Из приказа по части № 027 от 29 июня 1944 г.:
«…медалью „За отвагу“:
…3. Санинструктора 3-й стрелковой роты красноармейца Алимпиева Тимофея Ивановича. За то, что в бою 27.06.44 г. вынес с поля боя и оказал первую медицинскую помощь 12 раненым бойцам»[183].
Нет сомнений, этот 40-летний медбрат отдал собственную жизнь, спасая чью-то другую…
Через тридцать лет после войны в списке похороненных в д. Струневщина появится имя… Георгия Эфрона.
Из Приказа командира 154-й стрелковой дивизии № 01960 от 18.07.1944 г.:
«1. Все тылы полков и дивизии – пересмотреть, всех… направить в стрелковые роты. Тылы сократить на 70 %…
4. Лиц, бросивших оружие на поле боя, своевременно привлекать к суду Военного Трибунала.
5. Начальнику санитарной службы дивизии: легкораненых со сроком лечения до 30 дней – лечить при медсанбатах, а не направлять в госпитали тыла…
Командир 154 СД полковник /Москаленко/
Начальник штаба 154 СД полковник /Гордеев/»[184].
11 июля 1944 года в соответствии с приказом по дивизии № 0187 новым командиром 145-й стрелковой дивизии вместо полковника Сочилова будет назначен полковник Москаленко. И первым распоряжением нового комдива окажется приказ № 01960 от 18.07.1944 г.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: в разгар ожесточённых наступательных боёв в дивизии появились серьёзные проблемы. И связаны они были, прежде всего, с тем, что части стали нести большие людские потери. Многие солдаты, видя вокруг себя смерть, причём – своих вчерашних товарищей, – не выдерживали и начинали правдами и неправдами уклоняться от службы в стрелковых ротах. На фоне переполненных тылов в штурмовых подразделениях всё чаще и чаще возникала самая настоящая нехватка личного состава. Военнослужащие готовы были выполнять любую работу, лишь бы не очутиться в стрелковой роте: никто не хотел умирать!
Мечталось об одном: получив лёгкое ранение, оказаться в медсанбате, откуда была возможность быть эвакуированным в тыловой госпиталь. Именно об этом больше всех грезили так называемые «самострельщики», которые, вместо «курорта», оказывались на скамье подсудимых: в условиях военного времени армейский трибунал с подобными типами не церемонился. И вышедший приказ за подписью нового командира дивизии – полное тому подтверждение.
Была и другая сторона медали: в связи с большими потерями команды погребения зачастую просто-напросто не успевали справляться с возложенными на них обязанностями. И это – в разгар лета! Санитарная служба дивизии забила тревогу: не допустить на местах эпидемии!
В дивизионных сводках появились сведения о пропавших без вести…
Война – серьёзная школа выживания. Если кто-то считает, что тяжелее всех на войне приходится бегущим в атаку простым солдатам, следует знать и другое: зачастую не легче и их командирам. Хотя бы потому, что там, где стреляют, существует такое понятие, как боевые потери.
Вообще, потери личного состава принято называть общими потерями, из которых выделяют безвозвратные и санитарные. Безвозвратные – потери убитыми, попавшими в плен и пропавшими без вести. Санитарные – это раненые; то есть личный состав, утративший боеспособность (трудоспособность) не менее чем на сутки и поступивший на этап медицинской эвакуации: медпункт батальона, полка, ОМедБ, госпиталь и пр.
В годы войны в частях и соединениях составлялись так называемые боевые донесения – своего рода отчёты об эффективности ведения боевых действий. И вот здесь имелись определённые нюансы. От того, как был составлен этот рапорт-донесение, порой зависела судьба командира, его написавшего. Многие сделали на этом неплохую карьеру; но случалось и обратное, когда доблестный командир лишался не только погон, но и головы.
Судите сами. Отправил какой-нибудь тов. майор в бой за высотку триста человек личного состава, а половина не вернулась. Да ещё и высотку не взяли. Выходит, горе-командир скомандовал ребятам прямёхонько идти под пулемёты. И если вдруг выяснялось, что из той половины чуть ли не все погибшие, то трибунал анике-воину обеспечен. Другое дело, когда и высотку взяли, а из общих потерь лишь четверть безвозвратных, а из санитарных большая часть – легкораненые. Лишь тогда командира поймут: не на танцы же посылал подчинённых – под пули.
Война любит цифры. Цифры – это учёт и отчётность. Особенно учёт личного состава. Брать ту же высотку с батальоном или ротой – совсем разные вещи. А если от батальона в строю лишь треть, а от роты – полтора взвода, – много не навоюешь. На переднем крае проблема одна – нехватка людей. Даже если бойцов, вроде, и достаточно, ротный мечтает вести в атаку батальон, комбат – управлять полком. Другое дело, если ты выполнил задачу с полуротой вместо батальона, тебе уважение, награды и почёт. Когда же эта самая полурота угодит под фрицевский «косторез» – безжалостный пулемёт «MG-42», – тогда уж точно станет не до наград…
Для командира на передовой многое зависит от боевых потерь. Прошёл осколок вдоль лба, рассёк бойцу кожу – тот сразу в санчасть. Это так называемая боевая травма, но не потеря. Перевяжут – и в строй, в свой окопчик. Настоящая потеря – когда штабной писарь внесёт красноармейца в Книгу приказов по строевой части как выбывшего в связи с ранением или гибелью. И вот это уже самая что ни на есть боевая потеря. Единица, вместо которой где-то там, наверху, пришлют замену; в лучшем случае – один к одному, на большее не рассчитывай…
Умный командир при составлении боевого донесения учитывал азы военной науки, главный из которых гласит: безвозвратные потери не должны превышать санитарные. То есть, если у тебя количество убитых в бою превышает общее число раненых, грош тебе цена как командиру!
Ну и второй аз есмь: боевые потери должны быть обоснованы. То есть пропорциональны потерям противника. Взял высотку, потеряв с полсотни личного состава, сосчитай трупы врага: если их больше – празднуй победу; не нашли никого – доставай из кобуры верного братишку «ТТ»… Потому как за убитых ребят придётся ответить. Ведь если за общие потери ещё можно как-то оправдаться, то за безвозвратные – разве что разводить руками.
Кстати, к последним, как уже было сказано, относились и пропавшие без вести. Эти являлись, пожалуй, пострашнее всех: попробуй потом доказать офицеру «СМЕРШа», что у тебя пара-тройка бойцов угодила под миномётный обстрел, а не разбрелась по лесам или не перекинулась к фрицам…
Седьмого июля 1944 года на котловом довольствии 183-го медсанбата состояло 182 раненых и больных военнослужащих[185]. На следующий день это количество возросло до 231, увеличившись к 9 июля до 271 человека[186]. В медсанбат непрерывным потоком поступали раненые: полки 154-й дивизии вели ежедневные кровопролитные бои с противником, который, хоть и отступал, но яростно огрызался.
Итак, 7 июля 1944 года из 437-го стрелкового полка в дивизионный медсанбат было отправлено 38 человек, среди которых значится и фамилия красноармейца Эфрона. Ещё 30 военнослужащих в тот день сложили головы в бою. Погибших, как уже было сказано, похоронили в д. Коковщина.
А теперь – внимание: ни один из этих тридцати восьми солдат и сержантов 437-го стрелкового полка, отправленных вместе с Георгием Эфроном на излечение, не умер там от полученных ран. По крайней мере, об этом свидетельствует медсанбатовская Книга учёта сержантского и солдатского состава, умершего от ран и болезней.
Из поступивших 7 июля 1944 года в 183-й медсанбат военнослужащих скончалось трое: 8-го числа – красноармеец 473-го стрелкового полка Самуил Жуков, 1908 г.р.; 9-го – красноармеец этого же полка Пётр Павличенко, 1911 г.р.; 10-го – старшина медслужбы 234-го стрелкового полка Асхат Гарипов, 1919 г.р. Первые двое умерли от слепых осколочных ранений живота (похоронены в д. Шнурки); последний – по причине сквозного пулевого ранения груди (похоронен в д. Коженики)[187].
8-го июля дивизионный медсанбат принимал много тяжелораненых. Из девяти скончавшихся в тот же день солдат (в основном из-за ранений в область живота) большую часть составили бойцы всё того же 473-го стрелкового полка. И ни одного человека из списка отправленных 7-го числа в медсанбат из состава 437-го полка…
Уважаемый Виктор Николаевич!
По существу Вашего запроса в отношении Эфрона Георгия Сергеевича, 1925 года рождения, сообщаю, что сотрудниками архива военно-медицинских документов была проверена картотека (неполная) общего учёта раненых и больных, находившихся в медицинских учреждениях Советской Армии в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., где данные об Эфроне Г.С. отсутствуют.
Отработаны документы, поступившие на хранение в архив в неполном составе, 183/560 ОМСБ, обеспечивавшего медицинское обслуживание 154 стрелковой дивизии. Сведений об Эфроне Г.С. не найдено.
Вопрос напрашивается сам по себе: а что если раненый солдат по фамилии Эфрон был отправлен вовсе не в 183-м медсанбат, а в тот же полевой госпиталь, расположенный в нескольких десятках километров, в городке Миоры? Или в медсанбат соседей, где позже и скончается? На войне случалось всякое…
Уверен, люди, расследовавшие это дело до меня, наверняка об этом задумывались, следовательно, искали, надо думать, везде. Тем не менее с тех пор, когда поисками рядового Эфрона занимался военкор Грибанов, прошло чуть ли не полвека, и за это время многое изменилось, в том числе сама система поиска, да и работа с архивными материалами тоже; наконец, создана электронная база данных и т. п. И вот, когда я раздумывал над всем этим, в голову пришла неплохая мысль: было бы неплохо, убедив руководство Архива военно-медицинских документов Военно-медицинского музея Министерства обороны РФ и заручившись его поддержкой, пройтись густым гребнем в поисках каких-либо сле