– Стреляйте, – шепнул я Энскому, – вам повезло – это страж стада.
Бледный от волнения, он опустился на колени и направил дуло винтовки в сторону буйвола.
– Не горячитесь, – шепнул я снова, – и цельтесь чуть сзади лопатки.
Вряд ли он меня понял, ибо тут же раздался выстрел. Буйвол был ранен, однако не смертельно. Он развернулся и, невредимый, с грохотом ломанулся из ущелья. Энском пустил ему вдогонку вторую пулю, но на сей раз промазал. Вдруг, откуда ни возьмись, отовсюду стали появляться другие буйволы, должно быть, они спали в укромном месте. Стадо бросилось к реке, громко мыча и фыркая. Они явно не желали угодить в ловушку. Мне удалось уложить наповал лишь одну крупную самку с длинными рогами. Если б и я выстрелил повторно, пуля только ранила бы другое животное, а мне это не по нутру. Все было кончено в мгновение ока. Мы подошли к трупу буйволицы. Пуля поразила ее в самое сердце.
– Жестоко убивать буйволов для забавы, ведь мы даже не знаем, куда ее девать. Они тоже имеют право на жизнь, как и мы.
– Мы отрежем ей рога, – предложил Энском.
– Дело ваше, только не кинжалом.
– Верно, такое по плечу только Футсеку. Вот пусть завтра и займется. А теперь идемте и прикончим моего буйвола. Эти парни без труда унесут и две пары рогов.
Прекрасно зная повадки раненого буйвола, я озабоченно разглядывал сплошной кустарник. «Да, та еще работенка нам предстоит», – думал я, но благоразумно молчал. Если я начну колебаться, Энском, чего доброго, решит идти туда в одиночку. Поэтому мы пошли дальше, без труда находя дорогу по кровавым следам, – видно, зверь был всерьез ранен. Однако же он с успехом отходил к краю ущелья, где с уступа стекал поток в сто шагов шириной, а по обе стороны высились еще два скальных уступа. Едва мы спустились по одному, протрубил боевой рог племени басуто. Вообразите, в пылу азарта я пропустил этот звук мимо ушей.
Охота на раненого самца буйвола на каменистой тропе лесистого ущелья – это не игрушки. Порой эти животные возвращаются по своим следам обратно, бросаются на вас и поднимают на рога. Поэтому я шагал впереди Энскома со все нарастающей тревогой. Однако то ли наш самец от ранения плохо соображал, то ли родители не обучили его коварным приемам, да только, окончательно выбившись из сил, он стал поджидать в зарослях, а завидев нас, просто-напросто выскочил из кустов. Я уступил Энскому право самому подстрелить буйвола, а он как-то умудрился промахнуться оба раза. В решающую секунду, когда зверь опустил голову, я прицелился и с первого раза перебил ему пулей хребет – выстрелом в голову его не одолеть. Зверь упал замертво к нашим ногам.
– Теперь эта великолепная пара рогов ваша, – заметил я, разглядывая поверженного гиганта.
– Да уж, – ответил Энском, лукаво подмигнув, – если бы не вы, остался б я и впрямь с рогами.
Едва он произнес эти слова, как некий снаряд пронесся мимо моего уха, по звуку казалось, будто от кипящего котла отвалились ножки. Видимо, стреляли из гладкоствольного орудия с большим количеством отсыревшего пороха. Тогда я припомнил, как трубил боевой рог, и догадался, что к чему.
– Уходим, мы у кафров в ловушке.
В самом деле, как только мы стали выбираться из ущелья, с вершины скалы на нас посыпался нескончаемый град пуль, но, к счастью, мимо цели. Вокруг со свистом проносились куски свинца и чугунные осколки, пока наконец, целые и невредимые, мы не укрылись за деревьями, где оставили коней. Тут Энском вдруг начал прихрамывать, но все-таки как-то ухитрился, добежал и, вскочив в седло, сунул в стремена только левую ногу. Вмиг мы пустились галопом.
– Что с вами?
– Кажется, мне прострелили ступню, – рассмеялся он, – а почти не больно.
– Боль придет позже. Слава богу, это случилось теперь, когда мы выбрались из ущелья. Пешком они нас не догонят и не додумаются подстрелить сперва лошадей.
– Оглянитесь, кажется, они решили попытать счастье.
Из ущелья появились около тридцати туземцев и пустились за нами в погоню.
– Жаль, не успеем подобрать рога, – с сожалением вздохнув, заметил Энском.
– Увы, если только вы не решили попрощаться с жизнью, когда вас пригвоздят к термитнику под раскаленными лучами солнца.
Дальше мы ехали в тишине. Как же я сглупил, пойдя на поводу у Энскома, когда перешел реку и не обратил внимания на боевой рог. Болотистая почва затрудняла передвижение, а жара отнимала силы у лошадей. Поэтому у брода мы опередили преследователей, резвых бегунов, привыкших к здешней местности, всего лишь на десять минут. Видно, у них был приказ взять нас живыми или мертвыми, раз они не оставили погоню и следовали за нами по пятам. Кони прошлепали по мелководью реки и благополучно выбрались на другой берег. Там нас поджидал Футсек. Он сразу заподозрил неладное.
– Запрягай! – крикнул я ему с ходу. – И пошевеливайся, если хочешь дожить до утра. За нами гонятся басуто.
Весь позеленевший от страха, он пулей метнулся исполнять приказ.
– Нам придется оборонять брод, пока фургон не будет готов к отъезду, – сказал я Энскому, пока мы поили умирающих от жажды коней. – Не то эти черти до нас доберутся. Слезайте, я привяжу лошадей к дереву.
Он с трудом спешился, и я, мигом управившись с поводьями, разрезал шнуровку на его ботинке, который уже наполнился кровью, и окунул раненую ногу в прохладную воду. Помог ему спрятаться за достаточно толстый ствол колючего боярышника, а сам встал за соседний в паре шагах от него.
Вскоре появились басуто, они бежали трусцой, сомкнув ряды. Энском тут же дал по ним залп из обоих стволов с расстояния двести ярдов. Глупая затея. Во-первых, он промазал, и пули просвистели у них над головами, а во-вторых, они бросились врассыпную и стали осторожнее. Сбитых в кучку мы могли застать их врасплох и показать, почем фунт лиха. Все же я оставил упреки при себе, не желая его смутить. Тем временем эти мерзавцы опустились на четвереньки и, укрывшись за камнями и кустами, открыли по нам огонь со своего берега. Они были вооружены разномастным оружием, и нас разделяла лишь сотня ярдов воды. Мы тоже не сидели сложа руки, мне удалось уложить двоих туземцев, а третьего ранил Энском.
Наше положение становилось незавидным. Стволы боярышника едва скрывали нас. Три или четыре туземца, вероятно охотники, стреляли неважно, зато остальные палили как бешеные. Одна пуля сбила шляпу с головы Энскома, когда он выглядывал из-за ствола, чтобы прицелиться, а другая прошила лацкан моей куртки. Затем случилась большая неприятность. Либо по чистой случайности, либо по злому умыслу конь Энскома был ранен в шею. Он упал и подпрыгивал, пытаясь подняться на ноги. Мой конь в испуге сорвался с привязи и во весь опор поскакал к фургону. Вот где надо было сразу оставить лошадей, а мне показалось, разумнее держать их под боком, если придется спешно отступать или отвезти хромого Энскома.
Время тянулось бесконечно долго, наконец я оглянулся и увидел волов. Их привели с отдаленного пастбища и теперь спешно запрягали. Это не ускользнуло от глаз туземцев. Они боялись нас упустить и ринулись в атаку с новой силой. Выскочили из укрытий и с неожиданной прытью бросились в реку, собираясь на нас напасть. Тут бы нам, право слово, и пришел конец, если бы я вовремя не открыл по ним огонь.
Вскоре появились басуто, они бежали трусцой, сомкнув ряды.
Увидев немалые потери в своих рядах, они спешно отступили, оставляя убитых и даже одного раненого, который цеплялся за камень. Несчастный страшно боялся вновь попасть под наши пули, чего у меня и в мыслях не было. Хотя, возможно, в его случае гуманнее было его пристрелить, пуля Энскома раздробила ему ногу выше колена. Он все молил нас о пощаде, уверял, что вождь приказал ему напасть, отобрать оружие и скот. И будто бы вождя о нашем прибытии предупредил белый человек.
– Какой белый человек?! – крикнул я. – Говори, а не то пристрелю.
Он не успел ответить, лишился чувств от потери крови и утонул.
Тогда другой туземец, возможно их начальник, обратился к нам из своего укрытия в кустах:
– Не надейся на спасение, белый человек. Скоро придет много наших людей, и мы убьем тебя ночью, когда твои глаза потеряют зоркость.
Как раз в эту минуту Футсек крикнул, что фургон готов. Я колебался. То ли мы пойдем к фургону, ковыляя из-за больной ноги Энскома, но тогда нам придется пересечь семьдесят или восемьдесят ярдов открытого пространства, то ли останемся здесь до ночи, рискуя нарваться на пулю, или нас атакуют другие туземцы. Есть и третий вариант развития событий. Перепуганные слуги могут удрать, спасая свою шкуру, и оставить нас одних. С этих, пожалуй, станется, ведь они не обладают храбростью зулусов. Я решил поделиться проблемой выбора со своим спутником. Энском взглянул на свою ногу и покачал головой. Затем достал из кармана монетку.
– Доверимся судьбе. Орел – геройски спасаемся бегством, решка – храбро остаемся на месте. – И он подкинул монетку. Я изумленно уставился на него разинув рот, даже с некоторым восхищением.
Никогда еще крайние затруднения, подобные нашим, не решались таким нехитрым способом.
– Орел, – сказал он спокойно, поймав монетку. – Что ж, друг мой, бегите, а я поползу за вами следом. Если я не вернусь, вы знаете адрес моего поверенного. Вам я завещаю все свои африканские пожитки в память о самом увлекательном путешествии.
– Не валяйте дурака, – твердо заявил я. – Давайте, обнимите меня за шею правой рукой и прыгайте на левой ноге так быстро, как только сможете.
Мы продвигались довольно бойко. Басуто открыли по нам огонь, но, как видно, лучшие стрелки полегли, ни одна пуля не достигла цели, хотя, пока мы не отошли на безопасное расстояние, пару раз чуть не зацепило.
– Вот, – заметил Энском, сделав последний спасительный прыжок к фургону, – теперь вы убедились, как мудро иногда полагаться на Провидение.
– Ну да, в образе монетки, – проворчал я, подсаживая его.
– Безусловно, а почему бы Провидению не воспользоваться монеткой так же, как и любым другим обычным предметом? О друг мой Квотермейн, разве вас никогда не учили, что пенс фунт бережет?