— Говорят, пришлём завтра рабочий контроль…
Няньки замолчали и стали ещё сильнее шаркать щётками.
— Нянюшка, — сказала Марийка, — дайте мне щётку, я вам помогу.
Санитарка обернулась.
— Ты чего тут торчишь на сквозняках! — закричала она на Марийку. — Марш в палату!..
Марийка поплелась в палату, вздыхая, легла в постель и снова начала рассматривать свои пальцы и обрывать с них старую кожу. Потом она не вытерпела, опять встала и подошла к окошку. Там, за окном, где-то далеко свистел паровоз, там были улицы, дома, магазины, собаки…
Как ей хотелось скорей попасть домой, побывать у Стэллы, у горбатой Веры, сбегать к Саше-переплётчику, разузнать все новости.
Наконец наступил долгожданный день выписки. Снова Марийка едет с матерью на извозчике, закутанная в большой платок. На земле, на крыше, на деревьях — всюду белеет первый снег. Над каменным домом, где помешалась городская управа, развевается красный флаг.
А вот Губернаторская улица, вот и булочная Сафонова, куда Марийка так часто бегала за хлебом. Вот и переплётное заведение мадам Таракановой с запертой на замок дверью, вот, наконец, и дом Сутницкого.
Кто это там топчется у ворот? Это, никак, дворникова Машка и Сенька…
Марийка засмеялась и начала махать руками.
— Да тише ты! — заворчала Поля. — Ещё с извозчика свалишься.
Пролётка медленно въехала во двор.
Когда Марийка впервые после возвращения из больницы увидела себя в зеркале, она испугалась. Некрасивая глазастая девочка с наголо обритой головой была совсем не похожа на прежнюю курчавую Марийку.
Но не только сама Марийка переменилась за эти два месяца — всё вокруг переменилось ещё больше, как будто прошёл целый год.
Собрание кухарок
Теперь уже самым главным в доме был не Сутницкий, а домовый комитет, или домком. Председателем домкома выбрали печника.
Как раз на другой день после возвращения Марийки из больницы домком созвал первое собрание жильцов.
Сенька Полуцыган и Машка бегали по лестницам, звонили во все квартиры подряд и раздавали повестки. Собрание было в прачечной. Пришли все жильцы, кроме самого Сутницкого и Шамборского, который исчез из города.
Управившись на кухне, Поля тоже побежала на собрание. Она вернулась поздно вечером и рассказывала Марийке:
— А печник-то наш каков! И не узнать его — распорядительный, сурьёзный такой… «Мы, — говорит, — теперь многосемейных трудящихся, будем переселять из подвалов в верхние этажи. Пришло и наше время, пусть и наши ребята поживут в тепле да просторе…» Все как закричат!.. А Волгина аж побледнела от злости — они ведь с мужем да с двумя собачками шесть комнат занимают.
После возвращения из больницы Марийке долго ещё не разрешали играть с Лорой. Елена Матвеевна всё боялась, что у Марийки где-нибудь под ногтями застряли микробы скарлатины. Лора за это время ещё больше отвыкла от Марийки и ещё больше сдружилась со своими одноклассницами. Когда она увидела похудевшую длинноногую Марийку с обритой, круглой, как шар, головой, она всплеснула руками и сказала:
— Господи, какая ты стала смешная!..
Докторша, которая раньше очень мало вмешивалась в хозяйские дела, теперь часто заходила на кухню и сама проверяла, не много ли масла уходит у Поли на жаренье котлет.
— Экономней, экономней, Поля, — говорила докторша, усаживаясь в своём шёлковом халате на табуретку возле плиты. — Скоро нам всем придётся есть картофельную шелуху. Нужно запасать продукты.
И докторша запасала. Катерина теперь целые дни бегала по очередям, получала пайки, приводила на дом спекулянток, которые выменивали сало и пшено на старые платья.
Кладовка и швейная комната до отказа были набиты банками, мешочками и узелками. Однажды Катерина приволокла откуда-то целую наволочку лаврового листа и десять жёлтых церковных свечей. В квартире развелось столько мышей, что кот Елены Матвеевны не успевал за ними охотиться.
Максимовна, кухарка Шамборских, прибежала на кухню к Поле:
— Полюшка, знаешь, матушка, новость? В газете пропечатано, что сегодня вечером в театре, где картины показывают, собрание кухарок будет со всего города.
— Чего? — переспросила Поля и перестала рубить мясо.
— Обще-город-ское собрание прислуги — написано, — раздельно сказала Максимовна. — Двадцать лет в кухарках живу, а про такое ещё не слыхивала. Сходим, что ли, Полюшка?
— А чего ж мы там делать будем? — спросила Поля. — Ты, Катерина, пойдёшь, что ли?
Катерина гладила бельё. Сжав тонкие губы, она старательно разглаживала тюлевую накидку и, не отвечая, покачала головой.
— Ну, так как же, Катерина? — спросила ещё раз Поля.
Катерина с грохотом опустила утюг на самоварную конфорку и фыркнула:
— Как же, так я и побежала!.. Кто место берегёт, тот по собраниям не шляется.
— Вольному воля, — сказала Максимовна, приподнимаясь с табуретки, — а ты, Поля, к семи часам приходи.
После ухода Максимовны Марийка начала приставать к матери:
— Мама, и я с тобой пойду.
— Выдумаешь тоже! Вон лучше тарелки перетирай, а то мне одной не справиться.
В половине седьмого кухня была уже чисто прибрана, пол вымыт, кастрюли начищены и расставлены по полкам. Поля надела свой парадный плюшевый жакет и хотела уже идти, но в эту минуту в кухню заглянула Елена Матвеевна.
— Поля, быстренько ставь тесто для пончиков. Сейчас придут Дорошевичи. Куда ты это так нарядилась?
— На собрание иду. А тесто, Елена Матвеевна, пусть Катерина поставит.
— Ах, Поля, ты ведь сама знаешь, что у Катерины пончики всегда пригорают! И что это вдруг за собрание? Господи, уже и за кухарок, взялись!
— Уж как хотите, а я пойду.
Поля повернулась и вышла из кухни. Марийка опрометью кинулась за ней.
— Мама, мама, возьми меня с собой!
Поля махнула рукой:
— Ну, иди! От тебя ведь не отвяжешься.
Вот и кинематограф «Модерн».
Они вошли внутрь. Марийка ещё никогда здесь не бывала. Она увидела множество зеркал, мягкие диванчики и пальмы. Под потолком висела люстра в виде кораблика.
— Сколько много народу, мама! Неужели это всё кухарки?
Поля пожала плечами. Она не думала, что в городе так много кухарок.
— А вот и наши, — обрадовалась Поля, увидев на одном из диванчиков в углу Максимовну и горничную Сутницкого Франю.
— Чего девчонку притащила? Чай не для забавы нас сюда собрали! — строго сказала Максимовна…
Поля только махнула рукой — пускай, мол; а Марийка спряталась за её спину. Она боялась толстой усатой Максимовны; от которой пахло табаком.
— Только я сюда собралась идти, — рассказывала Поля женщинам, — вдруг наша-то на кухню явилась: «Пеки, Поля, пончики». А я прямо так и говорю: «Поедите, барыня, и Катерининых пончиков». Повернулась и ушла. Наша-то и осталась с разинутым ртом…
— А чего с ними церемониться? — сказала Франя. — Они вон с нами не нежничают. Выжмут всё здоровье и на улицу выкинут, как собаку. Ладно, теперь и мы, кастрюльницы, за ум возьмёмся.
Прозвучал звонок, все прошли в зал. Там было полутемно и холодно. Перед белым полотном экрана поставили длинный стол и стулья. За столом разместились пять мужчин и одна стриженая женщина в белой блузке с мужским галстуком.
Марийка так и подскочила на месте. За столом сидел Саша-переплётчик, а стриженая женщина была Анна Ивановна, та самая Анна Ивановна, которая умела печатать на машинке.
Марийка начала подмигивать Саше и даже помахала ему рукой, но он, видно, её не замечал.
Когда все заняли места и в зале утихло, Анна Ивановна вышла вперёд и сказала:
— Дорогие товарищи! Городская организация большевиков приветствует в вашем лице всех освобождённых женщин!
В зале захлопали в ладоши.
Потом вышел мужчина. Он говорил долго. Марийка нечаянно заснула, прислонившись к плечу матери. Её разбудил ужасный шум. Она вздрогнула и открыла глаза. Женщины вскакивали с мест, кричали и размахивали руками.
— Отменить слово «барыня»! Нету больше барынь!
— Чтоб был день отдыха раз в неделю!
— Пускай они нам на «вы» говорят. Всю жизнь тыкают, надоело!..
Потом вышла к столу какая-то нянька и начала рассказывать, что ей уже три года и четыре месяца не платят жалованья. Она плакала и требовала, чтобы за неё заступилась советская власть.
После няньки взяла слово Анна Ивановна.
Она сказала, что все горничные, кухарки и няньки должны вступить в свой профсоюз.
— Товарищи женщины, — закончила Анна Ивановна, — но вы и сами не плошайте, не будьте покорными и забитыми, энергично отстаивайте свои права. Помните, что рабоче-крестьянская революция победила, что на страже ваших интересов стоит партия большевиков, а за нашей партией стоят миллионы рабочих, крестьян и солдат…
С собрания Поля возвращалась вместе с Максимовной и двумя незнакомыми кухарками. Всю дорогу они говорили о том, что теперь всё пойдёт по-другому, что все прислуги запишутся в свой союз и будут требовать от хозяек юбки и фартуки.
Был уже час ночи. Никогда ещё Марийка не возвращалась домой так поздно. Вот и дом Сутницкого. Старый дворник отворил им калитку, громыхая ключами. У доктора во всех окнах темно. Кухонная дверь на замке. Поля тихонько постучалась. Прошла минута, другая, третья — никто не подходил. Поля вздохнула и снова осторожно постучала. Марийка топталась рядом. Она захныкала, наткнувшись в темноте на мусорное ведро. Ей хотелось спать. Наконец им отворила дверь злая, растрёпанная Катерина, которая стояла на пороге в одной рубашке.
— Шляются… спать не дают!.. — пробормотала она со злостью.
На кухонном столе возвышалась груда грязных тарелок. Поля молча покрыла тарелки полотенцем, погасила свет и начала раздеваться. Марийка уже прикорнула возле стенки.
«Неделя бедноты»
В кухне было темно и жарко. В плите потрескивала тлеющая солома.
Марийка только что пришла со двора. Она разделась, повесила сушиться на верёвку мокрые варежки и взяла с полки кусок лепёшки. Сухая, пережаренная лепёшка так хрустела у неё на зубах, что казалось — этот хруст может разбудить мать.