С октября 1944 года поисками мужа занималась его жена – Калдыбекова Уппа.
Красноармеец 2-го батальона Угнич Николай Анисимович, 1900 г.р. Призван 27.09.1943 г. Хорольским РВК Полтавской области. До войны проживал в населённом пункте Хорол, ул. Партизанская, 15. За бой 28 июня 1944 г. командованием части был также награждён медалью «За отвагу». (Об этом позже сообщат письмом на родину, его жене.)
С весны 1946 года Николая Угнича разыскивала Марфа Саввишна, супруга пропавшего. В розыскной анкете указано, что письменная связь с членом семьи прекратилась… 7 июля 1944 года. То есть последнее письмо, отправленное Марфе Угнич её мужем, было датировано днём его гибели: не исключено, что Николай Угнич успел дать весточку жене за час-два до своей смерти. Кто знает, возможно, он сообщал родным о своём лёгком ранении и предстоящей отправке в медсанбат…
Все эти красноармейцы пропали без вести в июле 1944 года. В одно время с Георгием Эфроном, после того как были отправлены на излечение в 183-й медсанбат. Круг замкнулся: Мур был не один. Теперь можно точно сказать, что красноармеец Эфрон не умирал в санитарной телеге по дороге в дивизионный медсанбат и не был оставлен в придорожных кустах и забыт. Произошло что-то совсем другое. Погиб не один – погибла группа; и не просто погибла: группа пропала.
Эта группа либо была захвачена в плен, либо – уничтожена мощным огневым средством. Плен исключается по простой причине: противник в тот день контратаковал позиции соседа – 473-го стрелкового полка. А вообще, задача у немцев была одна: держать оборону. Противнику было явно не до пленных; немцев устроил бы в качестве «языка» разве что офицер штаба. Но в оперсводках о диверсионных группах в тылу 437-го полка ни слова. И это первое.
Второе. Даже если бы фрицы столкнулись с обозом советских раненых, резона брать их в плен не было никакого: несчастных просто-напросто бы пристрелили. Что они обычно и делали…
И третье. О погибших было бы немедленно сообщено; впрочем, как и о шнырявших по тылам гитлеровцах. Но в сводках на этот счёт – тишина.
Так что ни о каком пленении или переходе к немцам красноармейца Эфрона говорить не приходится. Это миф, созданный больным воображением несведущих людей. Раненный на поле боя красноармеец был оформлен на эвакуацию в медсанбат. Как уже говорилось, приказ об отправке раненых на лечение составлялся исключительно по донесению начальника медсанчасти полка. Таков порядок был на переднем крае, и его строго придерживались.
Остаётся единственное: гибель группы раненых от огня миномёта или пушки. Просёлочная дорога, по которой эвакуировали раненых, могла оказаться хорошо пристрелянной противником, и нескольких метких выстрелов хватило бы, чтоб разметать санитарный обоз. С этой версией можно было бы полностью согласиться, если б не одно существенное обстоятельство: и в этом случае о произошедшем стало бы известно полковому и дивизионному начальству. Фамилии раненых, отправленных в медсанбат, были известны, поэтому определить имена погибших не представлялось сложным. И вновь – тишина.
Теперь хочу обратить внимание читателей на один документ. Это выписка из приказа по части № 032 от 25 июля 1944 г. о награждении военнослужащих медалью «За отвагу», где фигурирует имя красноармейца Калдыбекова Туйлубека. Бойца награждают не посмертно: через полмесяца после случившегося о его исчезновении пока ещё даже не догадываются. И данный факт также указывает на необычность произошедшего.
Не приходится сомневаться лишь в одном: каждый из раненых, кому предстояло отправиться в медсанбат, был уверен, что после лечения всё образуется и он будет жить. О плохом даже не думалось.
Из письма Георгия Эфрона от 17 июня 1944 года:
«Я абсолютно уверен в том, что моя звезда меня вынесет невредимым из этой войны, и успех придёт обязательно; я верю в свою судьбу, которая мне сулит в будущем очень много хорошего»[199].
Блажен, кто верует…
Действующая армия
«Проверкой… установлено, что приказы в частях грубо нарушаются… Учёт персональных потерь в 510 сп и 473 сп в неудовлетворительном состоянии, книга погребения… имеется, но записи в неё производятся от случая к случаю. Запросы о поиске военнослужащих в штабах лежат без исполнения неделями.
Команды погребения бездействуют, разбазарены. По списку состоят: в 510 сп – 5 чел., а фактически – 2 человека; в 473 сп – 7 чел., а фактически – 3 человека; в 437 сп – 8 человек, а фактически – 4… Начальники погребальных команд приказы по погребению не знают… В 510 сп погребения погибших военнослужащих производятся где попало, но не на полковых кладбищах. В 437 сп 8 человек неизвестно куда делись.
Все это говорит о том, что не учли урок в районе дер. Яя, где было не захоронено более 30 человек 437 сп…
Командир 154 СД полковник /Москаленко/
Начальник штаба 154 СД полковник /Гордеев/»[200].
С какой стороны ни посмотреть, в этой истории не хватает чего-то существенно важного, этакого заключительного мазка к общей картине трагедии, который бы поставил в данном расследовании желанную точку. В который раз перелистываю ранее написанное. Мне почему-то кажется, что, торопясь озвучить то один, то другой факт, я оставил без внимания что-то чрезвычайно значимое. Но оно, это неуловимое подтверждение моей догадки, будто дразня, всё куда-то ускользает и ускользает…
Сознаюсь, я уже начинал заметно нервничать, когда, наконец, нашёл то, что с таким нетерпением искал. Это был именно тот документ под грифом «секретно» (гриф давно снят), который мне был необходим. Передо мной боевое донесение № 00175 штаба 154-й стрелковой дивизии от 7 июля 1944 г., время – 17.00. В первом же пункте донесения нахожу:«…Активные действия ведёт авиация противника, производя бомбёжку тылов и боевых порядков».
Вот оно! Судя по оперативной сводке штаба дивизии, погода в тот день, в отличие от предыдущих и последующих дней, была хорошая: день был ясный и солнечный. Однако отсутствие в небе наших самолётов фатальным образом сказалось на конечном результате боестолкновения: господствуя в воздухе, пилоты люфтваффе безнаказанно утюжили позиции наступавших частей. Досталось и тыловым коммуникациям, которые немецким лётчикам бомбить было намного безопаснее – скопление живой силы, палатки с красными крестами, колонны техники… Именно вражеские авианалёты в тот день стали причиной больших потерь среди личного состава дивизии. Земля была усеяна воронками; счёт погибших и раненых шёл на сотни…
Это, на мой взгляд, и есть разгадка. Санитарный обоз был разбомблен с воздуха. Отсутствие у наступающих зенитных батарей на путях эвакуации (откуда им там было взяться?!) и немецкое господство в воздухе позволяли гитлеровцам самостоятельно выбирать цели. Вот сверху замечена гужевая повозка с ранеными, после чего фашист, сделав предварительный разворот, идёт на снижение… Всё ближе и ближе…
А вот и нет! Не пошёл бы фриц, заметив эту повозку, ни на снижение, ни на какое сближение. Почему, спросите? Что ж, отвечу: не та цель. И даже не потому, что санитарная телега оказалась не порожняя, а с ранеными – уж это точно не остановило бы фашиста. Не всё ли равно, кого бомбить – женщин с детишками или раненых красноармейцев. Недочеловеков следовало уничтожать! Ведь на этом строилась вся гитлеровская доктрина. А дети или раненые – сантименты для хлюпиков…
Так что дело не в раненых, а… в самой повозке. Немец не стал бы бомбить лошадёнку, тащившую телегу с ранеными. В крайнем случае – обстрелял бы её из пулемёта, не больше. Ну а бомбу сбросил при других обстоятельствах. При каких? Узнаете – но чуть позже. После того, как ещё раз прочтёте два ранее цитируемых мною документа, вернее – выдержки из них.
Первая выдержка – из наградного листа на командира 183-го медсанбата ст. лейтенанта м/с Зотова: «…Располагая всего лишь шестью автомашинами ГАЗ-АА, ОМСБ-183 не только вовремя сосредоточивал в указанном месте хирургические силы, достаточные для обработки поступающих раненых, но… полностью обеспечивал вывоз раненых из ПМП. Используя обратный порожняк для вывоза раненых в госпиталя и порожний санитарный для подтягивания имущества, ОМСБ-183 не оставил на своём пути ни раненых, ни имущества…»
Надеюсь, вы уже догадались, о чём я. В частях дивизии широко использовался так называемый обратный порожняк – пустые грузовики, возвращавшиеся с переднего края. Выгрузил грузовичок на передовой снаряды, мины, патроны – и назад порожняком за новым грузом. Вот эти-то порожние автомобили медицина переднего края и использовала в своих целях – для эвакуации раненых.
Вторая выдержка – из июньского письма Георгия Эфрона:
«…Передовая – близко; идет артперестрелка… К вечеру на дорогах гудят американские грузовики, усиливается артперестрелка, и донимают комары. Воображаю, сколько будет здесь шума от артиллерии, когда начнутся решающие сражения!..»
Вот он, ответ. Гитлеровский лётчик мог отбомбиться, если бы его целью неожиданно оказалась не гужевая повозка с угрюмой клячей, а… военный грузовик. И если это был ленд-лизовский американский «студебеккер», то, вне всякого сомнения, фашист даже не стал бы размышлять. И не важно, имелся брезентовый тент на кузове грузовика, скрывавший содержимое, или раненые лежали под открытым небом – немца данный факт вовсе не интересовал. Главное заключалось в другом: то была самая настоящая цель! Трёхосный «студебеккер» – не маломощный ГАЗ-АА; и если обнаружен в районе боевых действий, значит, выполнял здесь что-то серьёзное – например, подвозил на передовую снаряды и вооружение. Впрочем, не имело значения – заокеанский «студебеккер» или отечественный «газик»: грузовик на передовой – это для самолёта цель.