– Эрнанду Перейра и Анри Марэ! – сказал он. – Мы обвинили и приговорили этого юношу на основе ваших показаний. Мы поверили вашим свидетельствам, однако если они ошибочны или сфабрикованы хоть в малейшей степени, тогда нам предстоит свершить не справедливое возмездие, а жестокое убийство и пролить невинную кровь. И вина за это деяние падет на ваши головы. Эрнанду Перейра и Анри Марэ, трибунал назначает вас стражами, которым надлежит вывести заключенного из его дома завтра утром, едва небо начнет светлеть. Именно от вас он попытается сбежать, и вы помешаете побегу, застрелив заключенного. Затем вы присоединитесь к нам – мы будем ждать неподалеку – и доложите о выполнении приказа.
Анри Марэ, услышав такое, возмутился:
– Богом клянусь, я не могу этого сделать! Разве честно и по-божески заставлять человека убивать собственного зятя?
– Вы свидетельствовали против собственного зятя, Анри Марэ, – сурово напомнил ему коммандант. – Почему же не застрелить из ружья того, кого вы помогли осудить своими словами?
– Не буду! Не могу! – восклицал Марэ, теребя бороду.
Но коммандант отказывался проявлять жалость.
– Вы получили приказ трибунала. Если станете возражать и далее, судьи могут заподозрить, что ваши показания были ложными. Тогда вы и ваш племянник также предстанете перед большим советом, на котором дело англичанина должно быть рассмотрено повторно. Для нас не имеет значения, кто из вас, вы или хеер Перейра, произведет выстрел. Смотри сам, как сказали евреи Иуде, который предал невиновного Христа[64]. – Коммандант помолчал, потом повернулся к Перейре. – Эрнанду Перейра, вы тоже не хотите стрелять? Прежде чем вы ответите, напомню вам, что ваши слова могут повлиять на наше мнение. Еще напомню, что ваши показания относительно того, что этот коварный англичанин злоумышлял и стал причиной гибели наших братьев, наших жен и детей, показания, которые мы признали правдивыми, могут быть подвергнуты сомнению, а большой совет вправе провести дополнительное расследование.
– Давать показания – одно, а убивать предателя – совсем другое, – ответил Перейра. А затем прибавил, побожась (во всяком случае, так уверял Ханс): – Но с какой стати я, раз мне известны злодейства этого негодяя, буду отказываться от исполнения приговора? Будьте покойны, коммандант, треклятый Аллан Квотермейн не сумеет сбежать от меня завтра утром!
– Быть по сему, – заключил коммандант. – Все слышали эти слова. Прошу хорошенько их запомнить.
Ханс сообразил, что совет закончился, и, опасаясь, как бы его не поймали и не убили, поспешил уползти прочь прежним путем. Он хотел предупредить меня, но не мог этого сделать, поскольку я сидел под стражей. Тогда он отправился к семейству Принслоо, отыскал старую фру, что утешала пришедшую в сознание Мари, и рассказал им о переговорах на совете.
Мари опустилась на колени и замерла, то ли молясь, то ли размышляя, а потом поднялась и произнесла:
– Тетушка, мне ясно одно – Аллана убьют на рассвете. Если он скроется до этого времени, то, быть может, спасется.
– Но где он сможет укрыться? – спросила фру. – Его ведь охраняют, девочка.
– Тетушка, позади вашего дома есть старый загон, построенный кафрами. Я видела там множество ям, в которых кафры прежде хранили зерно. Давайте спрячем моего мужа в одной из них и накроем чем-нибудь сверху. Буры вряд ли отыщут его, сколько бы ни старались.
– Хорошая мысль, – одобрила фру. – Но скажи мне, ради всего святого, как мы выведем Аллана из-под носа у охраны?
– Тетушка, у меня есть право посещать дом мужа, и я отправлюсь туда. А еще у меня есть право покинуть дом, прежде чем Аллана выведут. Вместо меня выйдет он, вы с Хансом ему поможете. Утром явятся буры, а в доме буду только я.
– Звучит неплохо, – ответила старая фру. – Но уверена ли ты, племянница, что эти отъявленные мерзавцы уберутся так просто? Думаю, они не угомонятся, пока его не найдут, ведь слишком многое поставлено на карту. Они сообразят, что он не мог уйти далеко, и примутся обыскивать поселение. Рано или поздно они либо сами отыщут его в той яме, либо он вылезет наружу. Им нужна его смерть, и благодарить за это следует твоего кузена Эрнана. Они прольют кровь ради собственного спокойствия. Короче говоря, они не уедут, покуда не убедятся, что Аллан мертв.
По словам Ханса, Мари снова крепко задумалась, а затем сказала:
– Да, тетушка, опасность велика, но мы должны что-то предпринять. Отправьте вашего мужа поболтать с охранниками и дайте ему с собой спиртного. А мы с Хансом обсудим, как действовать дальше.
Мари отозвала готтентота в сторону и стала расспрашивать, известны ли ему какие-либо снадобья, которые способны погрузить человека в продолжительный сон. Ханс ответил утвердительно – дескать, все цветные знают множество таких средств. Разумеется, он сможет добыть что-нибудь этакое у местных кафров, а если нет, то выкопает корешки одного растения, которое растет в здешних местах; эти корешки обладают нужной силой. Мари послала его добывать снадобье, а потом обратилась к фру Принслоо:
– Мой план состоит в том, что Аллан выйдет из дома переодетым в мое платье. Однако я заранее могу сказать, что он не станет убегать, ибо в его понимании это означает признание вины. Я предлагаю опоить мужа снотворным. Вы с Хансом перенесете его сюда, поближе к вашему дому, а потом, когда поблизости никого не будет, положите в яму и забросаете ее сверху сухой травой. Он пролежит там в беспамятстве, покуда буры не утомятся от поисков и не уедут. А если им все-таки случится его найти, хуже, чем есть сейчас, уже не будет.
– Хороший план, Мари. Сдается мне, однако, что Аллан его не одобрил бы, кабы узнал, – сказала фру Принслоо. – Он из тех, кто привык встречать опасность лицом к лицу, в его-то юные годы. Но ты права, мы должны вырвать Аллана из рук мерзавца Перейры, да падет на его голову гнев Господень! Да еще и папаша твой повадился петь с его голоса. Ты правильно сказала, хуже все равно не будет, даже если буры в конце концов найдут Аллана. А искать они будут тщательно, уж поверь, ибо твердо намерены пролить его кровь.
Да, таков был дерзкий и чрезвычайно опасный план Мари – отдать свою жизнь за мою. Она не сомневалась в том, что Эрнанду Перейра, застрелив жертву, не станет осматривать тело. Нет, он поскорее уедет, гонимый чувством вины, а я тем временем успею сбежать.
Ей было некогда продумывать все подробности. Не забудьте, мы говорим о совсем еще юной девушке, наполовину обезумевшей от страха за любимого. Она действовала почти наугад, шаг за шагом, и мое освобождение рисовалось ей, должно быть, венцом всего плана. Она объяснила фру Принслоо, что намерена напоить меня сонным зельем, если я откажусь от побега, и той с помощью Ханса придется спрятать меня, бесчувственного, в зерновой яме или где-нибудь еще. Возможно, что я соглашусь на предложение Мари, и тогда фру просто покажет мне убежище. А сама Мари собиралась выйти к бурам и сказать, что те могут искать меня сколько угодно.
Фру Принслоо, поразмыслив, нашла другой выход. Мол, она потолкует с мужем и сыновьями, а также с Мейерами, то есть с теми, кого я мог считать своими друзьями, и они помогут спасти меня или, если понадобится, обезоружат или даже прикончат Перейру, прежде чем тот возьмется за ружье.
Мари согласилась, что это было бы проще, и фру пошла побеседовать со своим мужем и с другими мужчинами. Но вскоре возвратилась опечаленной, ибо выяснила, что по приказу комманданта их всех тоже взяли под стражу. По-видимому, ему – или, скорее, мерзавцу Перейре – пришло в голову, что мужчины из семейств Принслоо и Мейер, которые относились ко мне как к брату, могут попытаться освободить меня или устроить какую-нибудь неприятность. Поэтому, в качестве меры предосторожности, их посадили под арест и забрали у них оружие. Коммандант при этом заявил, что такие меры обеспечат готовность Принслоо и Мейеров отправиться вместе с ним и с заключенным в лагерь на реке, где их ожидает допрос перед большим советом.
Фру сумела добиться от комманданта единственной уступки (должно быть, он, ввиду моей печальной участи, все-таки проявил милосердие). Он разрешил фру и моей жене навестить меня и принести еды, но при условии, что они покинут дом не позже десяти вечера.
Словом, нужно было действовать быстро. И две женщины, которым помогал готтентот, не медлили, ибо понимали, что другой возможности у них не будет. Пожалуй, стоит здесь сказать, что старая фру в присутствии Ханса предлагала Мари напасть на комманданта, который назначил Перейру моим палачом. Но по зрелом размышлении она отказалась от этой мысли: во-первых, все могло стать еще хуже и лишить меня последних из немногочисленных сторонников, а во-вторых, подобная попытка могла обернуться гибелью Ханса, которого наверняка заподозрят в соучастии.
Лишь готтентот знал подробности и мог поведать о заговоре буров, а потому ему вряд ли позволят убежать. Вдобавок необъяснимая смерть слуги-туземца, подозреваемого в измене, как и его хозяин, вряд ли привлечет внимание (таковы были те суровые и кровавые времена). Возможно, фру была права в своих предположениях или могла ошибаться, но, оценивая ее поступки, следует помнить, что она пребывала в неведении относительно героического стремления Мари погибнуть вместо меня.
Итак, две женщины и готтентот приступили к осуществлению описанного выше замысла. Правда, Ханс попытался внести кое-какие изменения. Он предложил подпоить охранников тем самым зельем, которое приготовили для меня, а потом втроем – он, я и Мари – бежать к реке и укрыться в тростниках. Оттуда, если повезет, мы доберемся до Порт-Наталя. Там живут англичане, и они нас защитят.
Конечно, в задумке Ханса не было ни малейшего смысла. Луна ярко освещала ровный и совершенно открытый вельд, было светло почти как днем, поэтому наш побег заметили бы практически мгновенно. Нас с Хансом сразу схватили бы и казнили немедленно. К тому же, как выяснилось позже, охранникам строго-настрого запретили что-либо пить, поскольку судьи сочли вероятным, что стражу могут отравить. Впрочем, женщины решили воспользоваться этим планом, если выпадет