В начале пятидесятых, едва государство частично восстановило народное хозяйство, принялись за гигантскую работу по перезахоронению останков павших бойцов в большие братские могилы. Сотни, тысячи братских могил по всей стране. И в каждой – бессчётное количество неизвестных солдат… Война есть война: где-то сгорели штабные документы, где-то прямым попаданием оказался уничтожен весь штаб… Больше всего пропавших без вести оказалось в первые годы войны – миллионы человеческих жизней, безвестно канувших в Лету…
В отличие от некоторых своих сослуживцев, отправленных вместе с ним в 183-й медсанбат, рядовой Эфрон до пункта назначения не доехал. На первый взгляд может показаться, что правду о произошедшем нам за давностью лет уже никогда не узнать. Но только – на первый взгляд. Возьму на себя смелость заявить, что, оперируя сегодня рассекреченными документами военной поры, можно достаточно близко – практически вплотную – приблизиться к разгадке многолетней тайны. С чего начать? Думаю, со скрупулёзного исследования доступных в наши дни когда-то засекреченных материалов.
Мы подошли к главному. Тридцать восемь военнослужащих 437-го стрелкового полка было отправлено в 183-й медсанбат. Как уже знаем, кое-кто из раненых в медсанбат был доставлен, а вот некоторые – нет. Например, красноармеец Эфрон, который бесследно исчез где-то на полпути к этому самому медсанбату. И, что очень важно, исчез, возможно, не он один, а… группа раненых. Вот она, реальная ниточка! Может, не один Георгий Эфрон пропал без вести?
Следовательно, нам предстоит внимательно разобраться в послужном списке каждого из этих тридцати восьми раненых солдат…
Первое, на что пришлось обратить внимание, работая в архиве: записи в некоторых документах 437-го стрелкового полка сделаны с существенными огрехами. Именно это заметно осложняло изыскательскую работу.
Так, вписанный в приказ как убывший «на излечение в 183 медсанбат по ранению» красноармеец Мушнин А.М. в списках части отсутствует – такой там не служил. Детальное разбирательство указало на то, что на лечение был отправлен красноармеец Мошкин Александр Михайлович, уроженец Ярославской области.
В бою за деревню Друйка был ранен бесстрашный ефрейтор Гайфиев. В приказах и даже в наградном листе на этого военнослужащего его инициалы несколько искажены: где-то его имя звучит как Тамир Мезамович, где-то – как Тимур Низамович. Лишь после того, как мне удалось связаться с военным комиссаром Кукморского района Татарстана (откуда был призван военнослужащий), инициалы героя были уточнены: Гайфиев Тимер Кезамович, 1924 г.р.
Имя и фамилия Туйлубека Калдыбекова, уроженца Узбекистана, также везде пишутся по-разному – Колдубеков Тайлубек, Колдыбеков… И таких, мягко говоря, огрехов в документальных материалах предостаточно. А ведь одна не та буква в инициалах – и мы, в общем-то, имеем дело с абсолютно другим человеком…
Тридцать восемь солдат и сержантов полка, отправленных на излечение в медсанбат, – это, по сути, стрелковый взвод. Каждый третий из этих ребят за свой подвиг в наступательных боях последних дней, в том числе за форсирование р. Друйки, командованием части будет представлен к медали «За отвагу».
И вот из этого количества один пропадает без вести. Впрочем, удивить это никого не могло, так как люди пропадали и до, и после случившегося. Но в данном случае всё оказалось не так просто.
Во-первых, пропал раненый, оформленный на отправку в медсанбат. Следовательно, убежать куда-то сам он просто не мог физически. Даже при лёгком ранении – куда бежать-то?
Во-вторых, раненый, как мы понимаем, мог умереть по пути следования в лечебное учреждение, что, в общем-то, случалось довольно часто. Летом, в жару (а стояла жара), вряд ли труп (а то и несколько) повезли бы за несколько километров в медсанбат, чтобы потом… с ним возвращаться в часть. Хоронить в медсанбате умершего в дороге раненого никто бы не стал: у местной команды погребения своих дел хватало. Поэтому самый простой выход у сопровождавших обоз с ранеными заключался в том, чтобы выгрузить труп в близлежащих кустах, чтобы забрать на обратном пути. Можно было похоронить прямо на месте, передав при возвращении полковому начальнику команды погребения полка схему захоронения на местности. Умерший в пути раненый не окажется пропавшим без вести в единственном случае: если участвующие в погребении сами останутся в живых до того, как передадут только им известную информацию по инстанции. Случалось – гибли…
И в-третьих. Раненых с поля боя редко транспортируют по одному – чаще группами. Обычно группы доставляли в медсанбат гужевым транспортом, то есть – лошадьми. В разгар ожесточённых боёв редкий начмед отправил бы гужевой обоз из-за одного раненого, да ещё за несколько километров. И это было обусловлено общими правилами медицинской эвакуации, требовавшей использовать санитарный транспорт с максимальной нагрузкой.
Действующая армия
По части строевой:
«…§ 5
Ниже поименованный конский состав, убывший в ДВЛ (‹дивизионный ветеринарный лазарет›) на лечение: 1. конь «Быстрый» 2. кобыла «Туча» 3. конь «Монгол» – исключить из списков полка, фуражного довольствия с 29.06.44 года…
Командир 437 стрелкового полка майор Марьин.
Начальник штаба гвардии подполковник Энгель»[194].
Гужевой транспорт являлся основным в работе тыловых подразделений как полка, так и дивизии. О сохранности лошадей заботились ничуть не меньше, чем о прочем транспорте. Так, при убытии на излечение в дивизионный ветеринарный лазарет в Книге приказов части делалась соответствующая запись о снятии животного с фуражного довольствия; прибыла коняга с лечения – на довольствие вновь через письменный приказ. Уже это говорит о многом.
На 7 июля 1944 года на фуражном довольствии 437-го стрелкового полка числилось 150 голов лошадей, из которых 92 – обозных[195]. Обращает на себя внимание тот факт, что численный конский состав командованием полка поддерживался на постоянном уровне в течение всего периода наступательных боёв. Это свидетельствует о том, что погибшие лошади тут же сменялись – в ход шло как пополнение из дивизионного резерва, так и трофеи. Хотя в отношении последних ветеринарная служба держала ухо востро: свирепствовал сап. Зачастую гитлеровцы оставляли после себя лошадей, намеренно заражённых этой свирепой инфекцией.
Данных о том, что седьмого июля имела место гибель одного или нескольких из героев лошадиной команды, нет. По крайней мере, если даже что-то и случилось, в приказах это никак не отражено. Нам же этот факт важен по простой причине: если гужевой обоз с ранеными попал, скажем, под миномётный обстрел, то гибель лошади, подобно лакмусовой бумажке, нам бы это подтвердила. Но в приказах – ничего: на фуражном довольствии те же 150 лошадиных голов, из которых 92 – обозных. Выходит, с гужевым транспортом 7–8 июня всё обстояло нормально, без потерь. И это тоже возьмём на заметку.
Имена, имена… На сей раз этих имён не так уж и много: не считая красноармейца Эфрона, всего тридцать семь. Рядовых и сержантов 1-го и 2-го батальонов, принявших тяжёлый бой у деревни Друйка. За каждым именем – чья-то судьба. Судьба солдата: сына, мужа, отца… Ждали всех; не было таких, кого бы не ждали. А вот дождутся – единицы…
Мои подозрения подтвердились: Георгий Эфрон оказался далеко не единственным, кто в тот злополучный день пропал без вести. По крайней мере, мне удалось насчитать таковых в общей сложности не менее пяти человек[196]. Плюс один-два сопровождающих санитара-носильщика, которые должны были находиться при раненых. Хотя – нет: в разгар боёв каждый санитар на передовой на вес золота. Скорее всего, раненых отправили без сопровождающего, с заполненными карточками передового района; надеялись, путь до медсанбата недолгий, всё обойдётся…
Итак, красноармеец 1-го батальона Абилкаиров Латып, 1904 г.р., уроженец Кустанайской области Казахстана (Амангельдинский район). Призывался 27.08.1942 г. в Бостандыкском РВК Южно-Казахстанской области. Домашний адрес: Бостандыкский район, пос. Головной Узел. Последним местом службы в документах зафиксирован 367-й запасной стрелковый полк, который был расквартирован в Кокчетаве. С первых дней после войны пропавшего мужа разыскивает его жена – Абилкаирова Хадига, которая не получала писем от супруга с января 1944 года.
Красноармеец 2-го батальона Дробозин Василий Михайлович, 1925 г.р., призванный Вожегодским РВК Вологодской области. Домашний адрес: Вологодская область, Вожегодский район, Огибаловский с/с, д. Бухара. Считался отличным телефонистом полка. Незадолго до гибели был представлен к медали.
Из приказа по части № 027 от 29 июня 1944 г.:
«…медалью „За отвагу“:
…6. Телефониста взвода связи 3-го батальона красноармейца Дробозина Василия Михайловича. За то, что в бою 27.06.44 г. под огнём противника 3 раза исправил повреждения телефонной линии, чем обеспечил бесперебойную связь с ротами»[197].
Красноармеец 2-го батальона Калдыбеков Туйлубек, 1907 г.р. (год рождения солдата в различных документах отмечен по-разному: 1907, 1910, 1911). Призван 25.09.1942 г. Чиназским РВК Ташкентской области Узбекистана. До войны проживал в Куторминском с/с, работал в колхозе «Кызыласкар».
7 июля 1944 года красноармеец Калдыбеков показал себя отважным бойцом. Из приказа по части № 032 от 25 июля 1944 г.:
«…медалью „За отвагу“:
…15. Стрелка 6-й стрелковой роты красноармейца Колдубекова Тайлубека. За то, что 7.07.44 г., находясь впереди наступающей роты, умело выявлял огневые средства противника и в числе первых переправился через р. Друйка»