анавливала звонок на мобильном телефоне (он у нее отключался периодически), потом налаживала слуховой аппарат, и она каждый раз говорила – «Надо же, Наташка, как хорошо я теперь вижу и слышу! Я знала, что ты придешь и мне все наладишь».
Такой у нас был ритуал.
И при этом, друзья мои, знаете, какое чувство у меня было, когда я приходила в ее дом?
Чувство защищенности, чувство правильности происходящего, как будто я попадала в объятья родного человека. Хотя вроде как это я о ней заботилась, хотя это я привозила ей еду, прибиралась у нее на кухне и налаживала гаджеты. И все же было чувство, что не я, а она меня обнимает и защищает. Было что-то надежное, теплое, основательное в ее безалаберном, заваленном книгами и рукописями доме. Казалось, что мир стоит надежно, что ничего катастрофически плохого не может случиться.
Вот не знаю, друзья мои, удалось <ли> мне до вас донести, какой уют и спокойствие окружали меня в ее доме, несмотря на внешний хаос и полный беспорядок.
И ведь посмотрите, какой парадокс – я в последние годы ее жизни по глупости своей считала, что это я помогаю ей, я ее поддерживаю, я о ней забочусь, а после ее смерти совершенно точно знаю, что не я, а именно она была для меня самой главной опорой и поддержкой – таков был масштаб ее личности, невероятный масштаб.
Вы не представляете, как мне сейчас этого не хватает…
Я в какой-то момент начала понимать, что она, сидя дома, постепенно начала тосковать по нормальной жизни.
Ей была необходима движуха в буквальном смысле слова.
Тогда мы стали с ней кататься по Москве в моей машине.
Выезжали вечером, когда уже не было больших пробок, и кружили по центру Москвы. Она очень радовалась этим поездкам, и я радовалась вместе с ней.
Однажды весной она меня попросила прокатиться по Москве и полюбоваться на тюльпаны, а я в тот период была очень занята и все откладывала и откладывала нашу поездку, пока тюльпаны не отцвели, и помню очень хорошо, что я ей пообещала, что непременно поедем любоваться на тюльпаны следующей весной. Мариэтта Омаровна с энтузиазмом, без всякого сомнения, без тени упрека, между прочим, согласилась, что да, следующей весной непременно. Не собиралась она умирать.
Я сейчас очень-очень сожалею, что мы тогда не съездили…
Поскольку я ей привозила всякую, на мой взгляд, вкусную еду (просто порадовать хотела, да и подкормить, потому что она склонна была забывать о еде, а тут за компанию ела с удовольствием), она однажды попросила меня купить ей миноги – «Помнишь, Наташка, была такая рыбка?»
До этого она вообще никогда у меня ничего не просила – я покупала ей еду исключительно по собственной инициативе.
«Если тебе попадется эта рыбка, купи мне, пожалуйста», – наивно попросила Мариэтта Омаровна.
Попадется! Можно подумать, эта рыбка может «попасться».
Короче, я поехала в «Азбуку вкуса», и она-таки там обнаружилась. Не спрашивайте, сколько она стоила – это в данном случае совершенно не важно.
(Хотя какого рожна она столько стоит?!)
Важно только то, что мы с Мариэттой Омаровной с удовольствием эту рыбку съели, чем я и она были очень довольны.
А теперь о том, что я уже никогда не услышу, и о том, как мне было приятно это слышать и как я без этого тоскую.
«Тааак! Это звонит мне умная девочка Наташа!
Ну! Сафонова Наташка мне сейчас расскажет что-то интересное! Слушаю внимательно.
Наташка, мне срочно нужно с тобой поговорить! Ты мне скажешь – я совсем выжила из ума, или еще не совсем?
Расскажи мне про твою Марусю! Это удивительная девочка!
Наташа, у тебя очень хороший слог, я только что прочитала твой пост. Я тебе как литературовед говорю – тебе надо писать!
Давай ты соберешь все рассказы про Марусю и мы с тобой издадим книжку!
С изданием я тебе помогу.
Наташка, я совсем пала духом, что мне не свойственно. Давай поговорим о хорошем!
Наташенька, крошка, как хорошо, что ты позвонила! Мне сейчас очень нужно с кем-то поговорить, кто не в таком унынии, как я.
Наташка, я не могла до тебя дозвониться, а мне так много нужно тебе рассказать!
Ничего, если я тебе еще позвоню сегодня?
Наташечка, крошка… звони мне почаще…»
Ну, в общем, вы поняли, друзья мои…
А еще представляю, как бы она отреагировала на ликвидацию «Мемориала» – конечно, была бы в страшном гневе, конечно, огорчалась, что нет у нее сил это изменить, и конечно, все- таки думала о том, что она может сделать, чтобы «Мемориал» продолжал свою работу.
Но, пожалуй, лучше всего об этом написала ее дочь Маша Чудакова.
Цитирую – «Но Мариэтта бы сказала, отчаиваться не надо ни в коем случае. Что-нибудь умные головы придумают. Как все то, что хранилось в Мемориале, сохранить до лучших времен. А что они наступят, в этом не было у нее сомнений даже в куда худшие времена».
Вот точно! Так бы и сказала.
Константин Селин
Мы встретились всего один раз 31 декабря 2015 года.
Скоро уже новый год, Мариэтта Омаровна с друзьями приезжает в Химки к бастующим дальнобойщикам. Из багажника вытаскивают елку, игрушки и несколько чемоданов книг. Гостей приглашают в переоборудованную под кухню «буханку», где фигуру небольшой, но сильной женщины сразу обступили десятки взрослых мужиков, повылазивших из своих огромных грузовиков. Все погрузились в несколько часов лекций, разговоров, споров и смеха. Уверен, что у многих эта встреча оставила в душе теплый свет, который греет до сих пор.
Сергей СеровВечная память
Каждому, кто имеет хоть какое-то отношение к дизайну и архитектуре, не надо напоминать, кто такой Селим Омарович Хан-Магомедов. Точно так же каждому, кто имеет отношение к литературоведению, не нужно рассказывать, кто такая Мариэтта Омаровна Чудакова. Две вершины в своем деле. Брат и сестра.
Мы не были знакомы лично, но у гроба Селима Омаровича, с которым мы работали во ВНИИТЭ, 5 мая 2011 Мариэтта Омаровна неожиданно подошла ко мне и сказала, что он был крещен, и попросила меня иногда поминать его в церкви.
Не могу сказать, что я исправно исполнял наказ. Но изредка вспоминал и поминал. Как внезапно сегодня – в Соборе Архистратига Михаила. Главного борца против диавола и всякого беззакония среди людей. Только сел в машину после службы – по радио сообщают: скончалась Мариэтта Чудакова.
Елена СеменоваИ на том свете всех построит
(«Независимая газета»)
Мариэтта Омаровна Чудакова читала в Литинституте им. А.М. Горького курс русской литературы 1920–1930-х годов. Тынянов и Олеша, Есенин и Клюев, Хармс и Зощенко, Катаев и Черный. Читала энергично и страстно, взахлеб. Как делала все в жизни. Маленькая, прекрасно сумасшедшая, она шла по двору Литинститута и всегда бубнила себе под нос что- то определенно важное. Когда она хотела – а хотела и зажигала она всегда, – она, казалось, могла взорвать даже айсберг.
Нас, студентов, напугали, что на зачете она ой как строга, и мы тряслись. Но… случилось чудо. Мариэтта Омаровна вошла в аудиторию и сказала – так, ты и ты, вот вам деньги, и дуйте в магазин за лимонадом и печеньками. А потом – заготовленных вопросов на билетиках у нее не было – Чудакова пошла по рядам и, заглядывая каждому в глаза, беспрекословно изрекала примерно в таком духе: так, ты – Маяковский и Пастернак, ты Есенин и Хармс, ты – Булгаков и Зощенко. Мне досталась пара Багрицкий и Клюев, и я с удовольствием сделала сравнительный анализ этой великой пары. В процессе, конечно, пили лимонад, поедали печеньки, а особо отличившимся Мариэтта Омаровна подарила сборники «Тыняновские чтения». Ни разу не встречала в жизни преподавателя, который давал бы подарки за хороший ответ на зачете! Вот такой замечательный был аттракцион.
Чем занималась Мариэтта Чудакова? Легче сказать, чем она не занималась. Доктор филологических наук, литературовед, историк литературы, текстолог, мемуарист, педагог, общественный деятель, активная участница работы Комиссии по вопросам помилования при президенте Российской Федерации, за что получила Благодарность президента РФ (2002). Между прочим, при всем объеме сделанного наград у Мариэтты Омаровны немного, и «НГ» может гордиться, что в 2017 году вручила ей премию «Нонконформизм» в номинации «Нонконформизм-судьба». Всех нас поражали ее бешеная энергия, острый ум, бесконечный позитив и настырность. Мы все по отдельности и в целом Россия потеряли прекрасного исследователя и гражданина. Но сдается мне, что Мариэтта Омаровна и на том свете всех построит и мы еще о ней услышим!
Евгений СидоровО Чудаковой вдогонку
Чудакова, на мой взгляд, была одной из немногих героинь нашего смутного негуманитарного времени. Она обладала редким даром общественного служения. Вот уж для кого история и литература были словом и делом. Втайне горжусь, что завлек Мариэтту Омаровну в Литинститут, где она преподавала до конца своих дней.
Cлучилось это вскоре после того, как ей пришлось уйти из Ленинки, где она несколько лет изучала архив Михаила Афанасьевича Булгакова. Шел тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, последний советский год активной партийно-государственной борьбы с инакомыслием. C появлением М.С. Горбачева ситуация начала меняться. И Чудакова внесла в стены нашего вуза атмосферу научного и педагогического артистизма, опираясь на творчество Олеши, Зощенко, Замятина, Бабеля, Тынянова и, конечно, Булгакова. Она называла это «историей литературы советского времени», а не «историей советской литературы», и в подобной редакции недвусмысленно звучал вызов.
Хорошее начиналось время. Еще ярче раскрывались дарования педагогов с Тверского бульвара, особенно любимых учениками: С.Б. Джимбинова, С.П. Смирнова, Ю.В. Томашевского, Е.Н. Лебедева. На кафедру литературного мастерства пришли Андрей Битов, Владимир Маканин, Анатолий Ким, Юрий Левитанский. Да и студенты восьмидесятых были в целом замечательные, многие их имена на слуху, и по праву.