дов «пропавшего без вести» рядового Эфрона. По всем медсанбатам и полевым госпиталям… Кто знает, вдруг выстрелит?…
Если бы. С самого начала пришлось столкнуться с серьёзной проблемой. Не так давно вышло указание, в соответствии с которым письменные обращения граждан в Архив военно-медицинских документов Военно-медицинского музея МО РФ не принимаются. Вся переписка – исключительно через районные военные комиссариаты. Что это значит? Только одно: по сути, на всей исследовательской работе можно смело ставить крест. Хотя бы потому, что первый вопрос, задаваемый в военкомате, только один: кто вы разыскиваемому, родственник? (Догадайтесь, кто я Эфрону?) А раз никто, – и разговору конец, не говоря уж о каком-либо запросе… Писатель? Пишите – а мы при чём?…
Спору нет, когда-нибудь порядок в данном вопросе будет-таки наведён; но мне искомые данные требовались не «когда-нибудь», а прямо сейчас, если не вчера. Поэтому эту бюрократию следовало каким-то образом обойти.
С этой целью я позвонил своему однокашнику – профессору Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова Виталию Ивановичу Одину. Объяснив ему суть вопроса, поинтересовался, сможет ли он, воспользовавшись своими научными связями в Санкт-Петербурге, сдвинуть вопрос с мёртвой точки? Виталий пообещал помочь, и это меня очень обрадовало. Хотя, если честно, обращение к учёному мужу явилось с моей стороны этаким хитрым ходом. Виталий Один – не просто известный доктор-эндокринолог: он – поэт, бард, виртуозный гитарист. И имя Марины Ивановны Цветаевой для такого человека значит очень много. Уверен, именно поэтому он так активно и взялся за это дело…
Усилия профессора Одина не пропали даром. Достаточно быстро я получил ответ на свой главный из всех интересующих меня вопросов. Итак, ни в одном военно-лечебном учреждении в годы Великой Отечественной войны красноармеец Эфрон на излечении не находился. И это явилось огромной победой! Ведь подобная информация автоматически суживала радиус моего поиска до мизерного пятачка между деревней Друйкой и местечком Шнурки Миорского района, где располагался 183-й медсанбат…
Даже обладая подобной информацией, я продолжал задавать себе новые вопросы. А если раненных 7-го июля бойцов 437-го стрелкового полка вообще не отправляли в 183-й медсанбат? Например, увозили по чьему-то устному приказанию в какой-нибудь ближайший ППХГ – полевой подвижной хирургический госпиталь?
Так вот, не увозили. И подтверждением этому является некий документ, случайно мною обнаруженный. Это строки о награждении одного раненого из списка – красноармейца Шишкина, – отправленного в тот день вместе со всеми «на излечение в 183 медсанбат по ранению».
Из приказа по части № 042 от 2 октября 1944 г.:
«…медалью „За отвагу“:
…Телефониста взвода связи 1-го батальона красноармейца Шишкина Андрея Фёдоровича. За то, что 7.07.44 г. при форсировании реки Друйка в районе м. Друйка, несмотря на сильный огонь противника, исправил два повреждения телефонной линии, чем обеспечил своевременную связь КП батальона со стрелковой ротой. Во время работы на линии был легко ранен. Справка о ранении 183 медсанбата»[188].
Как видим, будучи легкораненым, телефонист Шишкин добрался-таки до медсанбата, где ему была оказана квалифицированная медицинская помощь (о чём была выдана справка).
Помощь была оказана и младшему сержанту Азиму Шасаидову, наводчику орудия, который в том бою тоже был легко ранен. Через две недели после этого Шасаидов получит тяжёлое ранение, но ему удастся выжить[189].
Третье ранение переживёт и санитар 5-й роты 2-го батальона красноармеец Сергей Деев, которого поставят на ноги врачи госпиталя для легкораненых (ГЛР № 4404). Будет награждён медалью «За отвагу». Примечательно, что наградной лист о награждении ему подпишет сам начальник госпиталя полковник м/с Гонтарев[190].
В бою за Друйку в третий раз будет ранен и разведчик Григорий Панфилов. Москвич рядовой Владимир Козырев после излечения также окажется в строю: в ноябре 1944 года после одного из боёв он вновь будет отправлен на излечение в медсанбат (приказ по части № 369 от 25.11.44 г.).
А вот тяжелораненого красноармейца 437-го стрелкового полка Михаила Томилова (из того же списка) пришлось из медсанбата эвакуировать дальше – в полевой подвижной хирургический госпиталь (ППХГ № 2329), где спустя пять дней, 13 июля, он скончается от ран. Бойца Томилова предадут земле там же, где хоронили всех раненых, умерших в хирургическом госпитале в те дни – в д. Зачарево Миорского района…
Ещё один из отправленных в 183-й медсанбат 7-го июля – красноармеец Иван Бакулин, уроженец Тульской области. Он тоже погибнет, правда, не от ран, а… в бою. Причём через неделю после памятного боя за деревню Друйка, где будет ранен. Возможно, Бакулин, как и его сослуживец Шишкин, будучи легкораненым и получив в медсанбате необходимую медицинскую помощь, окажется в числе возвращённых обратно в часть (иногда от госпитализации отказывались сами – случалось и такое).
Достоверно известно, что несколько бойцов из тех, кто был отправлен в 183-й медсанбат согласно Пр. № 221 от 08. 07. 1944 г. (то есть оказавшихся в одном списке с Георгием Эфроном), после излечения продолжат воевать в составе своего полка и дальше. Например, сержант Сунхат Саитов, который приказом командира дивизии № 036 от 18.07.44 г. будет награжден орденом Красной Звезды.
Ещё двое – ефрейтор Иван Мишаков и ефрейтор Пётр Медведев, пройдя лечение, тоже вернутся в часть. Снайпера Медведева в середине января 1945 года отправят в 239-ю сср (снайперскую школу); Мишаков будет воевать в 437-м стрелковом полку до конца войны.
Мужественно после ранения продолжит воевать и ефрейтор Тимер Гайфиев, уроженец Кукморского района Татарии. Ещё в январе сорок четвёртого за храбрость, проявленную в боях, он был представлен к награде.
Из приказа по части № 02 от 3 января 1944 г.:
«…медалью „За отвагу“:
…4. Стрелка отдельного лыжного батальона красноармейца Гайфиева Тамира Мезамовича. За то, что в бою 14–15.12.43 г. первым ворвался в траншеи противника и лично сам в рукопашной схватке уничтожил двух немцев»[191].
Тимеру Гайфиеву не суждено будет вернуться с войны. Этот отважный воин не дожил до победных салютов самую малость, погибнув в апреле 1945-го в Восточной Пруссии. И Великую Победу, которую он приближал со своими боевыми товарищами, будут праздновать уже без него…
Красноармеец Тургали Джураев, призванный из узбекского Коканда, за бой у деревни Друйка был награждён медалью «За отвагу», «за то, что 7.07.44 г. в числе первых переправился через реку Друйка и, закрепившись, принял активное участие в отражении контратаки противника»[192]. Отважный стрелок погибнет в октябре 1944 года…
Как видим, квалифицированная медицинская помощь в 183-м дивизионном медсанбате раненым бойцам 437-го стрелкового полка в интересующий нас период всё-таки оказывалась.
Тем не менее, выяснив, что один из раненых, Михаил Томилов, оказался в ППХГ № 2329, я решил просмотреть Алфавитную книгу умерших в этом госпитале.
Раненый Томилов был переведён в полевой подвижной хирургический госпиталь из медсанбата по причине тяжести его ран (слепое осколочное ранение живота). Известно, что в годы войны в ППХГ № 2329 трудился опытный хирург – майор медицинской службы Владимир Путятин, спасший тысячи человеческих жизней. Именно поэтому, пролистывая списки умерших от ран, я и не надеялся найти нужные мне фамилии. Так и получилось: никого из интересующего меня списка, за исключением бойца Томилова, мне найти не удалось.
Некоторые исследователи утверждают, что в районе боевых действий 154-й стрелковой дивизии в те дни в местечке Слободка якобы действовал так называемый «медсанбат подхвата», где раненым будто бы оказывали первую помощь, перевязывали, а потом с обозом отправляли в тыл. Однако это вызывает большие сомнения: не было таких. «Аэродромы подскока» встречались; о них мне рассказывал прославленный лётчик, «тульский Маресьев» и Герой России Иван Антонович Леонов, летавший в годы войны с одной рукой. А вот с «медсанбатами подхвата», на мой взгляд, явный перебор. Скорее всего, речь идёт о медсанбатовском пункте сбора легкораненых (ППЛГ), развёрнутом одноимённым отделением в районе дивизионного обменного пункта, куда могли прибывать раненые на обратном порожнем транспорте подвоза. Тогда другое дело. Хотя вопрос остаётся: в архивной документации нет ни одного упоминания об этом самом «медсанбате подхвата».
Вообще, смысл в идее «медсанбата подхвата», на первый взгляд, безусловно есть. Организовать оказание квалифицированной медицинской помощи как можно ближе к месту сражения – извечная мечта любого военачальника от медицины. Когда имеется возможность прооперировать тяжелораненого в ближайшие час-полтора после ранения, это позволяет спасти от неминуемой гибели, без всякого преувеличения, большую часть раненых. Поэтому стратегия медицинских военачальников всегда сводится к единственному – к организации врачебной помощи в наиболее короткие сроки после ранения.
Однако у этой стратегии, как и у медали, имеется оборотная сторона, причём не самая светлая. Никогда не следует недооценивать противника, который обо всём сказанном знает не хуже нас с вами. Представьте, что для лучшего оказания медицинской помощи на переднем крае или поблизости от него создаётся нечто вроде «медсанбата подхвата» – со штатом хирургов, медсестёр и санитаров. Поблизости идёт бой, раненые валом валят – и прямо в объятия хирургов. Прооперировать ли, остановить кровотечение, вернуть к жизни – всё сделают грамотно и своевременно. Лёгкие раны оперируют сами, что потяжелее – отправляют в тыл. Останется только, не торопясь, аккуратненько перевязать и, уложив в кузов полуторки или на телегу, отправить бедолаг, скажем, в полевой госпиталь. Красота!