– Это ты узнаешь, когда покончишь с ними, Макумазан. Но вот мы и пришли, и, прежде чем мы войдем в крааль, я хотела бы поблагодарить тебя за то, что ты попытался защитить моего несчастного мужа Масапо.
– Я сделал это лишь потому, что считал его невиновным.
– Знаю, Макумазан. Я тоже так считала, хотя всегда ненавидела его – о чем я тебе, конечно, говорила, – человека, выйти за которого меня заставил отец. Однако с той поры я кое-что узнала и теперь уже не думаю, что Масапо так уж невиновен. Ведь Садуко ударил его, и он мог затаить зло. Но вот чего я никак не возьму в толк, – добавила она в порыве откровенности, – так это почему он убил не Садуко, а его ребенка.
– Но ведь говорят, Масапо пытался убить Садуко, помнишь, Мамина?
– Да, Макумазан. Я и забыла. Он действительно пытался, но ему не удалось. О, теперь я словно прозрела на оба глаза. Гляди, вон идет отец. Я лучше пойду. Но ты приходи хоть иногда поговорить со мной, Макумазан, а то Нэнди старается держать меня в полном неведении о том, что творится вокруг, ведь я всего лишь красивая игрушка королевского дома, которой положено сидеть и улыбаться, но не думать.
И она оставила меня под впечатлением, что вне зависимости от того, насколько правдива была ее история, успех в жизни как будто не сделал Мамину более счастливой и довольной. Размышляя об этом, я зашагал навстречу старому Умбези. Пребывая в отличном настроении и преисполненный важности, он тем не ме нее тепло приветствовал меня. Он сообщил, что свадьба Мамины и Садуко после смерти ее мужа-колдуна – чье племя и скот были переданы Садуко как компенсация за потерю сына – стала для него благоприятнейшим событием.
Я спросил почему.
– Потому что Садуко становится большим человеком, а значит, и я, его тесть, становлюсь большим человеком вместе с ним, Макумазан. Кстати, Садуко стал мне благоволить и сделал очень щедрый подарок – часть стада Масапо, и вот я, так долго бедствовавший, наконец разбогател. Кроме того, Умбелази оказал мне честь и завтра посетит мой крааль вместе с несколькими своими братьями, а Садуко пообещал мне повышение после того, как наследником престола объявят сына короля.
– Какого сына? – спросил я.
– Умбелази, кого же еще? Умбелази, который, вне всякого сомнения, победит Кечвайо.
– Почему же «вне всякого сомнения», Умбези? У Кечвайо много сторонников, и если победит он, то, боюсь, повышение твое будет не выше зоба стервятника.
От моего грубого намека жирная физиономия Умбези вытянулась.
– О Макумазан, если бы я так думал, я бы перешел на сторону Кечвайо, хотя Садуко и зять мне. Однако это невозможно, потому что король любит мать Умбелази больше всех своих жен и, как я ненароком узнал, поклялся ей поддерживать Умбелази, самого любимого своего сына, и помогать ему во всем, вплоть до отправки ему собственного полка, если вдруг понадобится подкрепление. А еще говорят, Зикали Мудрый предсказал, что Умбелази победит и получит больше, чем надеется.
– Король, – вздохнул я, – лишь соломинка, которую гоняют два великих ветра – один влево, другой вправо – в ожидании, когда же ее унесет и упокоит тот, кто окажется сильнее! Предсказание Зикали! Его, как мне видится, можно толковать и так и эдак, если, конечно, оно вообще было, это предсказание. Что ж, Умбези, надеюсь, ты прав, хоть это и не мое дело, ведь в вашей стране я всего лишь белый торговец. Но признаюсь, сам я люблю Умбелази больше, чем Кечвайо, и считаю, что сердце у него доброе. И вот еще что: раз уж ты стал на его сторону, мой тебе совет – держись и впредь исигкоза, то есть приверженцев Умбелази, поскольку предатель почти всегда заканчивает плохо, независимо от того, победил он или проиграл… Ну что, будешь считать ружья и порох, которые я привез?
Ах, лучше бы Умбези послушался моего совета и остался преданным выбранному им предводителю: даже потеряв жизнь, он, по крайней мере, сохранил бы свое доброе имя!
На следующий день я отправился засвидетельствовать свое почтение Нэнди. Она нянчила своего малыша и показалась мне такой же, как прежде, – полной спокойного достоинства. И все же, думаю, принцесса была рада видеть меня, ведь я пытался спасти жизнь ее первенца, забыть которого она не могла. Во время нашего разговора о том печальном событии, а также о политической обстановке в стране, о которой, как мне показалось, она хотела что-то сообщить мне, в хижину вошла Мамина и, не дожидаясь приглашения, села. Нэнди сразу замолчала.
Однако это ничуть не смутило Мамину: она тотчас завела со мной разговор обо всем и ни о чем, абсолютно игнорируя главную жену. Некоторое время Нэнди терпеливо сносила это, затем, наконец воспользовавшись паузой в нашем разговоре, сказала Мамине тихо, но твердо:
– Дочь Умбези, это моя хижина, и ты очень хорошо помнишь об этом, когда возникает вопрос, кого посетит наш муж Садуко, тебя или меня. Не могла бы ты вспомнить об этом сейчас, когда я беседую с белым вождем, Бодрствующим в ночи, который был так добр взять на себя труд посетить меня?
Едва заслышав эти слова, Мамина вскочила в ярости. Должен признаться, никогда я не видел ее более прекрасной, чем в то мгновение.
– Ты оскорбляешь меня, дочь Панды! И при каждом удобном случае делаешь это, потому что завидуешь!
– Прости, сестра, – ответила Нэнди. – Почему же я, инкози-каас Садуко и, как ты говоришь, дочь короля Панды, должна завидовать тебе, вдове колдуна Масапо и дочери вождя Умбези, которую моему мужу было угодно взять в свой дом, чтобы разделять с ней свой досуг?
– Почему? Да потому, и ты это прекрасно знаешь, что Садуко любит мой мизинец больше, чем все твое тело, хоть ты и королевской крови и родила ему сопляков, – огрызнулась она, бросив недобрый взгляд на младенца.
– Может, и так, дочь Умбези, у мужчин свои прихоти, а ты, спору нет, красива. Однако спрошу у тебя вот что. Если Садуко так тебя любит, почему же он так мало тебе доверяет: чтобы узнать о каком-либо важно деле, тебе приходится подслушивать у моих дверей, как, например, на днях, когда я застала тебя за этим занятием?
– Потому что это ты, Нэнди, подговариваешь его не доверять мне. Это ты шепчешь ему не искать моего совета, мол, предавшая первого мужа предаст и второго. Потому что ты внушаешь ему, что я лишь забава для него, но не товарищ, и это, несмотря на то что я умнее тебя и всех твоих родственников королевских кровей, вместе взятых… в чем ты, придет день, убедишься.
– Верно, – невозмутимо отвечала Нэнди. – Именно я внушаю ему все это и рада, что Садуко прислушивается ко мне. Но вообще-то, у него своя голова на плечах. И ты, похоже, права: ко гда-нибудь ты принесешь мне много неприятностей, дочь Умбе зи. Однако сейчас не дело нам с тобой ссориться перед этим белым господином, поэтому повторяю тебе: это моя хижина, в кото рой я хочу говорить с моим гостем наедине.
– Да ухожу я, ухожу, – прошипела Мамина. – Но учти, Садуко непременно узнает обо всем.
– Разумеется, узнает, ведь сегодня вечером он придет ко мне, и я сама ему все расскажу.
Мамина выскочила из входного отверстия хижины, как кролик из норы.
– Прошу прощения, Макумазан, за то, что здесь произошло, – сказала Нэнди. – Но было просто необходимо указать моей сестре Мамине ее место. Я не доверяю ей, Макумазан. У меня такое чувство, будто о смерти моего сына она знает больше, чем говорит. Ведь она мечтала избавиться от Масапо – ты, наверное, догадываешься почему. Думаю, она принесет несчастье и навлечет позор на голову Садуко. Она околдовала его своей красотой, как околдовывает всех мужчин… быть может, немного и тебя, Макумазан… Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Я охотно согласился с этим предложением, и мы завели разговор о положении в стране и об опасностях, грозивших всем, и в особенности королевскому дому. Положение дел очень тревожило Нэнди; у нее была светлая голова, и она с опаской взирала на будущее.
– Ах, Макумазан, – проговорила она, когда мы уже прощались, – как бы мне хотелось быть женой простого человека, который не рвется стать великим. А еще – чтобы в моих жилах не текла королевская кровь.
На следующий день приехал принц Умбелази, а с ним – Садуко и несколько знатных зулусов. Прибыли они без помпы и шума, хотя мой слуга Скоул рассказал мне, что, по слухам, кусты в лесочке неподалеку отсюда кишат солдатами, приверженцами партии исигкоза. Если память не изменяет мне, свой приезд принц объяснил якобы желанием приобрести у Умбези бычков и телок редкой белоголовой породы с целью улучшить свое стадо.
Однако, оказавшись внутри крааля, Умбелази, будучи человеком открытым, не стал притворяться, и, сердечно поприветствовав меня, рассказал без обиняков, что прибыл сюда потому, что место это самое удобное для объединения его сторонников.
В течение последующих двух недель почти каждый час прибывали и убывали посланники, многие из которых были переодетыми вождями. Я бы и сам охотно последовал их примеру, то есть уехал бы, ибо чувствовал, что меня втягивают в водоворот опаснейших событий. Но дело в том, что уехать я не мог, поскольку был вынужден дожидаться оплаты за мои товары, а платили мне в этот раз, как и всегда, скотиной.
В те дни Умбелази часто вел со мной долгие разговоры, подчеркивая свое дружеское расположение к англичанам Наталя, в отличие от буров, которое он обещал проявить на деле, когда достигнет верховной власти в стране зулусов. Во время одной из наших бесед он впервые познакомился с Маминой.
Мы прогуливались с ним по небольшой лесной просеке, когда на ее дальнем конце вдруг показалась Мамина. Освещенная лучами заходящего солнца, она напоминала нимфу из волшебной сказки: из одежды на ней были только меховая набедренная повязка, ожерелье из голубых бус и несколько медных браслетов; на голове она несла кувшин из тыквы.
Умбелази тотчас заметил ее и, оборвав разговор о политике, явно утомивший его, спросил меня, кто эта красивая интомби (то есть девушка).
– Она не интомби, принц, – ответил я. – Это вдова, вновь ставшая женой – второй женой твоего друга и советчика Садуко. Она дочь твоего слуги Умбези.