ка для подстраховки есть?
– Веревка-то есть. Но лезть туда как-то… Может, все-таки через дверь попробуем, а?
– Боишься? – ухмыльнулась я, вспомнив натянутые отношения парня с высотой.
Кьяло потупился и, переборов себя, кивнул.
– А может, я одна туда быстренько слазаю, а?
Ну да, проще было бы уговорить пустотелое бревно. Увидев, что обычные фразы типа «Не пущу!» тут мало помогут, парень просто обхватил меня поперек талии и бесцеремонно отодвинул подальше от дерева.
– Я сказал, через дверь – значит, через дверь! Или останешься здесь.
Я покосилась на вожделенное окно, потом на стражников, усиленно пытавшихся не заснуть. Не знаю, какой идиот доверил им охрану особняка, но со своей работой они справлялись просто ужасно. Нас не только до сих пор не заметили, но и вообще наотрез отказывались смотреть в нашу сторону.
– Ладно, пошли, – вздохнула я, мысленно готовясь к тому, чтобы в любой момент дернуть обратно.
Вдохновившись моим согласием, Кьяло одним движением перемахнул через ограду и поманил меня за собой. Я мрачно смерила взглядом верхний край решетки, утыканный маленькими пиками. Не знаю, как там с их декоративным назначением, но проверять остроту этих украшений на практике почему-то совсем не хотелось. Тем более что с моим ростом и комплекцией проще было протиснуться между прутьями, чем перебираться верхом. Что я и сделала.
Стражники даже не шелохнулись. Я чуть было не подумала, что они – искусно сделанные манекены, но тут один «манекен» лениво покрутил головой, разминая затекшую шею, зевнул и снова вернулся к прежнему занятию – ленивой дремоте.
– Избалованные они тут, – шепотом сообщил Кьяло, совершенно спокойно двигаясь по направлению к дому. – Попробовали бы в Релте так заснуть, разом лишились бы и кошелька, и работы, и головы.
– Ну правильно, а зачем им работа без головы, – рассеянно поддакнула я, наконец-то обратив внимание, что идем мы вовсе не к дверям.
Запоздало вспомнилось, что в любом нормальном особняке должен быть запасной вход, или дверца для прислуги, или еще что-то в этом роде. И вот тут-то я наконец и увидела эту дверцу – узкую, низкую и (ура!) незапертую. Кажется, в этот день дом господина Гатьбу бил все рекорды по раздолбайству.
Так что внутрь мы попали совершенно беспрепятственно. Непредвиденная ситуация возникла только один раз, когда пришлось на цыпочках пробираться мимо кухни. Ничего страшного – просто оттуда доносились такие сногсшибательные запахи, что желудок немедленно отозвался на них бодрым урчанием. Плюнув на все меры предосторожности, я приоткрыла дверь и заглянула в щелочку. Потом, не веря своим глазам, прислушалась. И поняла, что если органы чувств не сговорились меня обмануть, то на кухне действительно никого нет. А на столе стоит большая миска с чем-то подозрительно напоминающим шоколадные конфеты…
Тут Кьяло не выдержал и дал мне подзатыльник. Пришлось стиснуть зубы и идти дальше. Направо, налево, снова налево. Мимо общего зала, где музыканты все еще тянули ту же самую мелодию, в небольшой закуток, и еще направо, а потом по узенькой лесенке вверх. И ни разу нам никто не встретился. Я почему-то всегда считала, что в таких больших домах, особенно во время какого-то празднования, слуги постоянно должны бегать во всех направлениях, сталкиваясь друг с другом, разбивая тарелки и антикварные вазы и получая нагоняй от хозяев.
– Странно, – пробормотал Кьяло, – почему никого нет…
– Спят, – предположила я.
– Ты сама-то в это веришь?
– Конечно нет! Под такую музыку только зевать можно бесконечно, а вот заснуть никак не получится…
Как раз в этот момент какой-то особо рьяный скрипач извлек из своего инструмента такую пронзительную помесь визга и скрипа, что у меня заложило уши, а по спине галопом пробежали мурашки. Жалко, что я никогда не слышала крик баньши, а то возник большой соблазн сравнить этот ультразвук именно с ним.
Тут мы наконец-то вышли на финишную прямую – свернули с лестницы в коридор третьего этажа. И сразу же столкнулись со спешащей куда-то молоденькой служанкой. То есть столкнулся-то с ней Кьяло, который шел впереди, а я, не успев затормозить, врезалась в его спину.
– Э-э-э… – протянула служанка, отступая на шаг.
– Ну… – развел руками Кьяло, в свою очередь тоже попятившись.
– А? – переспросила я.
– Нет, – кивнула девушка, заправляя за ухо блондинистый локон.
– Угу, – согласился мой спутник.
– Так мы пойдем? – прервала я поток союзов и междометий.
– Да, конечно, – улыбнулась девушка и засеменила вниз.
Пару секунд мы простояли в полной прострации, ожидая хоть какого-нибудь подвоха. Но ничего не произошло. Служанка благополучно сбежала по лестнице и, не сбавляя ходу, выскочила из дома – я слышала, как хлопнула дверь.
Я не выдержала первой:
– Что это было?
– Не знаю, – ошарашенно выдохнул Кьяло. – Но надеюсь, что она не за стражей побежала.
– Ладно, не назад же теперь поворачивать.
– Угу. Кажется, нам сюда.
У искомой двери сидел стражник, причем его лицо показалось мне смутно знакомым. Пара секунд активной мыслительной деятельности подтвердили догадку – не просто знакомый стражник, а представитель личной охраны Роледо. Значит, месторасположение комнаты мы определили верно.
Насторожило меня другое – он тоже спал! Кажется, в этом доме вообще спали все, кроме музыкантов.
Мысль о том, что это никса подготовила нам такой радушный прием, я отмела сразу же, как заведомо нереальную. Колдовством такого рода водяная не владела. А если бы и владела, то зачем было тогда посылать меня?! Сама бы сходила и забрала свою жемчужину.
Впрочем, с чего я взяла, что это колдовство? Может, просто удачное стечение обстоятельств. Патологическое везение.
Тем временем Кьяло подошел к двери и легонько ее толкнул. Естественно, она была открыта. Мысленно махнув рукой на все непонятности, я вошла в комнату. За моей спиной Кьяло сразу же задвинул засов и зажег свечку. Все было тихо и спокойно. Слишком тихо и слишком спокойно.
Но врожденный пофигизм привычно взял верх над здравым смыслом, и я не придала этому особого значения. Тем более что в комнате с ТАКОЙ обстановкой сохранять здравый смысл было очень проблематично.
Не знаю, о чем думал человек, который занимался здесь подбором мебели. Вообще сомневаюсь, чтобы ему были ведомы такие слова, как «интерьер, дизайн, композиция и цветовая гамма». Первое сравнение, которое пришло на ум, – кукольный домик, но любая Барби повесилась бы, если бы ей предложили в таком домике жить.
Даже если отбросить розовые шторки, которые я невзлюбила с первого взгляда, оставался пушистый ковер, выглядевший так, как будто на нем перевернулся грузовик, перевозивший пирожные-корзиночки. Яркие разноцветные пятна произвольной формы чередовались с проплешинами неопределенного происхождения. Одно из пятен так живо напомнило лягушку, попавшую под асфальтовый каток, что я еще долго боялась на него наступать.
С ковром резко контрастировал потолок, выкрашенный черной краской и расписанный улыбающимися звездами. Некоторое время назад я сама мечтала заиметь такой же, но, посмотрев на это произведение искусства, поняла, что некоторым мечтам лучше не сбываться. Одни звезды выглядели хищными каракатицами, готовыми покусать любого уснувшего под их небом, а другие напоминали дырки, пробитые в потолке.
И это я еще не начала описывать стены, расписанные розовыми ромашками, ароматические свечи, уступающие своим разнообразием только пятнам на ковре, огромное треснутое зеркало в причудливой раме, портрет неизвестного мужика с бандитской рожей и подведенными глазами, авангардный шкаф с множеством ящиков, видимо приходящийся дальним родственником Пизанской башне, зеленого попугая в золоченой (а может быть, и золотой) клетке, комод с ручками в форме сердечек и гобелен, на котором три мускулистых мужика, две девушки и один кентавр вытворяли такое, что покраснел даже Кьяло! Ладно, пропустим…
Посреди комнаты стояла широкая кровать с красным бархатным балдахином. Шторки балдахина были задернуты, но не очень плотно, а в щель была видна рука Роледо и кусок туловища, укрытого одеялом.
Кьяло приложил палец к губам, показывая, чтоб я не слишком шумела, но сам же первый и нарушил тишину, с грохотом выдвинув верхний ящик комода.
– Марго, ты глянь-ка!
– Ой, какая прелесть! – восторженно завопила я, забыв обо всякой конспирации. В руках у парня оказалась белая рубашка из тонкого батиста, обильно украшенная кружевом по вороту и рукавам. Еще одна мечта моего детства. И эта мечта, воплотившись в реальность, меня не разочаровала. – А можно, я ее себе заберу?
– Вообще-то воровать – это плохо! – нравоучительно заявил парень.
– А мы тут что делаем? Жилплощадь замеряем?
– Ну бери. Только зачем она тебе?
– Как зачем? Ушью и буду носить!
– Да? Хотел бы я посмотреть. Я тебе ее потому и показал. Такие рубашки носят только… ну… всякие…
Кьяло многозначительно кивнул на гобелен. Но батистово-кружевное великолепие мне все-таки отдал. И только тут я вспомнила, что положить рубашку абсолютно некуда. Просить парня еще и об этом было почему-то неловко, и я натянула ее прямо поверх своей. Рукава были длинноваты, но в целом смотрелось вполне прилично. Да и все равно ночью никто не увидит.
– Жуть! – вынес свой вердикт попугай.
– Заткнись, птица, – замахнулась на него я. – Твое счастье, что я Глюка в трактире оставила.
Дальнейший осмотр комнаты и обыск всех ящиков происходили в тишине. Кажется, на первом этаже даже музыка наконец-то перестала звучать.
Мы методично исследовали все укромные уголки, переворошили одежду, простучали стены… Обнаружили даже тайник за картиной и позаимствовали оттуда тяжеленную золотую цепь, монолитную печать, горсть разнокалиберных перстней и толстенькую стопку писем. Письма нас не интересовали совершенно, но мы их все равно зачем-то взяли.
И только жемчужины нигде не было.