ной фронды в стране, а Влади была членом той самой партии, лидеры которой в последнее время стали высказывать неудовольствие по поводу «негибкой политики» Кремля в отношении эмиграции советских евреев. Короче, в этом деле опять оказалась замешана большая политика. Впрочем, иначе и быть не могло, учитывая статус самого Высоцкого как певца протеста и партийную принадлежность Влади. Вот если бы они были рядовыми актерами, тогда все было бы гораздо проще.
Авторы фильма этого, видимо, не понимали ввиду своей молодости и неискушенности в делах большой политики, поэтому еще какое-то время пытались отстоять свою точку зрения. Но все было бесполезно. А после того, как их собеседники пригрозили им серьезными проблемами в их дальнейшей деятельности в кино, авторы фильма сочли за благо больше не спорить. Правда, они еще надеялись на заступничество Сергея Михалкова, который в силу своего статуса был вхож в высокие кабинеты. Но и он оказался бессилен. Вернее, он понял подоплеку запрета со стороны КГБ и… согласился с ним. После этого Стефанович отправился в Театр на Таганке, чтобы лично сообщить Высоцкому неприятную новость. По словам режиссера, у актера глаза налились слезами, и он с болью и мукой спросил: «Ну объясни мне — за что? Что я им сделал?». Но что мог ему ответить Стефанович — ничего.
В итоге вместо Высоцкого и Влади в картину были приглашены другие актеры, из разряда «без шлейфа» — Альберт Филозов и Виктория Федорова. Последняя, кстати, очень скоро… сбежала в США.
Боливар не выдержит двоих
Влади покинула Москву в апреле, а в начале июня 1971 года снова приехала к мужу. Причем на этот раз не одна, а прихватив с собой сразу всех трех своих детей от предыдущих браков — Игоря, Петю и Володю. У последнего, младшего из всех, была сломана рука. Французские врачи взяли ее на спицу и наложили гипс, посоветовав матери давать парню антибиотики. Однако гипс вскоре стал плохо пахнуть, и Влади, уже в Москве, попросила Высоцкого сводить ребенка к хорошему хирургу, чтобы он наложил гипс заново. Выбор пал на врача Русаковской больницы Станислава Долецкого, к которому звездная пара пришла в середине июня. Мальчику сняли гипс, а там оказался бурный остиомиелит — гнойное воспаление. В итоге больному пришлось задержаться в больнице намного дольше, чем предполагалось. Высоцкий договорился с Долецким, чтобы парня положили в отдельную палату, где они с Влади могли бы дежурить посменно. Взамен наш герой дал небольшой концерт для медсестер, врачей и всех больных детей.
Сын Влади пролежал в Русаковке около недели и 20 июня был выписан. Чтобы не отпускать гостей с пустыми руками, Долецкий в качестве подарка преподнес им свою книгу «Рубежи детской хирургии», на которой собственноручно надписал: «Милым Володе и Марине в память невеселых дней, связанных с Русаковкой. С лучшими пожеланиями. С. Долецкий. 20.06.71».
Спустя месяц, 26 июля, Влади выписала доверенность на вождение своим автомобилем «Рено-16» на имя Высоцкого. Тот после этого был на седьмом небе от счастья, хотя автомобилист он был рисковый и постоянно попадал во всевозможные аварии, причем как на своих автомобилях, так и на чужих. Вот и «Рено-16» тем летом 71-го ждала печальная участь — Высоцкий его расколошматил. Послушаем рассказ самой М. Влади:
«Однажды, вернувшись домой, чтобы переодеться для вечера, я нахожу своих мальчиков очень занятыми импровизацией ужина, который должен был приготовить им ты, — в то время мы живем одни, твоя мать в отпуске на море.
Он говорят мне, что ты ненадолго отлучился, но подъедешь попозже. Тогда я беру такси, потому что машина у тебя — «Рено-16», которую я привезла из Парижа, и на которой ты научился водить, — и отправляюсь на званый вечер одна. Ты приезжаешь гораздо позже, в бледно-желтом свитере, с мокрыми волосами и чересчур беспечным видом. Заинтригованная, я спрашиваю тебя, где ты был. Ты говоришь, что объяснишь потом. Я не настаиваю. Вечер проходит, симпатичный и теплый, но ты отказываешься петь, ссылаясь на хрипоту, чего я раньше никогда за тобой не замечала… Я буквально теряюсь в догадках. Мы выходим, и, когда наконец остаемся одни, ты рассказываешь, что из-за какого-то наглого автобуса потерял управление машиной, вылетел через ветровое стекло, вернулся домой в крови, мои сыновья заставили тебя пойти к врачу, машина стоит в переулке за домом немного помятая, но что касается тебя — все в полном порядке! И чтобы успокоить меня, ты быстро отбиваешь на тротуаре чечетку.
Только вернувшись домой, я понимаю всю серьезность этой аварии: весь перед смят, машины больше нет. Твоя голова, на которой прилизанные волосы закрывают раны, зашита в трех местах двадцатью семью швами. Правый локоть у тебя распух, обе коленки похожи на спелые баклажаны. Мои два мальчика не спали, чтобы присутствовать при нашем возвращении. Они потрясены твоей выдержкой. Особенно они гордятся тем, что не выдали вашей общей тайны. Соучастниками вы останетесь до конца. Став взрослыми, они будут лучшими твоими адвокатами передо мной и, как в этот вечер семьдесят первого года, всегда будут защищать своего друга Володю ото всех и наперекор всему…».
В начале августа Высоцкий и Влади отправились отдыхать в один из подмосковных Домов отдыха. А с 12 по 26 августа звездная чета находилась в круизе на теплоходе «Шота Руставели». Вернувшись в Москву, они 28 августа отправились в одну из столичных клиник, где находилась актриса Фаина Раневская, с которой Высоцкий был знаком еще с начала 60-х, они тогда работали в одном Театре — имени Пушкина. Цель визита была торжественная: Раневской в тот день исполнилось 75 лет. Однако гостей к имениннице не пустили — та себя плохо чувствовала. Тогда супруги оставили для нее записку:
«Дорогая Фаина Георгиевна!
Сегодня у вас день рождения. Я хочу вас поздравить и больше всего пожелать вам хорошего здоровья… Пожалуйста, выздоравливайте скорее! Я вас крепко целую и надеюсь очень скоро вас увидеть и посидеть у вас за красивым столом. Еще целую.
Ваша Марина.
Дорогая наша, любимая Фаина Георгиевна!
Выздоравливайте! Уверен, что Вас никогда не покинет юмор, и мы услышим много смешного про Вашу временную медицинскую обитель. Там ведь есть заплечных дел мастера, только наоборот.
Целую Вас и поздравляю, и мы ждем Вас везде — на экране, на сцене и среди друзей.
Володя».
В начале сентября Влади с детьми остались в Москве, а Высоцкий отправился с «Таганкой» на гастроли в Киев; спустя несколько дней туда прилетит и Влади, но одна — чтобы повидать супруга, а также встретиться со своим партнером по фильму «Сюжет для небольшого рассказа» Николаем Гринько. Гастроли начались со спектакля «Десять дней, которые потрясли мир» по Джону Риду, где у Высоцкого было несколько ролей. Желающих попасть на спектакли скандального театра было столько, что представления впору было устраивать не в маленьком Театре оперетты, а на стадионе — и то места всем не хватило бы.
Тогда же произошел весьма показательный случай, который лучшим образом характеризует то, какое значение хозяин Украины придавал приезду в свою вотчину театра, именуемого «оплотом советской либеральной фронды». Случилось это во время первого спектакля — «Десяти дней…». На него помимо четы Шелестов (Петр Шелест был первым секретарем ЦК КП Украины) и почти всего украинского Бюро ЦК КПСС пришли также и многие министры, среди которых был и глава Минкульта республики Ростислав Бибийчук. После спектакля был устроен пышный банкет. Однако Бибийчук не захотел на него идти и уехал домой — один из всех «шишек». Утром ему домой позвонил секретарь по идеологии ЦК Федор Овчаренко и сурово спросил: «Почему вы ушли? Ариадна Павловна была очень недовольна». На что Бибийчук вполне резонно ответил: «Я знаю Ариадну Павловну только как жену первого секретаря». И повесил трубку. Спустя несколько дней его сняли с должности и отправили на пенсию, хотя ему на тот момент было всего 60 лет. Так что «мохнатые лапы» у «Таганки» и лично Высоцкого были не только в Москве, но и в ряде других советских республик.
В Киеве Высоцкий работал на два фронта: и в спектаклях участвовал — за официальную зарплату в 120 рублей, и концерты успевал давать — здесь его гонорары были примерно в два раза выше. Поэтому концерты он старался давать как можно чаще, благо власти этому не препятствовали, а даже наоборот — приветствовали. В итоге с 9 по 24 сентября он умудрился выступить в двух десятках (!) различных учреждений: в Институте электросварики имени Патона и ДК ОКБ имени Антонова (14-го), Институте электродинамики и Институте кибернетики (15-го), проектном институте Киев-ЗНИИПе (16-го), заводе «Арсенал» (17-го), ЦКБ при заводе «Ленинская кузница» и Институте ботаники АН УССР (18-го), ВИСПе (19-го), НИИ РЭ (20-го) и др. Во вторник, 21 сентября, Высоцкий выступил сразу в трех учреждениях, среди которых был и домостроительный комбинат № 3. Спел полтора десятка песен различной тематики — как шуточных, так и социальных, своего рода «криков души».
Скажем прямо, эти «крики», вырывавшиеся из горла Высоцкого, находили положительный отклик у многомиллионной аудитории, которая в силу своей социальной пассивности всегда готова поклоняться любому, кто объявит себя бунтарем. Однако в самой богемной среде, которая именно во времена брежневского «застоя» начала стремительно обуржуазиваться, к Высоцкому было двоякое отношение. Там многие отдавали должное его несомненному таланту, но в то же время не понимали, почему он так «рвет глотку». Собственно, ради чего, если сам, как тогда говорили, полностью «упакован»? Жена у него — иностранка, деньги с концертов «капают» приличные, в кино снимают. Да, по-настоящему «зеленый свет» власти перед ним не зажигали, но это естественно, учитывая, какую стезю избрал для себя Высоцкий — социальное бунтарство. Поэтому заявления самого певца о том, что «меня ведь не рубли на гонку завели» (из «Горизонта»), этими людьми воспринимались скептически. Дескать, куда же без милых, без рубликов денешься? Не случайно и в самом Театре на Таганке таковых скептиков было предостаточно. Например, в те же сентябрьские дни Валерий Золотухин записал в своем дневнике следующее наблюдение: