И длиться подобная «красота» будет до тех самых пор, пока в эту самую операционную палатку точнёхонько не ляжет с пяток миномётных мин, выпущенных каким-нибудь зорким гансом или отто. И не останется никого – ни раненых, ни врачей, ни сестричек: всё в месиво… А раненых будут везти и везти. Но – куда?! Ближайший медсанбат в десятке километров; часть медицинского состава, командированного в этот самый «медсанбат подхвата», полегла смертью храбрых.
И это при том, что врач и даже медсестра – товар штучный. (Известно, что 1-й Прибалтийский фронт испытывал существенную нехватку оперирующих хирургов: укомплектованность ими военно-лечебных учреждений фронта составляла всего лишь две трети от требуемого количества.) В дальнем медсанбате недокомплект медперсонала, и когда ещё туда прибудет замена – неизвестно. Сотни раненых, не получив надлежащей помощи, обречены умереть. А если подобных «медсанбатов подхвата» несколько, и на каждого нашёлся зоркий фриц? (А ещё у переднего края били пушки, танки и летали вражеские самолёты!) Как видим, война любую инициативу может превратить в катастрофу…
Ну да, позже какой-нибудь начмед дивизии или армии угодит (и опять же – поделом!) под трибунал, только чудовищность трагедии этим будет не исправить. Бойца на фронте заменить быстро – но не квалифицированного врача, на поиски которого потребуется время – то самое, которое на войне всегда в нехватке. И это тоже – кровавые мазки, вписанные в суровую летопись войны…
Из Приказа НКО СССР № 138 от 15 марта 1941 г. «О порядке погребения погибших военнослужащих офицерского, сержантского и рядового состава»:
«…14. Военнослужащие, без вести пропавшие, учитываются в штабе полка в течение 15 дней как временно выбывшие. Командиры части и подразделения обязаны принять все меры к выяснению судьбы пропавших без вести. После 15-дневного срока без вести пропавшие заносятся в список безвозвратных потерь, исключаются из списков части с донесением по команде. По истечении 45 дней о без вести пропавших извещаются родственники… и РВК…
15. Командир полка (отдельной части) несёт полную ответственность за точный учёт потерь в полку и за своевременность донесений о потерях в штаб дивизии».
Из Приказа НКО СССР № 138 от 15 марта 1941 г.:
«…108. Вынос убитых с поля боя и погребение их является обязательным при всех условиях боя.
109. Погребение убитых и умерших от ран на поле боя производится специально выделенными командиром полка командами погребения…
110. Погребение убитых и умерших от ран производится в индивидуальных или братских могилах по указанию командира полка. Для могил выбираются лучшие места… Могилы для погребения должны иметь глубину с расчётом не менее 1,5 метра от поверхности почвы. На могилы насыпается холм до 0,5 метра высоты, который покрывается дёрном или камнями. На могиле устанавливается памятник (временный или постоянный). На памятнике делается надпись – звание, фамилия, имя, отчество погибших и дата гибели…»
…За всю войну тяжёлая военная машина вермахта потеряла без вести пропавшими лишь несколько сотен тысяч своих солдат и офицеров; количество же исчезнувших бойцов Красной Армии исчисляется миллионами. От Волоколамского шоссе до Потсдама – сплошь братские могилы советских воинов, многие из которых числятся как «неизвестный солдат»…
Немцы всегда отличались особой пунктуальностью – даже в вопросах смерти. А во время войны германская аккуратность не знала себе равных. Идёт боец в атаку, а на груди или в нагрудном кармане у него – металлический жетон с прорезью посредине. На каждой половине – личный номер, шифр. Закончился бой, на поле брани – сотни убитых. Как отличить, кто где? Вот тогда-то солдаты похоронных команд (команд погребения) выполняют простую, но важную работу: снимают с трупов жетоны, ломают вдоль прорези пополам. Одна половинка – для отчётности в штаб, другая… в рот убитому: разомкнули стиснутые зубы и вновь сомкнули. Всё, дело сделано: никогда никуда не денется эта половинка жетончика с драгоценным шифром. Даже через десятилетия в черепе останется…
У нас же – всё с точностью до наоборот. Писали солдаты карандашом на бумажонке свои личные данные: имя, год рождения, звание, где родился, данные ближайших родственников. Бумажка эта скручивалась и закладывалась в специальный пенальчик-медальон из эбонита, а та – хранилась в нагрудном кармане. Только как долго сможет сохраниться бумажка с надписью, пусть даже в эбоните? А если в болотной жиже или ржавой воде?…
Но и это не всё. Немец-перец, он ведь как: скомандовал фельдфебель: «Ахтунг! Предъявить жетоны!» – все и предъявляют. А русский мужик не таков. Молва пошла с сорок первого года: примета, мол, плохая и верная, если пенальчик тот со своею анкетою заполнить, жди беды скорой – убьют. А нет пенальчика – воевать, дескать, солдату и дальше без ранений и смертушки. Так уж получилось, что в сорок втором солдаты вообще без этих самых пеналов воевали. Именно тогда, в начальном этапе войны, пропало без вести (погибло или сгинуло в немецком плену) мужичков наших немерено. Не до того было, кровь людскую никто тогда не учитывал…
В сорок четвёртом, конечно, многое изменилось – и для немцев, и для нас. Драпая, гитлеровцы оставляли трупы своих соотечественников на наши команды погребения. Мы же, ведя наступательные бои, несли огромные потери – со своими бы разобраться. Хорошо, если пленных достаточно, тогда могилы на всех выкопают, в том числе – и для своих. Но при стремительном наступлении и на такое времени бывало маловато; порой мёртвых фрицев приходилось прикапывать местным старикам да бабам, иначе в тёплое время, знал каждый, до эпидемии недалеко. Какие уж тут жетончики-медальончики…
Однако после ожесточённых боёв, когда потери неисчислимые и все вперемежку, бывало, теряли мы и своих – предать бы земле, отметив место крестиком на карте. А выживших впереди ждали новые бои – где те карты с крестиками и люди, их поставившие?…
Насколько известно, в 437-м полку начальником трофейной команды был 34-летний лейтенант Крамаренко Иван Васильевич, который по совместительству отвечал и за похороны погибших бойцов части[193]. На фронте Крамаренко воевал с первых дней, с июля 1941 года; летом 1942 года, «действуя в составе заград. батальона», был тяжело ранен. В 1944 году, «работая временно начальником трофейной команды», неплохо организовал эту работу, выбившись в своего рода передовики.
В апреле 1944-го командир взвода снабжения 3-го стрелкового батальона лейтенант Крамаренко был награждён медалью «За боевые заслуги». Из наградного листа от 2 апреля 1944 года за подписью командира части майора Марьина: «…В течение января-февраля месяца 1944 г. им перевыполнен план заготовки металлолома на 50 %, за что имеет благодарность и денежную премию от командования корпусом».
Металлолом металлоломом, но на «трофейщиков» были возложены и другие обязанности – например, в перерывах между боями заниматься боевыми захоронениями павших товарищей. Эта работа, существенно отличавшаяся от плановых захоронений, имела свои особенности. О брошенных трупах немецких солдат и говорить не приходится – закапывали где придётся и как получится. Чаще в какой-нибудь огромной воронке, куда и скидывали всех подряд, если, конечно, уместятся…
Со своими сложнее. Хотя бы потому, что Приказ НКО СССР № 138 от 15 марта 1941 г. «О порядке погребения погибших военнослужащих офицерского, сержантского и рядового состава» составлялся, как мы понимаем, до войны, то есть до реальных событий, внесших существенные коррективы в исполнение его указаний. Поэтому вскоре вышел новый приказ НКО СССР от 4 апреля 1942 года № 106, в котором часть обязанностей по захоронению была возложена на местные Советы освобождённых районов. Когда стало ясно, что с поставленной задачей Советы явно не справляются, начальник Главного управления тыла Красной Армии издал приказ, обязывающий создавать специальные команды для захоронения убитых бойцов Красной Армии и трупов неприятеля на каждом фронте и в каждой отдельной армии; ответственными за захоронение погибших на фронте назначались начальники санитарных управлений. Начальникам команд погребения предписывалось изучать районы боёв на местности и по картам, вменялось в обязанности производить выявление и захоронение погибших не только на открытых пространствах, но и в лесных массивах. Одним из требований являлось захоронение умерших бойцов Красной Армии в строгом соответствии с инструкцией данного приказа.
Боевые захоронения существенно отличались от так называемых плановых. Под них не отводили специальных мест, и захоронения производились непосредственно там, где военнослужащие погибли. На сельских кладбищах хоронили редко – до них ещё нужно было добраться; ведь воевали-то в лесах, полях и весях… Либо приспосабливали какую-нибудь большую воронку, либо копали могилу, часто используя для этого труд пленных фрицев (они делали то же самое). Рыли не очень глубоко, понимая, что эти могилы временные, и тела боевых товарищей после войны потребуют перезахоронения.
Самая напряжённая пора для таких команд – это, конечно, стремительное наступление: тогда хоронили наспех, в воронках от авиабомб, в овражках, в придорожных кюветах и в любой более-менее пригодной для этого яме… Времени выбирать не было.
После проделанной работы начальником команды погребения составлялись схемы захоронений, а погибшие заносились в списки потерь части. Если умершего не удавалось опознать, таковой автоматически оказывался пропавшим без вести. Личные вещи и медальоны при захоронении изымались, как того и требовал порядок погребения. Однако далеко не всегда. И в этом тоже была проблема. Лучше обстояли дела с учётом погибших офицеров, но и их зачастую погребали совместно с солдатами – в частности в братских могилах вместе с безымянными. Случалось всякое…