. Но я намерена пристально наблюдать, как ты обращаешься с коллегами. Постарайся отнестись к этому как к новому старту, ко второму шансу. Воспользуйся моментом и сделай выводы. Прежде всего из консультаций с психологом.

Петер кивнул и вышел из кабинета, уверенный, что останься он еще на секунду, то прибил бы эту чертову бабу.

* * *

Алекс Рехт и Юар Салин молчали всю недолгую дорогу, пока ехали из Управления на Кунгсхольмене в церковь Броммы, где работали Марья и Якоб Альбин. Настоятель Рагнар Винтерман обещал встретить их в половине третьего у приходского дома.

Алекс думал о Петере. Он понимал, что жестко поговорил с ним на совещании в «Логове», но, с другой стороны, а что оставалось делать? Случай с рогаликами вышел хоть и дурацким, но совершенно неприемлемым, свидетельствующим о неадекватности одного из сотрудников, пользующихся доверием работодателя. Алекс знал, что у Петера уже давно были некоторые сложности на личном фронте. Понятно, что это влияет на отношение Петера к коллегам, и, если бы парень хоть раз признал, что повел себя некрасиво, можно было бы еще потерпеть. Но этого не случалось. Петер продолжал создавать все более и более стыдные ситуации, позоря своего работодателя в глазах других сотрудников.

Других сотрудниц.

Алекс подавил вздох. Кроме всего прочего, Петер начисто лишен чувства уместности. Сейчас, когда под вопросом само существование следственной группы, скандалы им точно не нужны. Хватит и того, что единственный гражданский специалист, к тому же женщина, оказалась вынуждена уйти на неполный рабочий день по причине тяжело протекающей беременности — по мнению Алекса, из-за переутомления. Он был более чем благодарен, когда Фредрика наконец-то сдалась и согласилась на частичный больничный, подкрепленный солидной справкой от врача.

Одновременно в группу пришло пополнение в лице Юара. Конечно, ненадолго, но тем не менее: решение о назначении его к ним все же означает, что с их группой еще не все покончено. Алекс тут же оценил Юара как необычайно талантливого следователя. Кроме того, в отличие от Петера и Фредрики, нервы у него вроде бы крепкие. Он никогда не взрывался, как Петер, и не толковал любое слово на свой лад, как Фредрика, любительница напридумывать себе бог знает что. А Юар всегда спокоен, его, похоже, ничто не может вывести из себя. Впервые за многие месяцы Алекс почувствовал, что у него на работе появился толковый собеседник.

— Прошу прощения, а откуда у вас такая фамилия, Рехт? — вдруг спросил Юар. — Немецкая?

Алекс рассмеялся, этот вопрос ему частенько приходилось слышать.

— Если углубиться в генеалогию, то можно сказать и так, — ответил он. — На самом деле еврейская. — Он покосился на Юара, ожидая какой-нибудь реакции. Ее не последовало. — Но это давняя история, — добавил Алекс. — Предки, носившие эту фамилию, женились на христианках, так что наше кровное еврейство — передающееся по материнской линии — давно прервалось.

Они подъехали к церкви. Алекс припарковался около приходского дома, как они и договаривались. На крыльце их уже ждал высокий, рослый мужчина в пасторской рубашке. Он застыл, как темная статуя, на белом фоне здания и светло-серого неба. «Респектабельный», — отметил Алекс, не успев выйти из машины.

— Рагнар Винтерман, — представился настоятель, пожимая руки Алексу и Юару.

Алекс предположил, что настоятель ждал их на крыльце не так уж долго — рука его была теплой. И большой. Алекс никогда не видел таких больших ладоней.

— Заходите, — произнес Рагнар Винтерман низким голосом. — Алис, секретарь нашего прихода, приготовила нам кофе.

На одном из больших столов внутри приходского дома уже стояли чашки и большое блюдо с выпечкой. Не считая этого, помещение выглядело пустовато, и Алекс, еще не сняв куртку, почувствовал, как тут холодно. Юар раздеваться не стал.

— Прошу прощения, что у нас так холодно, — сказал Рагнар со вздохом. — Мы уже несколько лет пытаемся наладить нормальное отопление, уже почти и отчаялись. Кофе?

Мужчины охотно согласились.

— Я хотел бы высказать мои соболезнования, — осторожно начал Алекс, ставя чашку на блюдечко.

Рагнар склонил голову.

— Это огромная потеря для нашего прихода, — тихо произнес он. — Невозможно представить себе, как мы восполним такую утрату. Всем нам предстоит осмыслить постигшее нас горе.

Манера священника держаться и его голос внушали Алексу безотчетное доверие. Дочь его сказала бы, что у Рагнара Винтермана — фигура спортсмена старшей возрастной группы.

Настоятель провел руками по густым каштановым волосам.

— Мы в церкви часто говорим, что нужно надеяться на лучшее и готовиться к худшему, — как выражаются янки, «hope for the best, prepare for the worst», — но в этом случае нужно отчетливо представлять себе это самое «худшее». — Он умолк и забарабанил пальцами по чашке. — Боюсь, что многие из нас и прихожан не были готовы к этому.

Алекс поднял брови:

— Простите, боюсь, я вас не совсем понял…

Рагнар Винтерман выпрямился.

— Все здесь были в курсе проблем Якоба со здоровьем, — сказал он, глядя в глаза Алексу. — Все. Но совсем немногие из нас знали, насколько плохо ему иногда бывало. О том, к примеру, что он проходил лечение электрошоком, знало лишь несколько человек. Когда он ложился на лечение, мы обычно говорили, что он в санатории или на курорте. Он сам это предложил.

— Он боялся показаться слабым? — спросил Юар.

Рагнар перевел взгляд на него.

— Я так не думаю, — ответил он и немного откинулся назад. — У него все же была нормальная самооценка. Но он знал, как и все мы, что вокруг этого недуга в обществе существует множество предрассудков.

— Насколько мы поняли, он был болен довольно давно, — произнес Алекс и про себя выругался, что они до сих пор не связались с лечащим врачом Якоба.

— Несколько десятков лет, — вздохнул настоятель. — С юношеских лет. Слава богу, медицина с тех пор сделала большие успехи. Я понял, что первые годы были для него особенно тяжелыми. Вроде бы его мать тоже страдала от депрессии.

— Она жива? — спросил Юар.

— Нет, — ответил настоятель и отпил немного кофе. — Она покончила жизнь самоубийством, когда ему было четырнадцать. Вот тогда он и решил стать священником.

Алекс вздрогнул. Некоторые проблемы, похоже, передаются, как эстафета, от поколения к поколению.

— Что вы думаете о произошедшем вчера вечером? — осторожно спросил он и попытался поймать взгляд настоятеля.

— Вы имеете в виду, верю ли я, что это совершил Якоб? Застрелил Марью, а затем себя самого?

Алекс кивнул.

Рагнар сглотнул несколько раз, глядя мимо Алекса и Юара в окно, на снег, лежащий на деревьях и на земле.

— Увы, я думаю, что именно так все и произошло.

И, словно вдруг ощутив, что сидит в крайне неудобной позе, он подвинулся и закинул ногу на ногу. Свои большие ладони он положил на колени.

Единственным звуком, нарушавшим повисшую тишину, было чирканье ручки Юара, скользящей по наполовину исписанной странице блокнота.

— Последние трое суток он явно был в ужасном состоянии, — произнес Рагнар напряженным голосом. — И я жалею, да, сожалею от всего сердца, что не поднял тревогу и ничего не рассказал хотя бы Марье.

— Что именно? — спросил Алекс.

— О Каролине, — промолвил Рагнар и, наклонившись над столом, спрятал лицо в ладонях. — Бедняжка Лина, у нее вся жизнь пошла наперекосяк.

Алекс заметил, что Юар перестал писать.

— Вы хорошо ее знали? — поинтересовался он.

— Взрослой — нет, не очень. Я хорошо ее знал, когда она была моложе, — произнес Рагнар. — Но Якоб постоянно рассказывал о ее жизни. О ее пристрастии к наркотикам и попытках с ними покончить.

Он покачал головой.

— Якоб лишь несколько лет назад осознал, что с ней происходит. Она всегда ведь была очень требовательна к себе, и когда во время учебы она не смогла всегда быть первой, то начала пробовать разные наркотики. Сначала чтобы успевать больше и лучше, а потом эта зависимость стала ее очередной проблемой.

— Но ее мать, Марья, наверняка тоже знала о проблемах Каролины? — предположил Алекс.

— Разумеется, — ответил Рагнар. — Но с отцом у девушки были более доверительные отношения, поэтому именно он лучше представлял себе ситуацию. А поскольку проблем у супругов и без этого хватало, Якоб предпочел не посвящать Марью во все подробности.

— Все равно она должна была что-то заподозрить, — заметил Юар. — Ведь, насколько я понимаю, дочь регулярно принимала наркотики на протяжении нескольких лет.

— Да, это, конечно, так, — принялся объяснять Рагнар с некоторой жесткостью в голосе. — Но при некотором усилии все можно сгладить, тем более для матери, которая все равно не в силах увидеть очевидное.

— Вы имеете в виду, она закрывала глаза на некоторые проблемы дочери? — спросил Алекс.

— Да, именно так, — подтвердил Рагнар. — И по-моему, не так уж это странно. Альбинам и без того было тяжко из-за болезни Якоба, а тут внезапно еще и с дочерью проблемы. У Марьи просто не осталось сил. Так иногда случается.

Алекс, как отец двоих детей, не был так уж согласен с настоятелем, а впрочем, комиссар плохо представлял себе, что такое постоянно жить рядом с человеком, страдающим тяжелой депрессией. Наверное, существует некий естественный предел горя, которое человек может вынести. В этом смысле Рагнар прав.

— Якоб получил известие о смерти дочери в воскресенье вечером, — продолжал Рагнар. — Он позвонил мне вскоре после этого, в растерянности и отчаянии.

— А от кого он получил это известие? — спросил Алекс.

На мгновение Рагнар замялся:

— Я не знаю… это важно?

— Скорее всего, нет, — сказал Алекс, — но хотелось бы знать все равно.

Юар беспокойно заерзал:

— Разве он ничего не рассказал жене?

Рагнар прикусил нижнюю губу и покачал головой:

— Ни слова. И меня умолял тоже ничего не говорить. По его словам, он хотел сам осмыслить случившееся, прежде чем говорить об этом Марье. Признаться, я не видел причин не пойти ему навстречу и дал ему время до среды, то есть до сегодняшнего дня.

— До сегодня? — переспросил Алекс.

Настоятель кивнул.

— Сегодня Марья должна была принимать участие в приходском собрании, и если бы Якоб до тех пор не сообщил ей скорбную весть, то я бы сам это сделал — так мы с ним договорились. Ей ведь следовало это узнать в конце концов.

В голове у Алекса крутилось множество мыслей. Картина постепенно прояснялась.

— А потом вы разговаривали с ним или это был последний разговор?

— Мы созванивались еще один раз, — отозвался Рагнар и снова напрягся. — Вчера. В его голосе звучало странное облегчение, он заявил, что собирается рассказать все Марье вечером. Что все разрешится.

Он сделал глубокий вдох. Алекс испугался, что настоятель разрыдается, но этого не произошло.

— Что все разрешится, — повторил настоятель глухим голосом. — Мне следовало понять, следовало предпринять что-нибудь. Но я ничего не сделал. Пальцем не пошевелил.

— Такое часто случается, — заявил Юар таким деловитым голосом, что настоятель и Алекс удивленно посмотрели на него.

Юар отложил ручку и отодвинул блокнот.

— Мы полагаем, что мы разумны и проницательны в любой ситуации, но, к сожалению, человек устроен иначе. Мы ведь не способны читать мысли, и «понять» мы можем только потом, когда узнаем все факты и станет ясно, что нам следовало что-нибудь предпринять. И тогда мы призываем самих себя к ответу. Совершенно напрасно. — Он покачал головой. — Поверьте, в тот момент у вас не было тех решающих сведений, которыми, как вам теперь кажется, вы располагали с самого начала.

Алекс изумленно посмотрел на своего молодого коллегу: как же мало мы знаем друг о друге!

— Другие друзья Марьи и Якоба утверждают, что Якоб не мог застрелить себя и жену, — сказал он.

Настоятель медлил.

— Вы имеете в виду Элси и Свена? — медленно произнес он. — Они уже давно не являются лучшими друзьями Марьи и Якоба и многого не знали.

«Например, о наркозависимости дочери», — мысленно добавил Алекс.

— А почему? — спросил Юар. — Почему они перестали быть друзьями?

— Ну, разумеется, они остались друзьями, но уже не такими близкими, — ответил настоятель. — Почему? Я толком не знаю. Но несколько лет назад они разошлись, и после этого все стало по-другому. Затем Свен и Элси досрочно вышли на пенсию, а покинув приход, они стали еще меньше общаться с Якобом и Марьей.

Юар снова что-то пометил в блокноте.

— А что с их другой дочерью, Юханной? У нее тоже были проблемы? — задал вопрос Алекс.

Настоятель покачал головой.

— Нет, вот уж нет, — ответил он. — О ней я слышал только хорошее. С другой стороны, — добавил он с сомнением в голосе, — о ней до меня доходило немного меньше сведений. Она рано дала понять, что, в отличие от остальной семьи, не интересуется церковью, что вообще не верит в Бога, и по этой причине она несколько отдалилась от них всех.

— А чем она теперь занимается? — полюбопытствовал Алекс.

— Она юрист, — ответил Рагнар. — Большего я, к сожалению, не знаю.

— И вам неизвестно, как мы могли бы найти ее?

— Нет, к сожалению, нет.

На некоторое время все замолчали. Алекс отпил кофе, пытаясь подытожить все то новое, что услышал. Большая часть выглядела вполне логично. Якоб не отменил ужин с Элси и Свеном по той простой причине, что иначе Марья заподозрила бы неладное. А то, что разговор с ним по телефону произвел такое умиротворяющее впечатление на настоятеля, объяснялось решимостью Якоба убить жену и покончить с собой.

Смущало комиссара только одно — дочь Альбинов, Юханна. Неужели она настолько отдалилась от семьи, что Якоб посчитал возможным оставить ее без родителей? Надо найти ее как можно скорее.

Он решил задать еще один, последний вопрос:

— Допустим, мы не поверили, будто Якоб был болен до такой степени, чтобы лишь жизни жену и себя. Кто еще в таком случае мог бы сделать это? Вы можете вообразить себе другого потенциального убийцу?

Рагнар наморщил лоб.

— Вы спрашиваете, были ли у Якоба и Марьи такие недруги, которые могли убить их?

Алекс утвердительно кивнул.

— Понятия не имею.

— Якоб ведь весьма активно занимался вопросами беженцев… — начал Юар.

— Да, возможно, это создавало ему проблемы, — ответил Рагнар. — Но мне о них ничего не известно.

Встреча на этом завершилась. Мужчины допили кофе, доели плюшки и поговорили о том, что снег причиняет столько неудобств. После этого пожали руки и разошлись.

— Боюсь, настоятель прав в своей оценке событий, — задумчиво произнес Алекс, когда они ехали в машине обратно на Кунгсхольмен. — Нам необходимо разыскать дочь и сопоставить эту историю с ее версией. Кроме того, мы должны поговорить с лечащим врачом Якоба.

Но и несколькими часами позже, когда Алекс и Юар уходили домой с работы, им так и не удалось разыскать никого из тех, с кем они желали встретиться. И как бы Алексу ни хотелось думать, будто все под контролем, нарастало ощущение, что дело обстоит совсем иначе.

* * *

Фредрика Бергман бежала изо всех сил. Прикрывая рукой живот, она бежала через темный лес быстрее, чем когда-либо в жизни. Длинные ветки деревьев хлестали ее по лицу и телу, ноги проваливались в мягкий мох, волосы слиплись от жаркого летнего дождя.

Ее преследователи были уже близко. Она знала, что проиграет. Они кричали ей:

— Стой, Фредрика! Ты знаешь, что тебе не уйти! Остановись сейчас же. Ради ребенка!

Слова только подстегивали ее. Им нужен ребенок, это ради него они за ней гонятся. Один из мужчин держал нож с длинным блестящим лезвием. Настигнув ее, они вспорют ей живот, вынут ребенка и оставят ее умирать в лесу. Точно так же, как они поступили со всеми другими женщинами, лежащими навзничь между деревьев.

Силы оставляли ее, и она уже совсем отчаялась. Ей придется умереть в лесу, и спасти своего нерожденного ребенка она не в силах. Она захлебывалась от плача, ее шаги, быстрые и широкие вначале, делались все короче и медленнее.

Наконец она споткнулась о корень дерева и сильно ударилась о землю. Упала на бок, ребенок внутри живота застыл, перестав шевелиться.

Через несколько секунд они стояли вокруг нее, высокие темные силуэты. Каждый с ножом в руке. Один присел рядом с ней на корточках.

— Ну, Фредрика, — прошептал он, погладив ей лоб, — зачем все усложнять, когда все можно сделать так просто!

Они собрались вокруг ее обессилевшего тела, перевернули на спину, крепко удерживая.

— Дыши, Фредрика, дыши, — произнес голос, и одновременно один из ножей взметнулся вверх.

Она закричала изо всех сил, пытаясь вырваться.

— Фредрика, черт побери, ты меня до смерти перепугала, — вскрикнул знакомый ей голос.

Она заставила себя открыть глаза и растерянно огляделась. Сильные руки Спенсера крепко держали ее, ногами она запуталась в одеяле. Кожу покрывал пот, по щекам текли слезы.

Спенсер, почувствовав, что она расслабилась, присел на край кровати и тихо обнял ее.

— Боже мой, что со мной творится? — прошептала Фредрика и всхлипнула, уткнувшись ему в шею.

Спенсер молчал, продолжая крепко обнимать ее.

— Прости, что не пришел раньше, — тихо сказал он, — прости меня.

Фредрика все еще не могла вспомнить, что они договаривались о встрече. Переполненная бесконечной благодарностью, что Спенсер рядом, она просто сидела и молчала.

— Который час? — наконец спросила она.

— Половина двенадцатого, — вздохнул Спенсер. — Самолет из Мадрида опоздал.

Память постепенно прояснилась. Спенсер был в Мадриде на конференции. Он должен был прилететь уже в половине седьмого, и они собирались поужинать вместе. А он добрался лишь к полуночи и вошел, открыв дверь своим ключом. Раньше, до ее беременности, они всегда встречались в старой квартире отца Спенсера, но теперь, с учетом нынешнего состояния Фредрики, они все больше виделись у нее дома. Новые задачи требовали новых решений.

По ее щекам текли слезы разочарования.

— Я настолько устала от всего этого. Я думала, что беременность принесет гармонию и радость. Какая глупость!

Спенсер слегка улыбнулся — той своей улыбкой, делавшей его самым желанным мужчиной на свете.

— Глупость? — Он ухмыльнулся и начал снимать с себя верхнюю одежду.

Он прошел в коридор.

— Ты разве не разделся? — задала Фредрика глупый вопрос.

— Нет, ты тут такое устроила, когда я вошел, что я бросился к тебе.

Он быстрыми шагами вернулся обратно. С всклокоченными волосами и усталыми глазами. Давно не мальчик. Который скоро станет отцом в первый раз в жизни.

— Боже, Фредрика, с тобой такое каждую ночь происходит?

— Почти, — ушла от вопроса она. — Ты ведь это раньше сам видел.

— Да, но я думал, что это у тебя только изредка. Мне жутко оттого, что с тобой это случается, когда меня нет рядом.

«Так оставайся, — хотелось произнести Фредрике. — Брось свою надоевшую жену и женись на мне».

Слова замерзли внутри, утонули в море привычности. Отношения со Спенсером остались предельно ясными, какими были и всегда: они, разумеется, вместе, но лишь в определенных пределах. Он никогда не давал ей повода надеяться на перемены в их отношениях только из-за того, что он стал отцом ее ребенка.

Фредрика встала с кровати и пошла в ванную. Спенсер ушел на кухню сделать бутерброд. Мокрую от пота ночную рубашку она бросила в корзину с бельем и встала под душ. Нежные теплые струи воды несли наслаждение. Она поворачивалась под душем, не в силах думать о том, что плакала. А потом завернулась в большое полотенце.

В конце-то концов, у нее же выдался хороший день на работе! Короткий, но удачный. Найти для ее записок переводчика с арабского было непросто — все они оказались задействованы уголовной полицией, работали с материалами дела о банде, нелегально перевозившей беженцев. И все-таки один из них согласился помочь Фредрике и пообещал позвонить следующим утром.

Она подавила вздох. Утром предстояло много дел. Кроме переводчика, должен был позвонить лечащий врач Каролины Альбин из больницы, где девушка скончалась от передозировки наркотиков. Единственным, что удалось довести до конца за вчерашний день, была служебная записка о крупной недвижимости на островке Экерё, зарегистрированной на сестер Альбин, а ранее на их родителей. Может, это и есть тот дом, которым пользовалась совместно вся семья?

При мысли о Юханне Альбин, лишившейся всей семьи, у Фредрики ком вставал в горле. Не утерпев, она заглянула в реестр актов гражданского состояния. Юханна Мария Альбин, 1978 года рождения, на год младше сестры. Не замужем, детей нет. По адресу регистрации больше никого не значилось, так называемое одиночное домохозяйство.

Что может быть хуже? Ребенок пошевелился, словно беспокоясь, что о нем забыли. Фредрика попыталась успокоить его, погладив себя по животу. Ребенок еще не родился. Он там, но его еще нет. Если бы кто-нибудь позвонил в дверь и сообщил, что умерли ее родители и брат, она бы сломалась. Особенно ей бы недоставало брата. На глазах снова выступили слезы. Кроме Спенсера, у нее не было никого ближе, чем брат.

Она вытерла слезы, ручьем текшие по щекам. Вряд ли у ее малыша будет брат или сестра.

— Так что тебе самому придется справляться, — прошептала она.

Она подняла взгляд и увидела в зеркале свои красные от слез глаза. И ей стало стыдно. Ну что у нее за причины так убиваться? У нее прекрасная жизнь с друзьями и семьей, и сейчас она ждет ребенка от мужчины, которого любит уже так много лет.

«Пора бы уж повзрослеть, — сердито подумала она. — И хватит жалеть себя. Счастливее меня люди бывают только в сказках».

С полотенцем на волосах она вышла из ванной и направилась на кухню к Спенсеру.

— Сделай мне тоже бутерброд, ладно?

Звонок телефона нарушил тишину квартиры незадолго до полуночи. Он поспешил взять трубку, чтобы сигнал не разбудил жену. Он осторожно прошлепал босиком мимо ее закрытой двери, радуясь, что они больше не спят вместе, и ловким движением беззвучно закрыл за собой дверь кабинета.

— Да? — ответил он, взяв трубку.

— Она только что позвонила, — сказал голос на другом конце провода. — Она уже и раньше звонила сегодня.

Он помолчал. Несмотря на то что он ждал этого звонка, его мучила тревога. Для себя он решил, что это нормально. Никто не смог бы участвовать в таком деле, не ощущая страха.

— Значит, все по плану, — отозвался он.

— Все по плану, — подтвердил голос в трубке. — Завтра пойдем дальше.

— Она ничего не подозревает? Ей понятно, что у нее серьезные проблемы?

— Пока нет. Но завтра ей станет ясно, насколько все серьезно.

— И тогда будет уже слишком поздно, — завершил он со вздохом.

— Да, — согласился голос в трубке. — Тогда все уже завершится.

Он растерянно теребил чистый блокнот на дубовом столе. Свет уличного фонаря окрашивал цветы на окне в желтый цвет.

— А что с нашим другом, прибывшим из Арланды несколько дней назад?

— Он в квартире, где его оставила связная. Завтра он должен быть готов выполнить задание.

На улице за окном ехали автомобили. Шины шуршали о снег. Выхлоп превращался на морозе в белый дым. Как странно. Снаружи все было как обычно.

— Нам, вероятно, следует сделать перерыв, когда мы закончим с нынешним делом? — медленно сказал он. — Я имею в виду, пока все не уляжется.

Собеседник задышал в трубку:

— Что, начинаешь сомневаться?

Он покачал головой.

— Конечно нет, — тихо ответил он, подчеркивая слова. — Но сейчас, когда мы все в центре внимания, немного осторожности нам не помешает.

Другой глухо рассмеялся:

— На виду только ты, друг мой. Всех остальных не видно.

— Вот именно, — хрипло ответил он. — Ведь именно этого ты хочешь, не так ли? Будет крайне неприятно, если появятся основания присмотреться ко мне повнимательнее. Потому что тогда со временем увидят и тебя, друг мой.

Последние слова он произнес с нажимом, и смех в трубке стих.

— Мы здесь все в одной лодке, — приглушенно произнес голос.

— Именно, — сдержанно подтвердил он. — И было бы хорошо, если бы об этом помнил не только я.

Потом он положил трубку. Зажег сигарету, хоть и знал, что жена терпеть не может, когда он курит дома. За окном шел снег, словно боги погоды отчаянно пытались похоронить все зло на земле под слоем замерзшей воды.

Четверг, 28 февраля 2008

Предыдущая Стр. 2 из 22 Следующая

Стокгольм

Бангкок, Таиланд

Стокгольм

Бангкок, Таиланд

Стокгольм

Четверг, 28 февраля 2008

Оглавление