— Я знаю, что такой закон существует, но имеет ли право, комендант, ваш военный суд судить человека, не являющегося буром, в данном случае, подданного королевы Великобритании?
— Мы обсудили этот пункт, Аллан Квотермейн, — сказал комендант, и отвергли его. Вспомните, что перед тем, как вы поехали с покойным Питером Ретифом к вождю Сиконьеле, когда вам была придана команда зулусов, вы дали присягу переводить правильно и быть верным всем делам генерала Ретифа и его сотоварищей. Именно эта присяга и отдает вас под юрисдикцию настоящего суда.
— Я отклоняю вашу юрисдикцию, — ответил я, — хотя это и правда, что я давал присягу переводить правильно… Я требую, чтобы это заявление было записано в протокол.
— Это будет сделано, — сказал комендант и старательно сделал заметку на лежавшей перед ним бумаге. Затем он сказал:
— Обвинение против вас, Аллан Квотермейн, заключается в том, что, будучи одним из членов комиссии, которая направилась к королю зулусов Дингаану под командованием губернатора и генерала Питера Ретифа и его компаньонов, вы совершили лживый и коварный поступок, уговорив Дингаана убить Питера Ретифа и его сотоварищей, в особенности Анри Марэ, вашего тестя, и Эрнана Перейру, его племянника, с которым вы были в ссоре. Далее, после организованного вами вышеупомянутого убийства, вы договорились с королем зулусов, как вам вернуться в безопасное место. Признаете вы себя виновным?
Когда я услышал это отвратительное обвинение, ярость и негодование вызвали у меня громкий смех.
— Вы безумец, комендант, — воскликнул я, — если осмеливаетесь говорить обо мне такие вещи! На каком основании выдвинута против меня эта ужасная ложь?
— Нет, Аллан Квотермейн, я не безумец, — ответил он, — хоть и правда, что из-за ваших злобных деяний я, потерявший жену и троих детей под копьями зулусов, выстрадал достаточно, чтобы сделаться безумным… Что же касается доказательств против вас, то вы услышите их. Но сперва я напишу, что вы не признаете себя виновным.
Он сделал это и продолжал:
— Если вы признаете некоторые факты, то это сохранит нам много времени. Эти факты заключаются в том что, зная, что должно произойти с комиссией, вы пытались уклониться от ее сопровождения. Правда ли это?
— Нет, — ответил я, — я ничего не знал о том, что должно случиться с комиссией, хотя я чего-то и опасался, так как недавно спас своих друзей, — я указал на Принслоо, — от смерти от руки Дингаана. Я не хотел сопровождать комиссию по другой причине: в день отбытия в Зулуленд я женился на Мари Марэ. Однако, в конце концов, я поехал, потому что генерал Ретиф, являвшийся моим другом, очень просил меня поехать, чтобы быть его переводчиком.
Тут некоторые из буров сказали:
— Это правда!.. Мы это помним!..
Но комендант продолжал, не обращая никакого внимания ни на мой ответ, ни на реплики буров.
— Признаете ли вы, что состояли в плохих отношениях с Анри Марэ и Эрнаном Перейрой?
— Да, — ответил я, — потому что Анри Марэ делал все, что было в его власти, чтобы воспрепятствовать моей женитьбе на его дочери и очень плохо относился ко мне, который спас его жизнь и жизни тех его людей, которые остались с ним возле Делагоа, а затем в Умгингундхлову. Потому, также, что Эрнан Перейра прилагал все возможные усилия к тому, чтобы украсть у меня Мари, которая любила и любит меня. Кроме того, хоть я и спас Перейру, когда он был на волосок от гибели, впоследствии он пытался убить меня, стреляя в меня в уединенном месте. Вот знак этого, — и я прикоснулся к шраму на лице…
— Это правда, он… он сделал это, вон тот вонючий кот, — показав на Перейру, закричала фру Принслоо, но ей тут же было строго приказано помолчать.
— Вы признаете, — продолжал комендант, — что вы послали предупредить вашу жену и этих людей с нею, чтобы они выехали из лагеря, потому что на него должно произойти нападение, предлагая им держать это дело в секрете, и что впоследствии и вы, и ваш слуга готтентот сами благополучно возвратились из Зулуленда, где все те, кто поехал с вами, полегли страшной смертью?
— Я признаю, — ответил я, — что дал указание моей жене выехать в это место, где я строил дома, как вы сами видите, а также взять с собой любых из наших сотоварищей, которые решатся переселиться сюда, или, если это не удастся, ехать одной. Я сделал это, так как Дингаан сказал, то ли в шутку, то ли всерьез, что он дал приказ похитить мою жену, так как он пожелал сделать ее одной из своих жен, ибо ее красота, когда он увидел ее, запала ему в душу. Однако, это было сделано из ведома губернатора Ретифа, что может быть доказано его собственноручной припиской к моему письму. Я знаю также, что я бежал, когда все мои собратья уже были убиты, что знает и готтентот Ханс, и, если вы желаете, я расскажу, как мы бежали и почему.
Комендант сделал очередную заметку, а затем сказал:
— Пусть будет вызван и приведен к присяге свидетель Эрнан Перейра!
Это было выполнено и Перейре приказали рассказать свою историю.
Как можно себе представить, это был длинный рассказ и такой, который, очевидно, готовился с большой осторожностью. Я изложу лишь самые черные измышления его лжи. Он уверял суд, что против меня у него не было никакой враждебности и он никогда не пытался меня убить, или причинить хоть малейший вред, хотя и было правдой то, что его нежное сердце ощущало боль, потому что я украл его невесту, против воли ее отца, которая сейчас является моей женой.
Он сказал, что остался в Зулуленде, потому что знал, что я должен жениться на ней, когда она достигнет совершеннолетия, и ему слишком больно было бы видеть, как это будет сделано. Он сказал, что в то время, когда он находился там перед прибытием комиссии, Дингаан и некоторые его капитаны говорили ему, что я беспрестанно убеждал Дингаана убить буров, потому что, мол, они изменили повелителю Англии, но он, Дингаан, отказывался. Он сказал, что, когда Ретиф прибыл с комиссией, он попытался предостеречь его, но Ретиф не пожелал его выслушать, будучи ослепленным мною, как и многие другие, — Перейра бросил многозначительный взгляд на Принслоо.
Затем наступило самое худшее. Перейра сказал, что, ремонтируя ружья в одной из хижин Дингаана, он подслушал разговор между мною и королем, имевший место рядом с этой хижиной. Я, якобы, снова убеждал Дингаана убить буров, а потом послать импи, чтобы вырезать бурские семьи. Только, якобы, я попросил Дингаана дать мне время, чтобы вывезти из лагеря жену и еще нескольких друзей, которых я хотел пощадить, поскольку я, дескать, намеревался стать своего рода вождем над ними и взять всю страну Наталь под свое правление и под защиту Англии… На эти предложения Дингаан, якобы, ответил, что «они кажутся мудрыми и хорошими и что он очень внимательно обдумает их».
Перейра сказал дальше, что после ухода Дингаана он вышел из хижины и резко упрекал меня за коварство и пригрозил, что предупредит буров, что он и сделал впоследствии, и устно и письменно. Что я явился причиной того, что его задержали зулусы, а сам я, мол, пошел к Ретифу и выложил ему какую-то лживую историю о нем, Перейре, что побудило Ретифа выгнать его из лагеря и дать приказ, чтобы никто из буров не смел даже разговаривать с ним. И что тогда он сделал единственное, что мог, пошел к своему дяде и сказал, что его дочь находится в опасности, что ее жизнь — на волоске, так как готовится нападение зулусов.
Поэтому, дескать, он посоветовал Анри Марэ незаметно уехать и предупредить буров. Так они и сделали, тайком, не уведомляя Ретифа, но их задерживали то те, то другие случайности, которые он изложил детально, и поэтому они добрались до реки Бушменов слишком поздно, после завершения резни. Впоследствии, как уже знает комендант, прослышав, что Мари и другие буры переселились в это место до резни, они приехали сюда и узнали, что те поступили так в соответствии с предостережением, присланным Алланом Квотермейном, после чего они возвратились и сообщили эти новости оставшимся в живых бурам на реке Бушменов.
Это было все, что он собирался сказать.
Потом, поскольку я отложил свой перекрестный допрос до тех пор, пока не услышу всех свидетельств против меня, к присяге привели Анри Марэ, который подтвердил показания своего племянника по многим пунктам, в особенности о моих отношениях с его дочерью: он говорил, что возражал против моей женитьбы на ней, потому что я англичанин, которых он не любит, которым не доверяет и так далее.
Он добавил дальше, что Перейра действительно говорил ему, что получил надежную информацию, что Мари и буры находились под угрозой нападения, организованного сговором между Алланом Квотермейном и Дингааном, что он также писал Ретифу и пытался поговорить с ним, но его не захотели выслушать. Потом он уехал из Умгингундхлову, чтобы попытаться спасти свою дочь и предупредить буров. Это было все, что он мог сказать.
Поскольку свидетелей обвинения больше не было, я устроил перекрестный допрос этим обоим со всеми подробностями, но абсолютно безрезультатно, так как каждый существенный вопрос, который я задавал, встречал прямое отрицание.
Я позвал своего свидетеля, Мари, чье свидетельство они отказались выслушать на основании того, что она являлась моей женой и была, якобы, пристрастным лицом. Затем призвали семьи фру Принслоо и Мейеров. Все они рассказывали правильную историю моих отношений с Эрнаном Перейрой, Анри Марэ и Дингааном, насколько они их знали.
После этого, когда комендант отказался взять показания у Ханса, потому что он готтентот и мой слуга, я обратился к суду, рассказывая точно, что имело место между мною и Дингааном, и каким образом я и Ханс сумели бежать. Я подчеркнул также, что, к счастью, я не могу доказать мои слова, так как все остальные свидетели мертвы. Далее я достал мое письмо к Мари с припиской Ретифа и письмо к Ретифу, подписанное Марэ и Перейрой, находившееся у меня.
К тому времени, что я закончил свою речь, солнце уже садилось и все утомились. Мне было приказано уйти под стражей, в то время как суд остался на совещание, что продолжалось довольно долго. Затем меня снова вызвали и комендант сказал: