Аид добросовестно попытался сообразить, что он такое задумал.
— Я задумал поесть, — сокрушенно признался он. — Амброзия, нектар, маслины и брынза — стандартный континентальный завтрак. А что, противозаконно?
Посейдон почесал макушку под лавровым венком.
— Да нет, позавтракать можно, конечно, — сказал он. — Но до меня дошли жуткие сплетни. Ты вообще обратил внимание на разгул преступности во вверенной нам Элладе? Ясон украл золотое руно. Замерз он, что ли, в июле, что баранью шкуру стащил? Гермес украл корову у Аполлона. Зачем ему корова? Он что — знатный дояр? Прометей украл огонь с неба. И пусть не оправдывается, что не для себя, а для людей. Кража — она и есть кража. Dura lex ad lex.
— Кто дура-то? — не понял Аид. — Корова, что ли, украденная?
— Да нет, это по-латыни «закон суров, но это закон». Пословица, понял? Иван-царевич стащил молодильные яблоки… ах нет, Геракл стащил яблоки у Гесперид. Геракл вообще меня огорчает в последнее время. Он стал рецидивистом: яблоки слямзил, быка у критского царя Миноса стибрил, пояс у царицы амазонок… скажем так, отобрал. И царицу… скажем так, побил. А это уже не кража, а грабеж с разбоем. А Парис вконец обнаглел и спер у Менелая целую жену! Елену Прекрасную!
— Хорошо хоть целую, а не половину, — заметил Аид.
— Не переводи разговор! Признавайся!
— А я-то при чем? — не понял Аид. — Только не говори, что я — скупщик краденого и спрятал у себя в подземелье шкуру, корову, полкило яблок и половинку Елены.
— Хуже, — вздохнул Посейдон. — Мне сказали, что ты украл у богини Деметры дочь Персефону!
— Да? — поразился Аид. — Как это я украл и не заметил? Под наркозом, что ли? А зачем я ее украл? Съесть?
— Откуда я знаю. Ты украл, тебе виднее, — пожал плечами Посейдон. — Может, съесть. Может, жениться.
— Я не хочу жениться, — перепугался Аид. — Я еще молодой. Лучше я ее съем. Хотя после амброзии эта пища явно тяжеловата. Ты же знаешь, я не ем жирного.
— Персефона не очень жирная, просто в меру упитанная, — сказал Посейдон.
— Ты что, меня уговариваешь ее съесть? — изумился Аид. — Ну, если ты настаиваешь…
— Тьфу на тебя! Ты меня запутал! Так ты украл ее или нет?
— Нет, — холодно сказал Аид. — На что она мне сдалась, такая в меру упитанная.
— А сплетня уже гуляет, — вздохнул Посейдон. — Эту сплетню не задушишь, не убьешь. Пройдут тысячи лет, а люди будут повторять, как Аид украл Персефону, как огорчилась мама Деметра, как настала на земле вечная осень… и все из-за легкомысленного и влюбчивого Аида.
— Я, между прочим, благоразумный и добродетельный, — обиделся Аид. — Никто меня не понимает. Может, хоть Персефона поймет…
Глава 11Рождение детектива
— Что же делать… что же делать? — бормотал убитый горем профессор.
— Заявить в полицию, — предложила Принцесса.
— Угу, — кивнул профессор. — Гениальная идея. Только на острове нет полиции.
— Рассказать мэру, — придумал Таки. — Он умный.
— Умный, — согласился профессор. — Только он знаешь что сделает? Соберет всех жителей острова и спросит: «Кто взял вазу?» Все скажут: «Не мы». Он поверит и отпустит. И скажет, что вазу забрал Посейдон. Или Аид, он более подозрительный.
— Тогда надо расследовать это преступление самим, — загорелась Принцесса. — Я, знаете, сколько детективов прочитала? Я их у Гофмейстерины таскала.
Во взоре профессора появилась надежда.
— Таки, за работу! — приказала Принцесса. — Вопрос первый: кому было выгодно преступление?
— Никому, — сказал профессор. — Глиняных горшков на острове полно. Археологией интересуюсь только я.
— А когда жертву… э-э-э, то есть вазу, видели в последний раз?
— Вчера вечером, — уверенно сказал Профессор. — После сиесты я показывал ее Таки и Анастазии. Но мне было некогда, я быстро ушел. После этого я вазы не видел.
— Кто находился рядом? — вопросы из Принцессы просто сами выскакивали.
— Ну ты прямо настоящий сыщик, — с уважением заметил Таки. — Я находился рядом. Анастазия находилась рядом, бегала по всему раскопу и верещала. Я уже домой пошел, а она все там играла в Тесея и Ариадну.
— Еще горшечник Яни приходил, — вспомнил профессор. — Уже после вас. Смотрел находки. Но без меня, я был занят на расчистке. Он часто приходит, узоры зарисовывает. Для работы, говорит, полезно. Пастух Миха приносил молоко и козий сыр. Тогда уже почти стемнело. Но он никогда не заходит в сарай и не смотрит на мои сокровища. Старая Агата заглянула, спрашивала, нет ли среди находок колец.
— Почему? — удивился Таки. — Агата не носит колец.
— Да она ищет какое-то волшебное кольцо, пропавшее в стародворцовую эпоху. Я точно не помню. А сегодня никто не заходил, вы первые.
— Итак, у нас пять подозреваемых, — с удовольствием перечислила Принцесса. — Ты, Анастазия, горшечник, пастух и некая Агата.
— Ты сдурела? — обиделся Таки. — Я, что ли, вазу украл? Или Анастазия? Все знают, что красть нельзя. Глупость какая-то.
— Но ваза-то исчезла, — резонно возразила Принцесса. — Давай всех обойдем и спросим, кто последним видел вазу? Может, ее и вправду не крали? Может, она сама…
— Убежала? — хмыкнул археолог.
— Нет, закатилась куда-нибудь… ну, не знаю. По ошибке ее взяли, перепутали. В конце концов, вы хотите вернуть вазу или нет?
— Да, детка, ты права, — кивнул профессор. — Попробуй. Но я не верю, что кто-то из местных жителей способен на кражу. Последняя кража отмечена примерно четыре с половиной тысячи лет назад, когда украли быка у царя Миноса. И то вором оказался пришелец Геракл, а не уроженец острова. О-о, мои рабочие наконец проснулись! Извините, ребята, мне пора работать. На восточном участке показались очень перспективные отложения…
И профессор убежал, взметая тучи пыли.
— Мы сейчас же пойдем всех опрашивать, — сказала Принцесса. — Только я голодная. Тут есть какой-нибудь ресторан?
— Я тоже проголодался, — согласился Таки. — И к Яни сейчас лучше не ходить, он вечером не работает. Лучше вернемся домой. Ты осьминогов любишь?
— Осьминогов? — поразилась Принцесса. — Не знаю. Я осликов люблю. А с осьминогами можно играть? Или на них ездят по морю?
— Их едят, — сказал Таки. — В винном соусе с вермишелью. Мать к ужину собиралась их готовить. В холодильнике полно осьминогов.
— Я, конечно, не боюсь осьминогов, но ты уверен, что они не задушат щупальцами? — спросила Принцесса.
— Они же вареные! — хмыкнул Таки. — Ни один вареный осьминог еще никого не задушил. Разве что очень темпераментный осьминог попадется. Котлеты же тебя до сих пор не забодали?
Стефания очень обрадовалась их раннему приходу:
— Вот и молодцы, поможете ужин готовить. А то Анастазия уже вся изнылась тесто раскатывать.
— А они гуляют! А я тут вкалываю! — сказала девочка, раскатывая на столе в беседке длинный белый пласт. Стефания ловко отрывала от пласта кусочки, заворачивала в них мягкий сыр и бросала на шипящую сковородку. Очаг из камней был сложен прямо во дворе, рядом с беседкой.
— О-о, калицунья! — обрадовался Таки. — Это в честь тебя, Тонька! Обычно мать их по воскресеньям жарит. А еще что будет?
— Офто и улитки, — улыбнулась Стефания. — Улитки уже почти готовы, офто доходит. Марго, дорогая, снимите улиток с очага.
Гофмейстерина заглянула в проем беседки. В руках у нее была кастрюлька с чем-то вкусно пахнущим, на лице — странное выражение.
— Ты уже выздоровела? — обрадовалась Принцесса.
— Ей бы еще полежать, но она так рвалась помогать, что пришлось разрешить, — сказала Стефания. — Тонечка, детка, сходи за хлебом. Таки, огонь вот-вот погаснет.
— А… а куда идти? — удивилась Принцесса. Ее еще никогда в жизни не посылали за хлебом.
— Выйди из дома и налево. Найдешь по запаху. Отдашь вот эту монету и попросишь маленьких хлебцев, как обычно.
Принцесса растерянно посмотрела на Гофмейстерину. Но та потрясенно уставилась в кастрюльку и не среагировала. Принцесса взяла монетку, вышла за калитку, повернула налево. Аромат свежего хлеба валил с ног. У Принцессы забурчало в животе, в ушах и вообще во всем организме. Девочка заглянула в большое окно. Ой!
Это не был хлебный магазин, как его обычно представляют. Это был ад. В темном подвале горели красные огни печей, в клубах дыма и пара сновали полуголые, загорелые черти в белых передниках. На лопатах они носили маленьких круглых «грешников», обсыпанных мукой, засовывали их в огненное жерло и вынимали уже золотистыми, в хрустящей корочке. Горы хлебов громоздились на деревянных подносах. Горячий воздух звенел от всевозможных «Эо!», «Оэ!», «По-по-по!» И посреди этого вулкана стоял высокий человек с вдохновенным лицом. Как регулировщик в «час пик», он движением руки направлял потоки «чертей» к печам и от печей, морщился, если потоки замирали, орал какие-то волшебные заклинания и периодически переходил на оперную арию…
— Извините, — робко прошептала Принцесса.
В шуме и гаме ее тем не менее услышали. Высокий человек подошел к окну.
— Извините — вот, — и Принцесса протянула монету.
— У меня такая уже есть, — сказал пекарь. — Это монета тысяча девятьсот шестидесятого года номиналом две лепты, без уникальных изъянов. Вот если бы вы принесли монету того же года в одну лепту с опечаткой в последнем слове на реверсе…
— Нет-нет, — растерялась Принцесса. — Меня Стефания послала за хлебом.
— Ах да, — кивнул пекарь. — Конечно.
Он завернул в полотенце несколько хлебцев:
— Не обожгись, девочка, они только что из печи.
— Между прочим, я принцесса, — похвасталась Принцесса. Пусть этот величественный пекарь знает, что она тоже большой человек.
— Да? — равнодушно сказал он. — И я царского рода, и по отцу, и по маме, прямой потомок Миноса. А у тебя нет случайно монеты в одну лепту тысяча девятьсот шестидесятого года с буквой А вместо О на реверсе? Как жаль… Сосо, презренный негодяй, вынимай лист из печи! О-о-о, дохлых ослов тебе печь, а не хлеб! Козла Ованеса тебе фаршировать, бездельник!