Женщин, как я узнала потом, в этом лагере почти не было. Немного проституток. А так — всё мужчины.
Они ругались худыми словами. «Merde, merde». («Дерьмо, дерьмо».)
Вдруг один сказал:
— Да тут никак кто-то есть! Кто-то сюда влез!
И мне:
— Эй, там наверху, а ну-ка слезай!
Я слезла.
Когда они увидели, что это девушка, они засмеялись и сказали:
— Ну ладно. Лезь обратно…
Уже не помню, каким образом меня в этом лагере нашли те два мальчика, французы. Они были очень верующие. Они еще раньше мне говорили: «Не беспокойся, мы тебя всегда найдем. Клянемся Богом, что когда всё кончится, мы тебя довезем до Парижа».
И оба приятеля меня, значит, нашли там. Один, повторяю, был ужасно некрасивый, а другой — прелестный; видно было, что из хорошей семьи, не мог, наверное, избежать облавы, и его услали из Франции. Он меня спросил:
— Что ты взяла с собой? что у тебя тут есть?
Я говорю:
— Вот — Библия на русском.
— Давай ее сейчас же! Если ее найдут, у тебя могут быть большие неприятности… Тут наш кюре, мы ему отнесем ее.
Они пошли к своему священнику, французу, который жил тут же, в лагере, и сказали ему, что здесь находится их знакомая, русская девушка, у которой с собой Библия на русском, и они просят его спрятать ее. «Она очень хорошо говорит по-французски и не собирается возвращаться в Россию, и мы просим, чтобы вы помогли нам в этом святом деле». Священник им сказал: «Так как вы оказываете человеческую помощь, Господь Бог вам поможет. Принесите мне эту Библию, и где бы эта девушка ни была, я ее разыщу потом и верну ей ее Библию». А мальчикам сказал еще: «Помолитесь» — и перекрестил их.
Мальчики взяли у меня Библию и отнесли священнику, у которого, конечно, никто ничего не искал. Он был вне подозрений.
Вскоре мы узнали, что война закончилась.
Я все время не расставалась с этими мальчиками, мы все трое держались вместе.
Каждый день, каждое утро в лагере вывешивались большие объявления, на которых было написано, что нашли такого-то и такого-то, которые не были французами, и их выставили за пределы лагеря. В этом лагере было несколько тысяч человек, — я уже не знаю, сколько, — но только французов. Не-французов, если их находили, сразу выкидывали.
Наконец наступил день, когда стали выпускать из лагеря.
Но перед этим был обход, нас предупредили, что будет выпускать специальная комиссия и чтобы мы подготовились. У меня не было никаких документов. И Боже сохрани, чтобы у меня вырвалось какое-нибудь русское слово, — я говорила только по-французски.
Мальчики сказали:
— Сделаем так. Я буду идти впереди, первый. Ты за мной. А он за тобой, сзади.
Значит, я шла между ними. Я очень волновалась, думала упаду от страха.
Мы должны были серьезно подготовиться к вопросам комиссии. Поскольку я никогда не была во Франции, я ничего не знала и не могла придумать, а надо было сообщить комиссии свою фамилию, имя, свой прежний французский адрес, назвать родителей и других родственников, где они живут и так далее, и я ужасно дрожала. Если бы я ошиблась, меня бы сразу выбросили. И надо было указать какое-нибудь место, которое было разрушено, чтобы нельзя было проверить то, что я говорю. Мальчики помогли мне сочинить всё это, придумали мне фамилию, имя, место, где я жила, и прочее, прочее. Я уже была не Марина и, конечно, не Малич.
Комиссия заседала на улице. Было уже тепло. За большим столом сидели военные, представители союзников: американцы, англичане, русские и французы, у каждого представителя был свой секретарь, вернее, секретарши, переводчики. И за ними стояли пять или больше человек с оружием.
Девушка, секретарша представителя русской зоны, которая всё записывала, была очень красивая, с большими синими глазами, и все мужчины на нее смотрели, можно сказать, были ею очарованы.
Подошла моя очередь.
— Одну минуточку, — говорит мне француз, французский представитель.
Эта девушка повернулась к молодому человеку, который не сводил с нее глаз, и попросила, кажется, закурить.
А сзади следующий француз, который стоял за вторым мальчиком, уже спрашивал: «Что, очередь двигается или не двигается?» Все очень нервничали.
Меня спросили, как меня зовут и мою фамилию. Я сказала.
— Имя ваших родителей?
Я заранее всё это приготовила. Заучила. Был еще один вопрос. И, в общем, я ответила на все вопросы. Я старалась быть совершенно спокойной, только про себя молилась. И поскольку я довольно хорошо говорила по-французски, ни у кого не было сомнения, что я француженка и что я не та, за кого себя выдаю, ни малейшего сомнения.
Но всё у меня тряслось внутри. И подкашивались ноги. Я буквально падала.
Я сказала мальчикам:
— Ради Бога, вытащите меня подальше отсюда.
Мальчики подхватили меня с двух сторон и шептали мне:
— Держись! На тебя смотрят…
И с шутками, делая вид, что смеемся, поволокли меня в сторону пруда, который был недалеко. Я еле дошла туда и просто рухнула.
Но я была бешеная от счастья. Там был холм высотой метров пять. И я кувырком с него скатилась. Встала и помахала мальчикам рукой. Они были белые от страха.
Всех, кого освободили из лагеря, посадили на поезд и повезли в Париж. В Париж мы приехали днем, часов в двенадцать.
Мальчики, которые помогли мне освободиться, разбежались по домам. А я попросила тех, кто нас сопровождал, свести меня с военными в парижской комендатуре.
Когда я там оказалась, военного, который был мне нужен, еще не было.
— Он еще, кажется, не пришел, — сказал какой-то младший чин. — Подождите, пожалуйста, — и с любопытством посмотрел на меня. — А вы по какому поводу?
Я говорю:
— Мне нужно сказать ему что-то очень важное для меня… Я подожду.
Лицо у меня было измученное, и он больше ни о чем меня не спросил.
Пришел молодой человек в военной форме.
— Я вас слушаю. В чем дело? Я говорю:
— Все мои документы неверны. У меня другое имя и другая фамилия.
— То есть как?!
— Вот так. Я прошу вас, чтобы вы мне помогли. Я хочу остаться во Франции и жить здесь. После того что они сделали с моим мужем, со всей нашей семьей, я туда никогда и ни за что не вернусь и готова жить тут хоть на мостовой.
Он сказал, что не может решить мой вопрос и что со мной должен побеседовать кто-то повыше.
Этот более высокий чин пришел, и я повторила ему всё про свои документы и изложила свою просьбу.
Я сказала:
— Я не хочу вас обманывать, — я не француженка. Но я никогда, после того что они сделали с нашей семьей, не вернусь в советскую Россию.
Он был очень удивлен, просто шокирован:
— Как, каким образом всё это произошло? Как вы оказались с другой фамилией?
Я сказала:
— Я готова всё рассказать, всё от начала до конца, — как я попала во французский лагерь и вышла из него, я ничего не скрываю. Только дайте мне документы, чтобы я могла остаться во Франции и жить под своей фамилией.
Он сказал:
— Всё это очень прискорбно. Я вас глубоко благодарю за то, что вы честно во всем признались, честно рассказали, кто вы и что вы. Но пока будут оформляться ваши документы, я вынужден вас отправить в лагерь для перемещенных лиц.
Он обещал мне дать знать, когда будет решено мое дело.
Меня и еще кого-то посадили в черный фургон и отвезли в лагерь, тут же в Париже, в котором были люди такой же неопределенной судьбы, как у меня. Русских было очень мало.
Я попала в огромную комнату, половина которой была уже занята. Все сидели на полу. Условия были отвратительные.
У меня прекратились менструации, я себя чувствовала очень плохо. Но еще хуже стало, когда они возобновились. У меня не было ни ваты, ни тряпки, ничего. Я что-то сняла с себя и разорвала на тряпки, потому что ничего другого не было и взять было неоткуда.
Вместе с нами находились проститутки, которые, узнав, что я француженка, стали приставать ко мне с вопросами: «Как идут дела? Что собираешься делать?..» И когда я ответила что-то вполне корректное, посмотрели на меня странно: что за девица такая? — и больше не стали со мной разговаривать, только поглядывали косо.
Нам дали есть в мисках, к которым были привязаны ложки, чтобы их не украли.
Я спала, как все, на голом полу. Без одеяла, без подушки. Так я провела два или три дня.
А потом меня вызвали и сказали:
— За вами пришли. Ваш молодой человек…
Мы заранее договорились, что он так будет говорить.
Пришли эти мальчики. Они были очень горды, что им удалось вызволить меня из того лагеря, в Германии, и чувствовали себя почти героями.
Тот из мальчиков, который был некрасивый, рабочего вида, безумно в меня влюбился и смотрел на меня прямо-таки молитвенно. Он готов был для меня на всё. «Хотите это? и это хотите? — я принесу, не волнуйтесь…» Он был что называется золотая душа. А мне нравился другой, более интеллигентный.
Одним словом, хотя у меня на руках ещё не было новых документов, меня выпустили.
Мальчики, конечно, пригласили меня к себе, и я ночь или две проночевала у них, пока не нашли в Париже моих родственников.
Тот, который был некрасивый, хотел представить меня своим родителям. А я так ошалела от счастья, что наконец свободна, что когда пришли к нему домой, произвела на мать чрезвычайно странное впечатление. И я заметила, что она смотрит на меня с ужасом.
Этот мальчик спросил меня:
— Марина, не хотите ли немножко вина?
Я говорю:
— С удовольствием.
Его мать тяжело вздохнула и, наверное, подумала, что я опупела.
А этот молодой человек смотрел на меня прямо-таки с обожанием. Он был молод, но у него, кажется, уже был ребенок.
Я выпила два бокала вина. И он, перехватив взгляд матери, сказал:
— Марина — это что-то необыкновенное. Ты, мама, не можешь себе представить, через что она прошла!
Он восторгался мной, а она только хотела, чтобы я поскорей убралась из их дома.
Мне предстояло встретиться с моей матерью. Она жила со своим мужем на юге, в Ницце, куда можно было доплыть на пароходе из Парижа.