Комментарии, как говорится, излишни. Тем не менее именно Асеев прописал Мура на своей жилплощади, а потом стал хлопотать об отправке Эфрона на учёбу в Москву, где у того имелись родственники.
Мур… Случилось то, чего больше всего боялась Цветаева: её сын оказался брошен на произвол судьбы. Но после трагической смерти матери Георгий, ставший невольным виновником её смерти, пытается всеми силами спасти бесценное цветаевское наследие – рукописи. Мур с невероятными трудностями довозит весь архив в военную Москву, оставив у тётки, Елизаветы Яковлевны. В столицу Мур попал из интерната Литфонда в Чистополе, куда его устроил Асеев. В интернате Эфрон не пробыл и месяца.
Москва в конце сорок первого на военном положении, враг одной ногой в опустевшей столице. Комендантский час, проверка паспортного режима. Мур обращается к Эренбургу, который советует уезжать в эвакуацию либо в Среднюю Азию, либо… обратно в Чистополь. С пропиской помог Лебедев-Кумач. Однако обстановка на фронте резко обостряется, из Москвы потянулись эшелоны с эвакуированными.
Из дневника Георгия Эфрона:
«15 октября 1941 года…По городу всё больше и больше эвакуирующихся или у которых такой вид. Их можно узнать по количеству хлеба на дорогу и по тому, что они нагружены, как ослы.
16 октября 1941 года…Положение в Москве абсолютно непонятно. Чёрт и тот голову сломит: никто ничего не понимает. События, кстати, ускоряются. Каковы же факты трёх последних дней? Огромное количество людей уезжают куда глаза глядят, нагруженные мешками, сундуками. Десятки перегруженных вещами грузовиков удирают на полном газу. Впечатление такое, что 50 % Москвы эвакуируется. Метро больше не работает.
Говорили, что красные хотели минировать город и взорвать его из метро, до отступления. Теперь говорят, что метро закрыли, чтобы перевозить красные войска, которые оставляют город»[133].
В такой нервозной обстановке Мур срочно уезжает с эшелоном в Ташкент. Там он поселяется в одном доме с Кочетковыми; начинает посещать учёбу (9-й класс средней школы), питается в столовой Литфонда. В Ташкенте живут Анна Ахматова, Алексей Толстой, Иосиф Уткин, Борис Лавренёв и многие другие известные советские писатели и поэты. С некоторыми из них Эфрон хорошо знаком. (К слову, в Чистополе Мур подружится с сыном Аркадия Гайдара – Тимуром.)
И всё же некоторые дневниковые записи Георгия Эфрона невозможно читать без слёз:
«18 марта 1943 года. Молочнику остался должен 25 р. (сегодня он взял в счёт долга 100 г топлёного масла за 40 р., как я и предполагал, да ещё, сволочь, кряхтел, что масло жидкое.)
Сегодня думал продать мои 400 г хлеба за 25 р., чтобы окончательно ликвидировать долг, но раздумал и съел хлеб. Да, я несколько профершпилился: сижу без денег и в долгах. Как только разделаюсь с молочником, то перестану покупать у него лепёшки: действительно, это слишком невыгодно и не по средствам… Вчера, чтобы получить хлеб и отвратительные чёрные макароны в распреде, пришлось продать учебник по литературе…»[134]
Мучимый голодом, однажды Георгий крадёт у хозяйки простыни и продаёт их кому-то за бесценок. Та – в милицию. Обещает квартиранту забрать заявление из милиции, если воришка выплатит ей 3000 рублей. Он обещает достать эти деньги. Теперь уже чистая кабала вперемежку с настоящим голодом. И всё-таки он победит.
В узбекской школе, где учился Мур, за ним прочно закрепилось прозвище «Печорин». В первую очередь по причине высокой интеллигентности и блестящего знания иностранных языков. И, конечно, этому во многом способствовал внешний вид Георгия, его умение красиво одеваться.
Из воспоминаний одного из школьных товарищей Г. Эфрона:
«…Откуда же реплика о Печорине?
Первое впечатление.
Высокий стройный юноша с большими серыми глазами, с идеально зачёсанными волосами „в пробор“, в элегантном костюме (в крапинку, тёмно-серого цвета), сорочка, галстук. В руках большой кожаный портфель. Сейчас такой юноша в 9-м классе сплошь и рядом, тогда – единственный. Шла война, и ребята были одеты неважно…
Чуть позже я узнал, что это у него единственный (видавший виды) пиджак, но манера носить одежду, разговаривать, следить за собой – всё говорило о его высокой интеллигентности (отсюда и Печорин)»[135].
В ноябре 1943-го Эфрон-младший в Москве: теперь он студент факультета прозы Литературного института. Однако проучиться там удаётся всего несколько месяцев. 1 февраля 1944 года Георгию Эфрону исполнится девятнадцать, а уже через месяц его призовут в армию.
Этот мальчик с умными и грустными глазами погибнет в одном из своих первых боёв в июле 1944 года…
Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас.
Глава VI
Ни к городу и ни к селу —
Езжай, мой сын, в свою страну, —
В край – всем краям наоборот! —
Куда назад идти – вперёд
Идти, – особенно – тебе,
Руси не видывавшее
Дитя моё… Моё? Её —
Дитя! То самое быльё,
Которым порастает быль…
Как считал Конфуций, страшно не умереть, страшно жить, почти умирая. Если следовать этой мудрости, судьба сына Марины Цветаевой, Георгия Эфрона, или Мура, как его называли близкие, выдалась поистине трагической.
Гибель на фронте Георгия Эфрона окажется самой загадочной страницей семьи Цветаевых. Официально многие годы он считался пропавшим без вести. И это при том, что, участвуя в боевых действиях в составе действующей армии, был ранен и, если верить полковому приказу, даже отправлен в медсанбат.
«Над нашей семьёй так долго висело это двусмысленное „пропал без вести“», – сетовала в разговоре с военкором Станиславом Грибановым Анастасия Ивановна Цветаева. Бывший лётчик-фронтовик, подполковник Станислав Викентьевич Грибанов в поисках истины вокруг гибели Георгия Эфрона в семидесятые годы проделал поистине титаническую и неоценимую работу. Взявшись помочь Цветаевым, он для начала углубился в архивы, затем стал рассылать сотни писем – тем, кто призывался вместе с Эфроном из московского райвоенкомата, бывшим солдатам и командирам 437-го стрелкового полка, в котором, как выяснил, Георгий воевал, медсанбатовским врачам, медсёстрам, санитаркам, местным жителям Витебщины, где погиб сын известной поэтессы. Мало того, Грибанов сделал своего рода «ход конём»: выписав в Центральном паспортном столе сотню адресов парней, призывавшихся из Москвы и Подмосковья и оказавшихся в одном полку с Эфроном, а также лечившихся в 183-м медсанбате, разослал по этим адресам запросы. Много писал в белорусские деревни, местечки и города; письма летели в Башкирию, Армению, Татарстан…
Результат не заставил себя долго ждать. Действуя умело и со знанием дела, Грибанов установил, что 28 мая 1944 года Георгий Эфрон был зачислен в 7-ю стрелковую роту 3-го стрелкового батальона 437-го стрелкового полка 154-й стрелковой дивизии, которая входила в состав 6-й армии (командующий – генерал-полковник И.М. Чистяков) 1-го Прибалтийского фронта (генерал-полковник И.Х. Баграмян). Три месяца до этого Эфрон находился в 84-м запасном стрелковом полку в подмосковном Алабине, где учили стрелять, ползать по-пластунски, обращаться с гранатами…
«26-го февраля меня призвали в армию, – напишет Георгий в одном из писем сестре Але в июне 1944 года. – Три месяца пробыл в запасном полку под Москвой, причем ездил в Рязанскую обл. на лесозаготовки. В конце мая уехал с маршевой ротой на фронт, где и нахожусь сейчас. Боёв ещё не было; царит предгрозовое затишье в ожидании огромных сражений и битв…»[136]
Георгий не ошибся: впереди его ждали «сражения и битвы»… В первых числах июля 1944 года рядовой Эфрон убудет «на излечение в 183 медсанбат по ранению», после чего пополнит скорбный список пропавших без вести.
183-й медсанбат, куда отправили раненого Эфрона, как свидетельствовал Грибанову офицер полка Долгов, находился примерно в четырёх-пяти километрах от деревни Друйка, за высотку у которой разгорелся бой 7 июля[137]. Однако в книгах учёта этого военно-лечебного учреждения фамилия Эфрон не значится. По крайней мере, среди умерших от ран – точно.
После войны останки погибших в ходе операции и захороненных в разных местах советских солдат перезахоронят в братские могилы г. Браслава и г. Друи (Витебская область Белоруссии). В братской могиле в Браславе («воинское захоронение № 4046») найдут упокоение 432 наших солдата и офицера, 49 из которых – неизвестные. Среди имен, высеченных на её плитах, вы не найдёте имени красноармейца Георгия Эфрона: его там нет.
О результатах своего поиска военкор Грибанов рассказал в статье «Строка Цветаевой» (журнал «Неман», 1975 г., № 8). Дальнейшие попытки обнаружить место захоронения останков Георгия Эфрона, скончавшегося под Браславом то ли от ранения, то ли по другой какой причине, привели к тому, что в 1977 году на могиле неизвестного солдата на территории местного сельсовета, у ограды сельского кладбища, расположенного между деревнями Струневщина и Друйка, был установлен памятник, на котором было указано имя красноармейца Эфрона («воинское захоронение № 2199»). Это и есть место предполагаемого захоронения Георгия. Не так давно там появился чёрный мраморный памятник с солдатской звездой и надписью: