– Приветствую тебя, повелитель духов, от имени Совета, всего зулусского народа и от себя в выбранном тобой месте.
Зикали молчал.
Тишину нарушало лишь негромкое шушуканье. Помедлив, Кечвайо решил повторить приветствие:
– Открыватель, неужто ты оглох с возрастом, раз не слышишь своего короля?
– Нет, потомок Сензангаконы, – ответил наконец Зикали, и его негромкий голос разнесся по всему ущелью, – возраст тут ни при чем, но в последнее время мой дух витает далеко от тела. Подобно тому, как ребенок удерживает на веревочке шар, наполненный воздухом, и я должен вернуть его с небес на землю, прежде чем ответить. А что до выбранного мной места, как же иначе, если в этой самой долине я повстречал твоего дядю, короля Чаку, Лютого Зверя. Где же еще мне встречаться с последним королем зулусов?
Его слова прозвучали двояко, то ли он говорил о ныне правящем Кечвайо, то ли намекал, что в стране зулусов больше не будет королей. Члены Совета подумали о худшем и содрогнулись от страха.
– Отчего же не выбрать это святое для меня место? – продолжал Зикали. – Не тут ли, о сын Панды, король Чака убил моих детей и заставил меня сидеть там, где сейчас сидишь ты, и смотреть, как они умирают? Их притащили на этот выступ скалы, всех четверых, троих сыновей и дочь, и сбросили вниз на моих глазах, а убийцы – они плохо кончили, – эти убийцы смеялись, и Чака смеялся вместе с ними. Да, король смеялся, и я тоже, ведь король был вправе убивать моих детей и похищать их матерей, и разве я не радовался, что они покинули этот мир и попали в мир духов? Оттуда они часто говорят со мной, и даже сейчас, вот почему я не сразу услышал тебя, король.
Старик умолк и будто прислушался.
– Что ты говоришь, Нома? – продолжал он уже другим, нежным голосом. – Моя дорогая малютка Нома! О, я слышу, слышу тебя!
Теперь он встал на четвереньки и пополз, ощупывая все вокруг своими длинными пальцами, будто что-то искал.
– Где? Где? – бормотал он при этом. – О, понимаю, шакал зарыл его глубоко у самых корней, не правда ли? Уф! Как тверда земля. Ага, вот он, но взгляни-ка, Нома, я поранил палец о камень. Нашел, нашел! – Из-под корней поваленного дерева колдун вытащил череп ребенка и, держа его в правой руке, бережно отряхнул от приставшей земли. – Да, Нома, может, он и твой, но как я могу в этом убедиться? Что ты говоришь? По зубам? А, теперь я вспомнил! За день до того, как тебя забрали, я вырвал этот передний зуб, а под ним оказался другой, расколотый надвое. Если череп твой, то и необычный зуб найдется. Приблизься к огню, Нома, и взглянем вместе, ведь света луны недостаточно, верно?
Он вернулся к костру и склонился над пламенем, разглядывая череп.
– Верно, Нома, верно! Вот он зуб, такой же белый, каким я увидел его впервые много лет назад. О дорогое дитя моих чресл, драгоценное дитя моей души, ведь ты лучше меня знаешь, Нома, что мы рождаемся не с одним телом. Сегодня я приветствую тебя! – воскликнул он и поцеловал череп, прижав к своим губам. Затем старик положил его между собой и костром, повернув лицевой частью в сторону короля, и разразился своим жутким смехом.
Тихий стон прокатился среди присутствующих, а Гоза, прижавшийся ко мне, покрылся испариной. Тут вдруг голос Зикали стал жестким и деловитым, так сказать, совсем как у обычного доктора.
– Ты послал за мной, о король, как поступали и твои пращуры накануне великих событий. Какой же у тебя ко мне вопрос?
– Ты и сам знаешь, Открыватель, – как-то неуверенно ответил Кечвайо, – вопрос всего один: избрать мир или войну? Англичане грозят мне и моему народу, и у них слишком много требований. Среди прочего, они велят распустить нашу армию. Могу огласить и остальное, если пожелаешь. Так если я откажусь повиноваться, то в считаные дни они наводнят землю зулу, – наверняка их солдаты уже готовы перейти реку.
– В этом нет нужды, король, мне известно не меньше твоего. Ветер разносит слухи о требованиях белых людей, птицы поют о них, а гиены воют по ночам. Давай поглядим, как обстоят дела. Когда умер твой отец, пришел великий белый вождь Сомпезу и от имени английского правительства назначил тебя королем. Тем самым он попрал наши законы, ибо, согласно им, чужак не вправе назначать короля зулусов. Оттого Совет и знахари – заметь, король, меня с ними не было, – переселили дух Чаки Лютого Зверя в тело Сомпезу и наделили его правом поставить тебя королем над зулусами. Выходит так, что через дух Чаки ты принес клятвы английской королеве отменить казнь за колдовство, не убивать людей без открытого и справедливого суда и прочее. Ты нарушил эти клятвы, король, – прибавил он, помолчав немного, – пролил кровь и должен за нее держать ответ.
При этих словах среди членов Совета прокатилось возмущение, а Кечвайо привстал, затем снова сел. Зикали взирал на небеса и ждал, когда волнение уляжется.
– Сомневаетесь в моих словах? – продолжал он. – Тогда спросите белых людей, правду ли я говорю, спросите у духов тех, кто умер за колдовство, и женщин, убитых и брошенных на перепутье за то, что они выбрали в мужья не тех, кого дал им король.
– Как мне спросить белых людей, ведь они так далеко? – сказал Кечвайо, пропустив остальное мимо ушей.
– Будто бы, король? Ты прав, я не вижу и не слышу их, но я чувствую, один белый человек совсем рядом. – Тут старик снова поднял череп с земли. – А, благодарю тебя, дитя мое, – прошептал он. – Сдается мне, король, тут в ущелье притаился белый человек по имени Макумазан, добрый и правдивый, издавна знакомый с нашим народом. О мыслях белых людей лучше узнай у него, хоть он у них и не ближайший советник. Не веришь мне, спроси у него.
– Мы знаем его мысли, – ответил Кечвайо. – Нет нужды спрашивать Макумазана, он снова запоет старую песню. Речь о том, как быть зулусам, сдаться и стать уже не народом, а рабами или сражаться и прогнать англичан к морю, а следом за ними и буров.
– Прежде всего, мне должно знать, чего желают сами зулусы, ведь я живу вдали и знаю не так много о мире живых. Передо мной собрался Большой совет. Эти люди представляют весь народ, так пусть говорят.
Тут члены Совета принялись высказываться каждый в свой черед по старшинству. Мне не вспомнить всех присутствующих и их речи, однако знаю, вождь Сигананда, девяностолетний старик, говорил первым. Он рассказал, как был другом короля Чаки и его капитаном и они сражались вместе во многих битвах. Впоследствии он стал генералом короля Дингаана, а когда отлучился, тот убил буров во главе с Ретифом. Далее в гражданской войне он перешел на сторону Панды, а Дингаан был убит при поддержке буров. При нем началась битва у реки Тугела, хоть сам он и не участвовал в сражениях, но вскоре стал советником Панды, а после и его сына Кечвайо. Получился такой длинный и интересный экскурс в историю, охватывающий все периоды зулусской монархии.
– О король и советники, – заключил вдруг старик, – когда черный гриф зулусов атаковал птицу своего полета, он неизменно одерживал над ней верх, но, когда из-за моря прилетел серый орел белых людей, он победил грифа, и сердце мне подсказывает: как случилось в прошлый раз, так случится и в будущем. Чака всегда дружил с англичанами, и Панда, и ты тоже, король, – до нынешнего дня. Поэтому не следует отрубать руку, которая тебя кормит, поскольку она только кажется слабой, но может окрепнуть, вцепиться нам в горло и задушить.
Вслед за ним говорили братья короля, Ундабуко, Дабуламанзи и Магвенга. Они выступали за войну, впрочем, последние два осторожно подбирали слова. Далее следовал Ухаму, дядя короля, тот самый, кого считали сыном духа. Он был решительно против войны и настаивал на полном подчинении короля всем требованиям англичан. Приведя наглядный пример, Ухаму заявил, что король должен согнуться, как тростник перед надвигающейся бурей, а когда стихия пройдет, он снова выпрямится, и вместе с ним весь тростник народа зулусов.
С ним согласился Секетвайо, вождь умдлалози, и еще шестеро или семеро, но имена их я позабыл. В то же время Узибебу и советник Унчинквайо, впоследствии командовавшие при Изандлване, были за войну, как и Сирайо, муж двух женщин, похищенных с территории англичан и убитых, и вождь Умбилини, по рождению свази – сэр Бартл Фрер требовал его выдачи властям, – впоследствии он командовал зулусами в битве при Илобане. И напоследок резко высказался премьер-министр Умнямана. Мол, если в ответ на вызов белого быка зулусский буйвол, точно робкий теленок, спрячется в болоте, то пусть дух Чаки и духи всех предков утопят его там.
Выслушав всех, Кечвайо заговорил снова:
– Худо, если Совет делится на два лагеря, к кому же прислушаться вашему предводителю, когда подступят войска недруга? С тех пор как взошла луна, я сижу и подсчитываю голоса, и что же выходит? Одна половина почтенных мудрецов за мир, а другая против. Какой же путь избрать, воевать нам с англичанами или жить в покорности?
– Пусть решает король, – отозвались они в один голос.
– До чего тяжело быть королем! – воскликнул Кечвайо в сильном волнении. – Допустим, мы объявим войну и победим, разве я стану богаче, чем сейчас? Какая мне польза от новых земель, подданных, жен и скота, если всего этого и так вдоволь? А что я получу, если мы потерпим поражение и враг отберет у меня все, а может статься, и саму жизнь? Вот что я вам скажу: зулусы призовут проклятье на весь мой род до последнего колена на веки вечные. «Кечвайо, сын Панды, – скажут они, – из-за какого-то пустяка поссорился с англичанами, нашими бывшими друзьями, и некогда великий дом Сензангаконы обратился в прах, а его народ канул в небытие». Мой вестник Синтвангу принес от советника королевы суровое послание, мы дадим на него ответ словами или нашими копьями. Так вот, как он говорит, в Натале мало английских солдат и зулусы их враз проглотят, точно куски мяса, еще и голодны останутся. Только я сомневаюсь, все ли там английские солдаты. Макумазан, ты белый человек, – обратился он ко мне, повернувшись всеми своими телесами. – Скажи нам, сколько у королевы солдат?