«Володю, такого затянутого в черный французский вельвет, облегающий блузон, сухопарого и поджатого, такого Высоцкого я никак не могу всерьез воспринять, отнестись серьезно, привыкнуть. В этом виноват я. Я не хочу полюбить человека, поменявшего программу жизни. Я хочу видеть его по первому впечатлению. А так в жизни не бывает…».
Заметим, что в те же самые дни, вернувшись из Киева в Москву, Высоцкий встретился со своим бывшим преподавателем по Школе-студии МХАТ Андреем Синявским. Осенью 65-го тот был арестован КГБ по обвинению в распространении антисоветской пропаганды (статья 70 УК РФСР) и в феврале следующего года вместе со своим подельником Юлием Даниэлем приговорен к 6 годам колонии. В сентябре 71-го этот срок истек, и Синявский вернулся в Москву. Как вспоминал он сам,
«После лагеря он (Высоцкий. — Ф. Р.) пришел к нам и устроил нечто вроде «творческого отчета», спев все песни, написанные за те годы, пока я сидел. Были здесь песни очень близкие мне, но были и такие, которые я не принял. И тогда я сказал, что мне немного жаль, что он отходит от блатной песни и уходит в легальную заказную тематику».
Здесь обратим внимание на слова «легальная заказная тематика». Угадано верно — от блатной тематики, которую можно было назвать узкозаказной (рассчитанной на небольшой слой слушателей), Высоцкий перешел к социально-политической, которую по охвату аудитории можно отнести к широкозаказной. Это было вызвано объективными причинами: во-первых, Высоцкий вырос из блатных «штанишек» как автор, ему просто стало в них тесно; во-вторых, он выполнял заказ определенных либеральных сил в верхах, которым Высоцкий был необходим именно как певец социально-политический. Обратим внимание на то, что именно с начала 70-х откроется канал качественного звукового воспроизведения песен Высоцкого благодаря стараниям специалистов в области звукозаписи; первым из них будет инженер-физик Константин Мустафиди, о котором мы расскажем подробно чуть позже.
Что касается Андрея Синявского, то вскоре после той памятной встречи с Высоцким он эмигрировал на Запад.
Тем временем 25 октября 1971 года Леонид Брежнев отправился с официальным визитом во Францию; как мы помним, ровно год назад с таким же визитом в Москве был французский президент Жорж Помпиду. Там с ним встретилась Марина Влади, которая была членом Французской компартии. Вот как она сама описывает аудиенцию с генсеком:
«Октябрьское утро семьдесят первого года. Я жду с сестрами в холле парижской клиники. Маме, которой я дорожу больше всего на свете, удалили раковую опухоль. Она не хотела нас беспокоить, и за несколько лет болезнь прочно обосновалась в ней. Мы знаем, что у нашей сестры Одиль тот же диагноз. Мы подавлены. Хирурги пока ничего не говорят. Я жду до последнего момента. Я вижу, как после операции маму провозят на каталке.
В такси я стараюсь успокоить свое перегруженное сердце. Я причесываюсь, пудрюсь — я еду на встречу активистов общества дружбы «Франция-СССР» с Леонидом Брежневым. Актерская дисциплина снова выручает меня. Я приезжаю в посольство СССР как ни в чем не бывало, готовая к рандеву, важность которого я предчувствую. Мы ждем в салоне, все немного скованны, потом нас впускают в зал, где стулья стоят напротив письменного стола. Входит Брежнев, нам делают знак садиться. Нас пятнадцать человек, мужчин и женщин всех политических взглядов — голлисты, коммунисты, профсоюзные деятели, дипломаты, военные, писатели — все люди доброй воли, которым дорога идея взаимопонимания между нашими странами.
Мы слушаем традиционную речь. Брежнев держится свободно, шутит, роется в портсигаре, но ничего оттуда не достает, сообщает нам, что ему нельзя больше курить, и долго рассказывает об истории дружбы между нашими народами. Ролан Леруа (член Политбюро ЦК ФКП, руководитель общества «Франция-СССР» и в будущем — с 1974 года — главный редактор газеты ФКП «Юманите». — Ф. Р.) мне шепчет: «Смотри, как он поворачивается к тебе, как только речь заходит о причинах этой дружбы…». Действительно, я замечаю понимающие взгляды Брежнева. Я знаю, что ему известно все о нашей с тобой (имеется в виду Высоцкий. — Ф. Р.) женитьбе. Когда немного позже мы пьем шампанское, он подходит ко мне и объясняет, что водка — это другое дело, что ее нужно пить сначала пятьдесят граммов, потом сто и потом, если выдерживаешь, — сто пятьдесят, тогда хорошо себя чувствуешь. Я отвечаю, что мне это кажется много. «Тогда нужно пить чай», — заключает он, и я получаю в память об этой встрече электрический самовар, к которому все-таки приложены две бутылки «Старки» (была такая популярная в СССР водка. — Ф. Р.).
Прежде чем уйти, мы фотографируемся: группа французов вокруг советского главы. Этот снимок сделал гораздо больше, чем все наши хлопоты, знакомства и мои компромиссы, вместе взятые. Чтобы понять настоящую цену этой фотографии, мне было достаточно увидеть по возвращении в Москву неуемную гордость, внезапно охватившую твоих родителей, которые демонстрировали вырезку из газеты кому только возможно.
Вечером я в отчаянии возвращаюсь домой. Мама — моя подруга, мой единственный стержень в этой жизни — при смерти (она умрет через четыре месяца. — Ф. Р.). Я понимаю, как неуместна вся эта комедия, сыгранная во имя некоторого туманного будущего, по сравнению с неизбежностью предстоящей утраты…».
Отметим, что это был не только первый визит Брежнева во Францию в ранге Генерального секретаря за семь лет — до этого он приезжал туда в начале 60-х в качестве председателя Президиума Верховного Совета СССР, а вообще первый его выезд в капиталистические страны в новой должности — до этого он ездил только в соцстраны. И это не было случайностью. Как мы помним, после того, как к власти в США пришла администрация Ричарда Никсона, она взяла курс на «“разрядку» (фактически на «удушение социализма в объятиях»), поскольку поняла, что после чехословацких событий либеральная часть советской элиты может значительно растерять свое влияние под натиском державников. А разрядка могла помочь либералам не только вернуть утраченные позиции, но и самим начать широкое наступление по всему фронту.
Судя по всему, в советском руководстве были люди, которые видели опасность подобного исхода, однако верх в итоге взяли не они, а те, кто подходил к этой проблеме не с идеологических позиций, а с экономических: расширение контактов с Западом гарантировало существенные вливания западных субсидий в советскую экономику. Тем более в тот момент, когда США оказались, мягко говоря, в луже. Дело в том, что война во Вьетнаме уже съела у американцев порядка 150 миллиардов долларов, поставив страну на грань дефолта. Чтобы избежать его, в августе 71-го американские власти вынуждены были пойти на беспрецедентный шаг: отказаться от золотого наполнения своего доллара, что подвигло многих экономистов сделать вывод о том, что социализм оказался гораздо эффективнее капитализма.
Все эти события только прибавили оптимизма советскому руководству и вынудили его на расширение контактов, как экономических, так и культурных, с Западной Европой. Главными партнерами СССР там выступали такие страны, как Франция, ФРГ, Италия, Великобритания. Так, в Париже был открыт советский «Евробанк», баланс которого в 1970 году составил 3 миллиарда французских франков, капитал — 130 миллионов франков, прибыль — 14,4 миллионов франков. Во Франкфурте-на-Майне был открыт советский «Торговый банк Восток-Запад» с основным капиталом 20 миллионов дойчмарок и неограниченной банковской лицензией. Другой советский банк — «Московский народный» в Лондоне — только в 1969 году получил чистый доход в размере 825 тысяч фунтов стерлингов. Все это ясно указывало на то, что СССР все сильнее интегрируется в мировую капиталистическую экономику и в дальнейшем собирается не сворачивать этот процесс, а наоборот, углублять и расширять, не понимая или, наоборот, хорошо понимая, чем это в итоге может закончиться. Ведь уже упомянутую книгу З. Бжезинского 65-го года выпуска «Альтернатива разделу..» в Кремле наверняка читали. А там отмечалось:
«Расширяя торговлю с Востоком, Запад должен стараться разрушить узкие идеологические взгляды правящих коммунистических элит и предотвратить ограничение ими близкого контакта (с Западом. — Ф. Р.) исключительно областью экономики и, таким образом, решение экономических затруднений при укреплении их власти…».
Так что визит Брежнева во Францию был не случаен. Как напишет спустя год сам Высоцкий, видимо, целиком и полностью одобряющий этот курс,
…Нынче по небу солнце нормально идет,
Потому что мы рвемся на запад…
На Запад рвалась советская корпоратократия, которая меньше всего была заидеологизирована и видела в этом расширении контактов исключительно практическую цель — накопление капиталов и постепенное слияние с западной корпоратократией. И роль КГБ в этом процессе была одной из главенствующих, поскольку это было наиболее мощное и информированное советское учреждение из всех существующих. КГБ, благодаря контролю над всеми советскими валютными счетами на Западе, направлял все эти финансовые потоки и создавал мощную базу для функционирования денежных средств, которые чуть позже получат название «золото партии».
Но вернемся к событиям осени 1971 года.
В те дни напомнила о себе Галина Бирюкова — мимолетная любовница Высоцкого из Дома моделей. Как мы помним, они расстались год назад, перед свадьбой Высоцкого, и с тех пор больше не виделись — этого не хотел Высоцкий. По словам Г. Бирюковой,
«Иногда я мельком видела Володю — жили-то рядом. Как-то раз наблюдала, как он вместе с Мариной выходит из машины. А однажды, когда мне было очень грустно, я решилась набрать номер Высоцкого. И услышала от него: «Галя, не звони сюда больше никогда. Марина меня к тебе ужасно ревнует!». Потом я случайно столкнулась с Володей, когда он парковал свою новенькую иномарку. Я хотела сделать вид, что не замечаю его, но Высоцкий сам ко мне подошел. Поздоровался, спросил, как дела. «Да вот, с мужем развожусь», — сказала я. Володя удивился: «А ч