— Я отказываюсь от этого запечатления!
— Согласно новому уставу, отказ от запечатления — измена против рас Вселенной.
— Вот и отлично! Я изменница! Отправьте меня в Трейс!
Опять шушуканья. Еще полчаса утомительного ожидания. Наконец покрывшийся испариной председатель зачитал приговор:
— Подсудимая Мариэль из Палалии, хранительница памяти расы палал, запечатленная с Луисцаром из Опретауна, обвиняется в измене против рас Вселенной. Приговор — пожизненная ссылка в Трейс.
— Я могу идти прямо сейчас? — Мари указала на дверь.
В помещение вошли двое приставов. Взяв Мари под руки, ее повели в телепортационный зал. Проходя мимо Вейца, она улыбнулась ему и подмигнула. А когда проходила мимо Шеймаса, он одними лишь губами сказал:
— Мы скоро вернемся.
Мари кивнула и, в последний раз обернувшись, взглянула на Луисцара. Его глаза потускнели. На лице отпечаталась тень болезненного поражения. Провожая Мари взглядом, он понимал, что больше никогда ее не увидит. Понимал, что ему теперь придется жить с точившими его чувствами. Понимал, что это его пожизненное наказание: любить безответно.
Мари вывели из зала.
— Ты что, дура? — спросил у нее один из приставов. — Тысячи аглов мечтают об оправдании, а ты обратно в Трейс?
— Коробочку-то дадите? — поинтересовалась Мари, не желая обсуждать с ними свой личный выбор.
Ей вручили коробку. Мари молча взошла на подъемник канала и облегченно выдохнула. Меньше чем через минуту ее перенесло в телепортационную зону Трейса, где на смене снова были ее знакомые.
— Палал? — обалдел Эксул.
— Соскучились? — улыбнулась Мари, отдавая им коробку.
— Ты сумасшедшая!
Ей подали сенсор, отсканировали генный знак и выдали новый жетон. Мари проверила наличие на нем данных о мужьях и улыбнулась еще шире.
— Жизнь прекрасна, парни! Не подбросите до замка?
Конечно, друзья ей не отказали. Проезжая по полевой дороге и наблюдая за тем, как зеленеют поля Трейса, Мари беззаботно улыбаясь. Она знала, что в этот раз ее обвинение действительно пожизненное. Она осужденная и заключенная. Изменница. Преступница. Но еще никогда в жизни Мари не чувствовала себя более свободной.
Вернувшись в замок, она обо всем рассказала Гилье, и они долго смеялись, попивая чай с ягодным пирогом.
Шеймас и Вейц возвратились ближе к ночи. Уставшие, но довольные. Они сообщили, что Стон и Блин выбили себе должности в Междумирье, а Луисцар вернулся на трон, который теперь остался без императрицы, и неизвестно, займет ее место хоть кто-то, пока будет править нынешний император, запечатленный с той, которая ему не принадлежит.
Глава 38. Расплата
Постепенно жизнь налаживалась. Орден пересматривал одно дело за другим. Кого-то оправдывали, других возвращали в Трейс, а третьи сами искали причину, чтобы вернуться.
Нэима, Тальину и Лейсандру осудили спустя две недели. Что делать с ними, решал Совет области зроу, куда их направили. Решения принимались под чутким контролем Вейца и Мари.
Нэим получил семнадцать лет ссылки с последующей смертной казнью. Совет отправил его на полевые работы в кандалах. Тальина получила пожизненную ссылку. Ее отправили в тюрьму, где она проведет остаток своей жизни в одиночной камере без права общения. Лейсандра получила четыре года ссылки. Ее направили на работу в качестве недостающей горничной в панисоне Вейца, где она так любила развлекаться с Нэимом.
На следующий день после ссылки Тальины Мари навестила ее. Тюрьма, где содержались злостные преступники, находилась далеко от населенных пунктов и была окружена глубоким рвом. Держа в руках рулончиком свернутые бумаги, которые Мари планировала использовать лишь в крайнем случае, она поцеловала Вейца, оставшегося в коридоре, и сказала:
— Я быстро.
— Может, мне пойти с тобой? — заволновался он.
— Нет, это лишнее.
Тюремщик отворил тяжелую металлическую дверь, и Мари вошла в тесную, сырую, темную камеру, пропахшую плесенью и мочой. В камере было одно узкое окошко под потолком, деревянная скамейка, застеленная двумя старыми шерстяными одеялами, и ведро для справления нужды. Тальина — лохматая, в мешковатом платье-балахоне и босиком, — подняла на Мари зареванное лицо с покрасневшими глазами и вспухшим носом.
— Позлорадствовать пришла? — рявкнула она.
— Узнать, как вы тут, — ответила Мари, не приближаясь.
— Чудесно!
— Могло быть хуже. Благодарите Шеймаса. Это он попросил отправить вас в тюрьму, а не на непосильный труд в поле на трейсовском пекле. Тот самый Шеймас, которого вы ненавидите.
Шеймас стал главной причиной визита Мари. Ей хотелось, чтобы Тальина знала, что тот самый мальчик, которого она презирала с самого его рождения, замолвил за нее словечко. Хотела увидеть раскаяние в ее глазах. То самое раскаяние, способное смягчить ее наказание. Несмотря на пережитое горе, Мари была готова позволить Тальине хотя бы ее редкие встречи с сыном. А так как зроу к ней прислушивались, они запросто пошли бы навстречу.
— Вы уничтожили нашу расу, а мы не испытываем к вам ничего, кроме жалости. Закончить жизнь в одиночестве в грязной камере, где вас ни разу не навестит даже родной сын… Врагу не пожелаешь.
— Главное — он не женился на тебе!
— Да, вы своего добились. Поздравляю! Теперь ваш сын тоже обречен на одиночество и пожизненные муки совести. Вы потрясающая мать!
Тальина скривилась и отвернулась.
— Я последняя, кого вы увидите в своей жизни, за исключением тюремщиков, — добавила Мари. — Может, вы желаете что-то сказать?
— Будь ты проклята!
Мари поняла, что сердце этой падшей женщины черно до предела. В нем не осталось ничего светлого. Мари не ждала от Тальины прощения в уничтожении Палалии, но надеялась хотя бы на ее сожаление о том, как несправедлива она была к Шеймасу. Но ждать было бесполезно.
— Что ж, тогда не буду вам докучать. — Мари швырнула ей бумаги. — Вы всегда считали, что власть в ваших руках. Это подтверждение того, что вы были лишь пешкой в чужой игре.
— Что это? — Тальина с отвращением покосилась на рассыпавшиеся листы у своих ног.
— Отчет с регистраторов телепортационных капсул Нэима и Лейсандры. Наслаждайтесь.
Мари постучала в дверь, и тюремщик отворил ее.
— Ну как все прошло? — кинулся к ней Вейц.
— Она не раскаялась, — ответила Мари.
— Ты дала ей шанс. Она сама его упустила.
— Я только что убила ее, Вейц. Мысль о том, что она была посмешищем в глазах тех, кому она доверяла, сведет ее с ума.
Едва Мари это сказала, как из камеры донесся протяжный вопль боли.
— Лишь бы ты не сошла с ума, — он поцеловал ее в лоб и, взяв за руку, повел вон из злосчастной тюрьмы.
На следующий день Мари в сопровождении Шеймаса прибыла на поле, где в кандалах трудился Нэим. На нем было такое же мешковатое платье-балахон, как у Тальины, ноги босые и голова побрита наголо. Мари попросила Шеймаса подождать ее на дороге, слезла с мотоцикла и, поцеловав мужа, поправила сумку за спиной. Вейц изначально был против идеи навестить Нэима. Он давно простил его и призывал к этому Мари. Ей удалось убедить мужа, что это будет их единственная и последняя встреча. Мари не собиралась тратить свою жизнь на Нэима. Но не могла отпустить его, не увидев еще раз. Ей хотелось посмотреть в глаза своему врагу, воочию увидеть, что он наказан за все свои злодеяния.
Приветствуя других рабочих, обрабатывающих тянущиеся стебли, Мари подошла к Нэиму на предельно безопасное расстояние. Он был на цепи, словно на поводке, а эта цепь присоединялась к тросу, протянутому через все поле. Его полные губы потрескались и покрылись корочкой. Поры лица забились полевой пылью. Под ногтями скопилась грязь. Перестав работать мотыгой, он выпрямился и исподлобья посмотрел на Мари.
— Что тебе надо? — процедил он сквозь зубы.
— Поверьте, не соскучилась. Пришла узнать, как вы тут.
— Замечательно! Зря я раньше избегал судимости.
— Перед нами стоял нелегкий выбор: отправить вас на поле или рубить лес. А там кавры. Они хоть и не едят гниль, но мало ли что им в голову взбредет. Сжалившись над вами, мы выбрали первое. Рада, что вас все устраивает. Я очень переживала.
— Надо было убить тебя в младенчестве, — прошипел Нэим.
— Надо было. Но вы этого не сделали, и я вам сердечно благодарна. Кстати, я вам тут обед принесла. Говорят, кормят вас неважно. — Мари вытащила из сумки судок и открыла крышку.
— Что это за смердящая дрянь?! — поморщился Нэим.
— Бычий член в собственном соку. Фирменное блюдо.
— Ешь сама. Я лучше буду есть землю.
Мари прикрыла судок и поставила его на землю.
— Сейчас вы это есть не будете. Но пройдет день, два, три, и вы проголодаетесь. К тому времени эта чашка будет кишеть червями, а другого вам не дадут. И вы будете жрать их, причмокивая и рыдая. Только представьте, как вы тут повеселитесь за эти семнадцать лет. Прощайте, Нэим. Счастливо оставаться.
Мари шагнула назад, развернулась и оставила Нэима думать над ее словами. Подойдя к мотоциклу, она села позади Шеймаса.
— Ему понравился шедевр моей кулинарии? — усмехнулся он, заводя мотоцикл.
— Когда-нибудь он начнет просить добавки, — засмеялась Мари и, обняв мужа, положила голову ему на спину. — Они получили по заслугам. Теперь я спокойна.
— Больше нет желания навещать их?
— Нет. Отныне им нет места в моей жизни.
В этот же вечер она прибыла в пансион Вейца, где планировала провести романтическую ночь с мужьями. Уточнив у администратора, заменили ли кровать в номере сорок два, Мари распорядилась, чтобы туда отправили новенькую горничную.
В комнате все было в точности так, как когда здесь встречались Нэим и Лейсандра. Только другая кровать. Мари провела ладонью по шелковому покрывалу и села. В дверь робко постучались.
— Входи, убогая! — ответила Мари.
В номер неуверенно вошла Лейсандра, в таком же мешковатом платье, как у Тальины и Нэима. Зло глядя на Мари, она заламывала пальцы и ждала приказа.