Теперь понятно, что уголовный элемент появился в подмосковном запасном полку ещё до выхода «Приказа Василевского»; однако через несколько месяцев пути-дорожки уголовников и прочих военнослужащих разойдутся: первые окажутся в штрафных батальонах, остальные – в обычных частях. 3-й батальон 437-го стрелкового полка, в котором предстояло служить рядовому Эфрону, к штрафным не относился. Другое дело, что эта часть окажется в самой гуще летних наступательных боёв 1944 года…
Уже в конце марта характер писем Мура меняется: даже он ощущает существенные перемены в части. Несмотря на присутствие в роте уголовного влияния, заметно активизируется борьба за дисциплину.
Из мартовского письма 1944 года:
«…Занятия – строевая подготовка, т. е. „направо“, „налево“, „кругом“, в общем, топанье, тактика – ползать в снегу „в атаку“, „в дозор“, перебежки и т. д.; прошёл сапёрную подготовку (мины, как минировать и разминировать местность; общие понятия по сапёрному делу). Стрелял всего один раз на 200 м, на „пос.“ (из 3-х патронов один попал в цель). На занятиях я очень быстро зарекомендовал себя с неважной стороны; на фоне наших здоровяков я выглядел весьма плохо, отставал, когда другие бежали, и отсутствие, действительное отсутствие физических сил определило мой окончательный неуспех на занятиях… Часто посылают на чистку дорог, за дровами; последнее – мой бич; я очень плохо пилю, и все ругаются по этому поводу, а как болят плечи под тяжестью толстых брёвен! Однажды мы из бани тащили огромную корягу, так я просто не знаю, как я выдержал; помню только, что я энергично думал почему-то о Флобере (!) и шёл в каком-то обмороке. Дрова – самое сильное физическое страдание всей моей жизни. В конце концов я заболел – почему-то заболела пятка (фу, как глупо звучит!), да так, что вот уж две недели, как я болею…
После 15-го очень сильно начали наседать по части дисциплины; ежедневные драмы с подъёмом, когда нужно одеться в 4 минуты и идти без шинели на физзарядку… Никому вставать не хочется, начальство кричит и угрожает… Некоторых заставляют вновь раздеваться и одеваться, дают „наряды вне очереди“: ночью мыть и „драить“ полы, копать снег; это – меры наказания. Очень много начальства, которое никак не согласует своих приказов; трудно сообразить – кому же, всё-таки, подчиниться. Каждый говорит, что надо выполнять только его приказание. Моё начальство: командир роты, командир взвода, парторг, старшина роты, пом. старшины роты, командир отделения, дежурный по роте, и это не считая батальонного и полкового начальства. Ротный старшина наш – просто зверь; говорит он только матом, ненавидит интеллигентов, заставляет мыть полы по 3 раза, угрожает избить и проломить голову… Суп – „баланда“, мясо и хлеб – „бацилльное“ (!), очки – „рогачи“ и т. п.»[143].
Нет слов, тяжело давалась Муру армейская лямка. Когда в роте заговорили о том, что их отправят на лесозаготовки, он даже слегка запаниковал. И всё же оказавшемуся в Рязанской глубинке парижанину ничего не оставалось, как только философствовать:
«Решительно не вижу, что я буду делать на этих самых лесозаготовках; норма – 6 кубометров в день на человека: свалить, распилить, срезать и сжечь сучки, сложить деревья в штабеля. Мило, да? Итак, я в рязанской деревне. Сплошной курьёз. Впрочем, курьёз – не в окружающем, а во мне на фоне этого окружающего. Вообразите рододендрон на Аляске! – Впрочем, признаюсь, не знаю, где растут рододендроны»[144].
Тем не менее, выживая, Мур думал совсем о другом:
«…Я написал вступление к исследованию о Маллармэ; я всё глубже его понимаю и знаю наизусть чуть ли не всё его творчество; я задумал написать работу о современной французской литературе, основываясь на произведениях 25 писателей, и эссе о трёх поэтах. Но это – на досуге…»[145]
Рододендроны на Аляске всё-таки встречаются. Правда, растут они там как-то сиротливо, прижимаясь к камням. Им не хватает свободы и тепла: как парижанину, очутившемуся на войне.
Войны безжалостны: они убивают самых талантливых…
28 мая 1944 г. № 172
Действующая армия
По части строевой:
Ниже поименованный сержантский и рядовой состав, прибывший из 84 и 96 запасных полков на укомплектование полка, зачислить в списки полка, все виды довольствия с 28 мая 1944 г. и обратить на укомплектование 3-го стрелкового батальона:
№ 1… […]
№ 14. кр‹асноармее›ц Эфрон Г.С.
…Основание: направление 4-го отделения 154 сд.
Командир 437 стрелкового полка майор Марьин.
Начальник штаба подполковник Энгель»[146].
О военной службе Георгия Эфрона в действующей армии известно не так уж много. Всё, что знаем, в основном из писем Мура в Москву своей тёте Елизавете Яковлевне и сестре Але в ссылку.
«…Атмосфера, вообще говоря, грозовая, – пишет с фронта рядовой Эфрон. – Чувствуется, что стоишь на пороге крупных сражений. Если мне доведётся участвовать в наших ударах, то я пойду автоматчиком: я числюсь в автоматном отделении и ношу автомат. Роль автоматчиков почётна и несложна: они просто-напросто идут впереди и палят во врага из своего оружия на ближнем расстоянии… Я совершенно спокойно смотрю на перспективу идти в атаку с автоматом, хотя мне никогда до сих пор не приходилось иметь дела ни с автоматами, ни с атаками…»[147]
Интуиция Мура не подвела: готовилось широкомасштабное наступление. В историю Великой Отечественной войны оно войдёт как крупнейшая наступательная операция советской Ставки под кодовым названием «Багратион». 437-й стрелковый полк 154-й стрелковой дивизии входил в 103-й гвардейский корпус в составе 6-й армии. Корпус, как и армия, оказался своего рода ударным тараном 1-го Прибалтийского фронта. Войска генерала Баграмяна вели ожесточённые наступательные бои против отчаянно сопротивлявшегося противника.
Командующий фронтом Иван Христофорович Баграмян вспоминал:
«В период с 29 июня до 1 июля войска фронта упорно прорывались к Полоцку. Чем ближе подходили они к городу, тем ожесточённее становилось сопротивление гитлеровцев. Полосы наступления корпусов постепенно сужались. Поэтому я приказал генералу И.М. Чистякову вывести 103-й стрелковый корпус и направить его вдоль левого берега Западной Двины в общем направлении на Даугавпилс. […] Около шести отборных немецко-фашистских соединений было разгромлено в районе Полоцка. Уцелевшие части в беспорядке отступали на Даугавпилс… 4 июля поступила директива Ставки, предписывавшая войскам нашего фронта „развивать наступление, нанося главный удар в общем направлении на Свенцяны (Швенченис), Каунас“…»[148]
5 июля 1944 года началась так называемая Шяуляйская фронтовая операция, явившаяся частью второго этапа операции «Багратион». После освобождения Полоцка,1-й Прибалтийский фронт получил задачу на наступление в направлении на северо-запад, к Двинску (Даугавпилсу) и на запад, к Свенцянам (Швенчёнису) и Каунасу с целью занять выгодное охватывающее положение по отношению к гитлеровской группе армий «Север». В конечном счёте войска фронта должны были прорваться к Балтике и отсечь группу армий «Север» от остальных сил вермахта. Для лучшего управления частями 4-я ударная армия была передана 2-му Белорусскому фронту, получив взамен 39-ю армию от 3-го Белорусского фронта. Кроме того, 1-му Прибалтийскому фронту передавались серьёзные резервы в виде 51-й армии генерал-лейтенанта Крейзера и 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Чанчибадзе. Именно эти перестановки вызвали существенную паузу в наступлении, в результате чего на 4 июля бои вели только две армии фронта – 6-я гвардейская и 43-я.
Гитлеровцы, разгадав манёвр русских, принялись срочно отводить в полосу наступления 1-го Прибалтийского фронта все соединения 3-й танковой армии, уцелевшие в предыдущих боях. Понимая опасность положения, противник перебросил в этот район часть сил группы армий «Север». Под Двинском сконцентрировалось пять свежих дивизий, бригада штурмовых орудий, охранные, сапёрные и штрафные части. Так что ни о каком превосходстве в силах над противником не могло быть и речи. Кроме того, как это часто бывает при стремительном наступлении, возникли перебои со снабжением горючего, что вынудило 3-ю воздушную армию 1-го Прибалтийского фронта бездействовать: лётчики, нервничая, беспомощно просиживали на полевых аэродромах. В результате уже через пару дней наступление забуксовало.
Несмотря на то что 6-я гвардейская армия медленно продвигалась вперёд, ощутимых результатов её соединения не добились. Ограниченные силы армии были рассредоточены в полосе шириной 160 км, а промежутки между стрелковыми корпусами и дивизиями порой достигали 40 км.
«…5 и 6 июля я провёл в 6-й гвардейской и 43-й армиях, – вспоминал И.Х. Баграмян. – Командарм И.М. Чистяков вновь проявил себя блестящим организатором. Он не только развернул активную подготовку к новому наступлению, но и последовательными атаками продолжал медленно теснить противника к Даугавпилсу… Когда я потребовал подробнее осветить положение частей 2-го гвардейского и 103-го стрелковых корпусов, действовавших в непосредственном соприкосновении с противником, Чистяков доложил, что они находятся в 10 километрах к востоку от Друи и у озёр Укла и Богиньское. Заметив, что примерно на этом рубеже с утра они вели бои, он детально обрисовал положение полков, которые непрерывно атаковали противника и продвигались вперёд.
– А не измотаете ли вы свои корпуса каждодневными атаками? – засомневался я. – Ведь они должны подготовиться к новому рывку.