пропал без вести.
В годы войны советская медицина оказалась на высоте. Достаточно сказать, что в строй было возвращено более 72 % раненых – почти три из четырёх; эти солдаты и офицеры, поставленные на ноги медицинской службой, во многом предопределили нашу победу. Тем не менее война показала, что почти половина смертельных исходов была связана с несвоевременно оказанной и неполноценной медицинской помощью. Тысячи военнослужащих погибали от кровотечений на поле боя. Чуть ли не каждый пятый случай смерти от кровотечения наступал от повреждений, при которых своевременное оказание помощи и вынос раненых могли бы спасти им жизнь. И это была настоящая трагедия.
Будучи раненным, рядовой Эфрон мог умереть как от кровотечения, так и от несовместимого с жизнью ранения. Первую помощь на поле боя ему должен был оказать санинструктор, санитар роты или батальона (в их силах было временно остановить кровотечение в виде наложения повязки или иммобилизировать место перелома). Далее – оттаскивание в укрытое место – в так называемое «гнездо раненых»; остальное было делом санитаров-носильщиков – то есть дотащить раненого до батальонного медпункта, где того обязан был осмотреть военный фельдшер. Задача последнего – эвакуировать пострадавшего в полковой медицинский пункт. В штате ПМП имелось несколько врачей, поэтому там оказывалась первая врачебная помощь.
Пройти через полковой медицинский пункт было делом наиважнейшим. Ведь именно там проводилась регистрация раненых и больных, заполнялась карточка передового района и проводилась первичная медицинская сортировка. По сути, ПМП во время боевых действий был некой сортировочной базой личного состава, своего рода большим человеческим ситом. Легкораненых – тех, кого после перевязки можно было поставить в строй, – отправляли в перевязочную и после оказания медицинской помощи оставляли в полку. Всех прочих – готовили к поэтапной эвакуации.
Ну и главное: обо всех отправленных в лечебные учреждения начмед части составлял донесение для штаба полка. Именно на основании этого донесения эвакуированные раненые и больные вписывались в приказ по строевой.
Добраться до полкового медицинского пункта было необходимо ещё по одной причине. Согласно Приказу заместителя Народного комиссара обороны главного интенданта РККА генерала Хрулёва (№ 111 от 12 апреля 1942 г.), раненый, задержанный без медицинской карточки передового района, автоматически мог сойти за дезертира. Мало того, доставленного в тот же медсанбат или госпиталь раненого без соответствующего документа медработники, согласно действовавшим на тот момент инструктивным указаниям, имели полное право вообще не принять; а о случае нарушения были обязаны сообщить по команде – в частности, оповестить коменданта. Вот так. В военное время – особые условия работы: дезертирами и «самострельщиками» кишмя кишело как у немцев, так и у нас.
Из всего этого следует, что перед отправкой в медсанбат в полку на каждого раненого оформлялась необходимая форма направления, без чего было не обойтись. И только после этого фамилия военнослужащего, отправленного в полевое военно-лечебное учреждение, вписывалась в Книгу приказов по строевой части как «убывшего на излечение в медсанбат». Запомним это.
Говоря о периоде наступательных боёв 1944 года, бывший начальник Санитарного управления 1-го Прибалтийского фронта генерал-лейтенант медицинской службы А.И. Бурназян отмечал:«…Полковые медицинские пункты, развёрнутые, как правило, вне населённых пунктов и недостаточно обеспеченные палатками, при большом поступлении раненых вынуждены были сокращать объём первой врачебной помощи и ограничивать противошоковые мероприятия»[172].
Медицинская эвакуация в военное время имеет свои нюансы. Для начала легкораненых, которым нет возможности оказать медпомощь в условиях полка, собирают в одну сторону, тяжелораненых – в другую. С категорией последних обычно разбирается наиболее опытный врач. Только он знает: самый тяжёлый не тот, кто громче всех кричит и стонет, привлекая к себе всеобщее внимание, а бледный молчун, лежащий с прикрытыми глазами и не в силах вымолвить слова. Именно среди таких, как правило, больше всего бывает умирающих. И в такие минуты врачи руководствуются непреклонным правилом войны: среди тяжелораненых в первую очередь эвакуируются те, у кого больше шансов на выживание. Из двух раненых – скажем, с простреленными ногами и развороченным животом с повреждением печени – шансов попасть в медсанбат значительно больше у первого, раненного в ноги. Впрочем, как и выжить при эвакуации по тряскому пути. Такого в первую очередь и отправляли в медучреждение.
Генерал А.И. Бурназян: «Особенностями медицинского обеспечения наступательных операций… во второй половине 1944 года явились: быстрое продвижение наших войск и связанная с этим необходимость частых перемещений медицинских учреждений, а также упорное сопротивление войск противника на заранее укреплённых рубежах вызывали значительные потери ранеными; разрушение противником при отходах железнодорожных коммуникаций обусловливало нередко сильную растяжку грунтовых путей эвакуации раненых и разбросанность лечебных учреждений вдоль этих путей…»[173]
Как видим, медицинская эвакуация – дело не из лёгких. В годы войны батальонный медицинский пункт, как правило, располагался не ближе 500 метров от поля боя; ПМП – в двух-трёх километрах, медсанбат – ещё дальше. Полевой подвижной госпиталь (ППГ) порой развёртывался километрах в тридцати от передовой, что делало его почти недосягаемым.
Руководители медико-санитарных служб фронтов и армий издавали свои приказы, регламентирующие работу подчинённых на местах. Так, в Центральном архиве Министерства обороны РФ в Подольске мне удалось найти документ, согласно которому в 8-й гвардейской армии (с лета 1944 года – в составе 1-го Белорусского фронта) в условиях наступающих операций был издан особый приказ. В нём предписывалось «доставлять всех раненых на батальонные медицинские пункты (БМП) до 2-х часов, на полковые медицинские пункты (ПМП) до 4-х часов, на дивизионные медицинские пункты (ДМП) и в хирургические полевые подвижные госпитали (ХППГ) первой линии – не позже 6 часов после ранения»[174].
По воспоминаниям очевидцев, как уже говорилось, 183-й медсанбат находился не далее пяти километров от линии соприкосновения с противником. Так что до медсанбата ещё нужно было добраться. Только они, медсанбатовские хирурги могли по показаниям провести раненому срочную хирургическую операцию…
Из воспоминаний писателя-фронтовика Евгения Носова:
«Оперировали меня в сосновой рощице, куда долетала канонада близкого фронта. Роща была начинена повозками и грузовиками, беспрерывно подвозившими раненых… В первую очередь пропускали тяжелораненых, сложенных у медсанбата на подстилках из соснового лапника.
Под пологом просторной палатки, с окнами и жестяной трубой над брезентовой крышей, стояли сдвинутые в один ряд столы, накрытые клеёнками. Раздетые до нижнего белья раненые лежали поперёк столов с интервалом железнодорожных шпал. Это была внутренняя очередь – непосредственно к хирургическому ножу. Сам же хирург – сухой, сутулый, с жёлтым морщинистым лицом и закатанными выше костлявых локтей рукавами халата – в окружении сестёр орудовал за отдельным столом…
Очередного раненого переносили на отдельный стол, лицо его накрывали толсто сложенной марлей, чем-то брызгали на неё, и по палате расползался незнакомый вкрадчивый запах… Среди толпы сестёр горбилась высокая фигура хирурга, начинали мелькать его оголённые острые локти, слышались отрывисто-резкие слова каких-то его команд, которые нельзя было разобрать за шумом примуса, непрестанно кипятившего воду. Время от времени раздавался звонкий металлический шлепок: это хирург выбрасывал в цинковый тазик извлечённый осколок или пулю к подножию стола. А где-то за лазаретной рощей, прорываясь сквозь ватную глухоту сосновой хвои, грохотали разрывы, и стены палатки вздрагивали туго натянутым брезентом.
Наконец хирург выпрямился и, как-то мученически, неприязненно, красноватыми от бессонницы глазами взглянув на остальных, дожидавшихся своей очереди, отходил в угол мыть руки… Пока он приводил руки в порядок, одна из сестёр подхватывала и уносила таз, где среди красной каши из мокрых бинтов и ваты иногда пронзительно-восково, по-куриному желтела чья-то кисть, чья-то стопа…»[175]
Командиром медсанроты 437-го стрелкового полка был капитан медицинской службы Мазо Михаил Лазаревич, воевавший с 1942 года. Незадолго до описываемых событий, в апреле 1944 года, он будет награждён орденом Красной Звезды.
Старшим врачом части являлся опытный военврач капитан медицинской службы Гонин Аркадий Васильевич. Уроженец Вятской губернии, Гонин начал войну на Калининском фронте, проявив себя незаурядным полковым доктором. В мае 1944 года он также будет награждён орденом Красной Звезды.
Из наградного листа на капитана м/с Гонина: «…В работе санитарной роты им были широко внедрены новые методы оказания медицинской помощи раненым. Широко применив футлярную анестезию и вагосимпатическую блокаду, он намного улучшил состояние здоровья тяжелораненым при их эвакуации».
2 июля 1944 года капитан м/с Гонин А.В. будет ранен.
Раненых с поля боя выносили санитары и санитары-носильщики, среди которых было много женщин. Несмотря на их старания, многие раненые умирали, так и не получив врачебной помощи.
Бывшая санитарка санвзвода 2-го батальона 437-го стрелкового полка Зинаида Федотова рассказывала Станиславу Грибанову: «Двадцать седьмого июня бой был тяжёлый, и, казалось, сама погода способствовала этому. С самого утра шёл дождь, был сильный ветер, раненых в этом бою было много, но, несмотря на холод, нам было жарко… Я помню, что, когда мы стали подбинтовывать раненых, у нас был один тяжелораненый подполковник (фамилию не помню). Он говорил: „Девочки, как хочется пожить, дождаться конца войны“. Но он умер у меня на коленях…»