Со временем вы, мадам, возможно, еще отыграетесь.
Она слушала его, не произнося ни слова. Майора смущало ее молчание, но он все же продолжал:
– Я в любом случае воспользуюсь своим правом помилования в вашу пользу, чего бы мне это ни стоило; в этом вы можете быть уверены, мадам.
– Мне не нужно ничьей милости, – наконец выговорила она. – Я невиновна. Вы сами, Рулз, знаете: все, в чем меня обвиняют, – низкая ложь. Я, может, допустила ошибку, назначив шевалье де Мобре советником, да и это еще неточно. Но когда от меня потребовали его отозвать, я подчинилась. Разве кто-нибудь когда-нибудь был сговорчивее меня?
Он опустил голову, пошарил в кармане своего камзола, извлек на свет небольшой сверток и протянул его Мари:
– Мне подумалось, что вам могут понадобиться эти вещицы…
Она приняла сверток и нащупала расческу, а также коробочку с румянами и флакон духов.
– Разве такое ничтожество, как я, имеет право пользоваться духами? – печально улыбнулась Мари, кивнув на свои лохмотья.
– Мадам! Я принесу вам одежду. Как можно быстрее я сделаю все необходимое.
– Спасибо. Не могу отказаться от того, чтобы выглядеть прилично.
– Могу ли я быть вам еще чем-либо полезен?
– Да, – не удержалась она. – Мне бы хотелось знать, что с моими детьми. Надеюсь, их невиновность не вызывает сомнений? А что сталось с моей кузиной Луизой?
– Ваши дети, мадам, находятся в замке Монтань в полной безопасности и в добром здравии. За ними присматривает мадемуазель де Франсийон. В этом отношении вам опасаться нечего. Ей только запрещено покидать замок.
– Благодарю вас, – улыбнулась она. – Только это и терзало мне душу: судьба моих детей! Теперь мне ничто не страшно!
Майор приблизился к Мари, взял ее за руку и настойчиво подтолкнул к стулу.
– Сядьте, – мягко проговорил он.
Она повиновалась. Он сам оперся рукой о стол, покачнувшийся было, если бы майор не успел поддержать его в равновесии.
– Мари! – заявил Рулз. – Необходимо все же подумать о том, как вытащить вас отсюда.
– Как, Мерри Рулз?! – вскричала она. – Это говорите мне вы, вы?! Да разве не вы сами сделали все, чтобы упечь меня сюда?
Он с покаянным видом покачал головой:
– Возможно, на моей совести великие прегрешения. Бог свидетель, Мари, меня ослепляла страсть. Но позвольте мне по возможности исправить прежние ошибки.
– Я ничего у вас не прошу и хочу только покоя. Если мои враги желают моей смерти, пусть приходят. Я не стану сопротивляться. У меня больше нет сил сражаться с тенями, предателями, подлецами. Довольно!
– Мари! – дрогнувшим от волнения голосом изрек он. – Я люблю вас, как прежде, даже больше, чем всегда. Каковы бы ни были ваши чувства ко мне, я вас не оставлю и буду защищать даже против вашей воли. Я хочу вызволить вас отсюда!
– А это возможно?
– Как я уже сказал, всем заправляет Пленвиль. Он принимает решения и уверяет, что за все в ответе народ. Я же вынужден повиноваться. Вполне вероятно, что скоро он наложит арест на замок Монтань. Он хочет стереть вас с лица земли… Но есть над ним высшая власть: власть короля. Я мог бы отправить к его величеству гонца; вы напишете послание, я отошлю его ко двору, и мы чего-нибудь да добьемся!
– Нет, сударь, я ничего не хочу просить у короля. Меня обесчестили колонисты – пусть они и признают свою ошибку. Если они это сделают, я, кстати, охотно их прощу!
– Не смею скрывать от вас, что было бы чрезвычайно трудно вернуть расположение колонистов. Они убеждены, что вы их предали, что вы вели распутную жизнь…
Она презрительно пожала плечами. Мерри Рулз всполошился.
– Мадам! – твердо выговорил он. – Я готов на все ради вашего спасения. И вижу лишь один способ вернуть вам честь: дать свое имя. Если вы согласитесь стать моей женой, никто не посмеет думать, что Мерри Рулз женится на погибшей женщине. Авторитет Пленвиля окажется под ударом!
– Рулз! Вы готовы на мне жениться в сложившихся обстоятельствах? – удивилась она. – Неужели вы дадите свое имя женщине, которую так грубо оскорбляли на заседании Совета? Причем никто не посмел поднять голос в мою защиту…
– Да, именно так.
– Думаю, Пленвиль отреагирует против вас незамедлительно. Если он так силен, как вы говорили, вы рискуете вместе со мной угодить на виселицу! Неужели вы сделаете это по доброй воле?
– Да! – беззвучно шевельнул он одними губами, дрожа от нетерпения.
Она поднялась с горькой усмешкой на губах:
– Сожалею, но я могла бы выйти только за того, кто прежде согласился бы отомстить за оскорбления, нанесенные мне Пленвилем и другими мерзавцами. Только их смерть я буду считать настоящей местью…
– Вы требуете, чтобы я вызвал Пленвиля? Убил его?
– Даже не этого… Я ничем и никому не хочу быть обязанной. Однако, Мерри Рулз, мне было приятно вас слушать. Я запрещаю вам продолжать, так как не хочу знать, хватит ли вам смелости проткнуть шпагой этого негодяя. Он будет наказан. Господь об этом позаботится…
Рулз опустил голову и пробормотал:
– Не знаю, кто из нас достоин большей жалости, кто больше страдает…
– Если вы в самом деле меня любите и хотите что-нибудь для меня сделать, позаботьтесь о моих детях и защитите их… Я ничего больше не прошу.
– Я позабочусь о них, как о родных, – заверил майор.
Он встал, поклонился и на негнущихся ногах пошел к двери.
ГЛАВА ВТОРАЯТень, иллюзия и надежда
Мари кончила молиться; она принималась за молитву уже не раз. Ей казалось, что Господь ограждает ее от грозных теней, обступивших Мари со всех сторон. Холодноватый свет луны просачивался сквозь щели. Стоило проплыть по небу небольшому облаку, и на стенах сейчас же начинали подрагивать неясные очертания.
Мари перекрестилась. Ей чудилось, что все вокруг вращалось, мощный вихрь увлекал ее за собой. Она уже собиралась лечь на солому, как внезапно вздрогнула, услыхав скрежет ключа в несмазанной скважине. Чего им было нужно от нее в столь поздний час? Неужели ее мучителям вздумалось сжечь ее заживо среди ночи, чтобы насладиться зрелищем?
Огромным усилием воли она напрягла тело, так как не хотела предстать перед тюремщиками обессиленной и раздавленной. Она услышала, как заскрипели ржавые дверные петли, и увидела неясный мерцающий свет морского фонаря. Человек, державший его в руке, размахивал им, будто кадилом. Он вынул ключ из замка, потом вставил его изнутри и запер за собой дверь.
Мари разглядела, как незнакомец спрятал огромный ключ в карман, поднял с пола сверток и шепотом спросил:
– Мари… Вы здесь, Мари?
– Да, – выдохнула она.
Он поднял фонарь на уровень глаз и осветил соломенную подстилку.
– Это я, Мерри Рулз. Как и обещал, принес вам одежду.
Мари не сразу успокоилась: имя Мерри Рулза вызвало у нее то же неприятное головокружение. Она закрыла глаза, вытянула руки вперед, нащупала стену и привалилась к ней, чтобы не упасть.
Мерри Рулз был здесь. Она могла позабыть о своей тревоге.
– Подойдите, – приказала она, – подойдите скорее…
Он выпустил сверток и, крепко зажав в руке фонарь, поспешил на зов. Он заметил, что Мари пошатнулась, силы ей изменили и она заметно побледнела.
С необычайными предосторожностями он помог Мари улечься на соломе.
– Не шевелитесь, – посоветовал он. – Отдохните немного. Я принес вам кое-что для поддержания сил.
Она почувствовала, как майор обхватил ее за шею и помогает сесть. Спустя мгновение он поднес к ее губам холодное горлышко бутылки и пояснил:
– Я увидел нынче днем, что вы очень бледны и слабы, и принес вам спиртное.
Она сделала маленький глоток, но этого оказалось достаточно, чтобы кровь заиграла у нее в жилах. Она едва не разрыдалась. Не зная, как ее утешить, и как никогда ясно осознавая все причиненное ей зло, Мерри Рулз лишь постучал Мари по спине, и жест у него получился дружеский, почти домашний.
– Ужасно! – едва слышно вымолвила она. – Это ужасно!.. Нынешняя ночь нагоняет на меня страх. Чего они ждут, почему не покончат со мной теперь же? Пусть убьют меня! Пусть убьют, лишь бы кончилась эта пытка одиночеством и темнотой! Не могу больше! Лучше сгореть заживо, чем терпеть этот непрекращающийся страх, это неведение перед будущим… Все что угодно, только не это…
– Вы мне доверяете? – спросил он.
– Не знаю! Я уже ничего не знаю… Поймите меня правильно, Мерри Рулз! Как я могу вам верить? Вы постоянно меня предавали. Всегда угрожали мне… Ведь именно по вашей милости я превратилась в то, что вы сейчас видите перед собой…
– Знаю, – смиренно молвил он. – Видите ли, Мари, страсть меня ослепляла. Когда вы меня отвергали, отдаваясь в то же время всем другим мужчинам, не стоившим моего мизинца, мне хотелось сломить вас, вашу славу, красоту, увидеть вас у своих ног, как сегодня. С вами случилось то, чего я и добивался: вы лишены всего, сами превратились в ничто… Вы – тень, не более. Я же, Мари, любил вас всей душой, а вы с отвращением меня отвергали, унижали! Никогда мы не понимали друг друга, да я и себя тогда не понимал, Мари. Я не знал, до какой степени буду страдать, видя вашу власть и гордость поверженными… Но теперь я жизнь готов отдать, лишь бы вытащить вас отсюда…
Он замолчал, ожидая, что Мари скажет хоть слово ему в утешение, но она не издала ни звука.
– Теперь-то вы мне верите? – продолжал он настаивать.
– Я хотела бы вам верить. Да, хотела бы, потому что умру счастливой, зная, что вы позаботитесь о моих детях. Это все, чего я прошу.
Он с досады поджал губы, видя, как глубоко в ней укоренилось сомнение. Тем не менее он не мог ее винить. Ведь он сам сделал все, чтобы их разделяла непреодолимая преграда. Но сейчас он был совершенно искренен, когда уверял, что по-настоящему страдает, видя ее в плачевном состоянии после былого величия…
Он вздохнул и наконец выговорил:
– Я принес одежду. Вот она. Вы оденетесь, Мари, и далее будете неукоснительно следовать моим инструкциям. Я устроил вам побег. Конечно, некоторый риск есть. Вы хорошо известны. Но под покровом ночи вас переправят на лодке на Доминику.