И из-за этих слухов люди оплошали и легли в ту ночь спать запросто, и стража оплошала. И той же ночью литовские люди и русские воры напали на русские полки и побили их, и все станы их захватили. И бежали все, и едва пришли в себя у города, и повернули против наступающих, и начали биться с ними, и опрокинули их, и гнали до речки Ходынки. И били их на протяжении пятнадцати верст, так что едва те устояли в таборах — такая оторопь их взяла. Бояре же пришли и встали под Москвою, и поставили кругом себя обоз.
— Государь, на этот раз в наши сети попалась большая рыба!
— Порадуйте мое сердце, и мы поднимем стаканы за вашу очередную победу.
— На этот раз, государь, победа совершенно особого свойства. Ты говорил, что против тебя выступают князья ордоксальной церкви.
— Так и есть.
— Нам удалось захватить в Ростове митрополита Филарета. Иначе сказать, в прошлом боярина Федора Никитича Романова, который едва и сам не сел на московский престол.
— Превосходно! Надеюсь, вы везли митрополита не как пленника.
— Упаси Господь! У нас не было с собой кареты, но митрополит сам лихой наездник, а конем, которого мы ему предоставили, был бы доволен даже ты, государь.
— А здесь?
— Он уже в особом шатре, и о его удобствах хлопочет целый рой челяди. Известно, что Федор Романов был в свое время и редким щеголем, и любителем хорошей кухни, и знатоком вин.
— Он не превратился со времени своего пострига в закоснелого отшельника, равнодушного к окружающему миру?
— Где там! Он всю дорогу расспрашивал, сколько народу в лагере, и высказывал уверенность, что это число будет расти. Он лично знает многих бояр, которые перелетели от Шуйского к государю.
— Какие же цифры вы назвали митрополиту?
— Может быть, надо было меньшие? Или не называть совсем?
— Напротив. Большое войско всегда служит убеждению умного человека, а о Федоре Романове говорили как о человеке умном.
— Я сказал, что только в вашем личном лагере, не считая Сапеги, находится 7000 польского войска, 10 000 казаков и десятки тысяч вооруженного народа — ополчения.
— Отлично. А вместе с Сапегой?
— Более ста тысяч.
— Еще лучше. А теперь попросите митрополита, если он достаточно отдохнул с дороги, принять меня для благословения.
— Государь!
— Да, да, именно так. Не его ко мне, а меня к нему. Так-то на первых порах будет куда лучше. Пожалуй, мы поступим еще проще. Я пойду вместе с вами и буду ждать ответа митрополита перед его шатром.
— Государь! Ваши придворные сообщили, что вы потрудились прийти ко мне. Зачем вам надо было отрываться от дел, утруждать себя?
— Я слишком давно ждал возможности благословиться у достойного иерарха, владыко, и получить отеческое наставление. Когда идет война, человек невольно переступает многие заповеди, и это тяжким грузом ложится на его душу.
— Не думаю, сын мой, чтобы ваши грехи были столь тяжелы. Те, кто грешил против вас, виновны несравнимо более. Я благословляю вас на подвиг освобождения столицы нашего государства, на устроение мира и благополучия на Русской земле.
— Владыко, это благословение мне будет под силу оправдать, только если вы разделите труды по руководству землей нашей. Когда войско мое узнало, что нам посчастливилось увидеть вас здесь, на ратном поле, они в один голос воскликнули: да будет митрополит Филарет положен в патриархи земли русской. Согласны ли вы возложить этот крест на свои рамена? Не ради тщеславия — оно, я знаю, вам чуждо, но ради потребы державы российской. Если надо, все войско наше опустится перед вами на колени и будет умолять о согласии на поставление.
— Вы глубоко тронули меня, сын мой. Но для поставления нужен духовный собор.
— Мы сумеем устранить все препятствия, лишь бы было ваше согласие потрудиться на благо православной церкви, матери нашей. Не раздумывайте, владыко. Военная нужда заставляет нас торопиться. И я открою вам некую тайну. Мой отряд специально выехал искать вас в Ростове. Это была не случайная встреча, как вы могли подумать.
— Вы искали меня и давно думали обо мне… Что же, со стесненным сердцем, сокрушенный собственным несовершенством, я даю вам свое согласие, государь Дмитрий Иванович. Да пребудет с вами милость Господня во веки веков. Аминь.
Сговорились князь Роман Гагарин, Григорий Сунбулов, Тимофей Грязной и иные многие и пришли на верх (в Кремле), к боярам, и начали говорить, что надо-де царя Василия переменить. Бояре же отказали им и побежали из города по своим дворам. Те же пошли к патриарху и схватили его в Соборной церкви (Успенском соборе Кремля), и повели его на Лобное место. Тот же, словно адамант крепкий (алмаз), успокаивал их и уговаривал не поддаваться на таковое дьявольское прельщение. И отошел патриах на свой двор. Те же посылали за боярами; но никто из бояр к их дьявольскому совету не присоединился, а приехал к ним один боярин Василий Васильевич Голицын. Бояре же из полков, собравшись, пришли к царю Василию. И вышел царь Василий против мятежников… Те же, видя мужество его, устрашились и побежали от него из города все, и отъехало в Тушино человек с триста…
А житие его было на царском престоле всегда с бедами и с кручинами, и с волнением мирским; часто всем миром приходили к нему и требовали уйти с царства, и за посох хватали, и позорили его много раз. А он терпел и слезы проливал беспрестанно.
— Святой отец, ты говорил с Ружинским?
— Как ты того хотела, дочь моя.
— И что гетман? Каковы его предсказания?
— Ты не поинтересовалась мнением государя? Ему, вероятно, известно больше, чем гетману. К тому же, ты сама знаешь, он хороший стратег, тогда как Ружинский слишком легко поддается чувствам и перестает владеть собой. Сейчас у них слишком явно назревает ссора с государем.
— А у кого не назревает? Разве с таким человеком можно жить в мире, святой отец? Сначала его грубость доводила меня до исступления. Теперь она вызывает только отвращение. Он как мужик, которого долго заставляли ходить в шляхетском платье, и он мечтает из него вырваться, чтобы ходить босиком по земле и чесать волосатое брюхо.
— Дочь моя, я не узнаю тебя. Такие отзывы так не похожи на нашу государыню.
— Близость с этим человеком спускает меня на уровень корчмы или… или заезда для чумаков с солью и рыбой. Он отвратителен. Но этот разговор бесполезен. Что же все-таки сказал Ружинский? Ты сказал, что это моя просьба?
— Я намекнул ему на это. Сказать прямо значило, что он может в очередной ссоре все передать государю.
— И что же?
— К сожалению, должен огорчить тебя, дочь моя. Гетман, подобно тебе, считает, что произошли за 609-й год значительные перемены.
— Это нетрудно заметить хотя бы по одному тому, что наши панове стали исчезать из таборов. К московитам для них нет пути, значит, они переходят в войска короля Зигмунта.
— Да, да, именно так. Гетман сказал, что интересы Швеции, Польши и Московии сплелись в один клубок, который очень трудно распутать и тем более невозможно разрубить с маху. В феврале нынешнего года, как ты помнишь, дочь моя, Василий Шуйский заключил договор с Карлом IX Шведским. Договор подписали в Новгороде и туда же прибыл отряд шведов под командованием Делагарди в распоряжение воеводы Михайлы Скопина-Шуйского. Они-то и начали наступление против нашего лагеря.
— Но не только они. Ведь у Александровой слободы с ними соединилась армия Федора Шереметева, та, которая поднималась с низовьев Волги.
— По счастью, они медлили. Между воеводами не было согласия. А в это время начал поход на Московию Зигмунт.
— Я так и не могла понять, каким образом это случилось. Ведь Зигмунт все время стремился к добрым отношениям с Московией. Я хорошо запомнила его литанию мне по этому поводу в Кракове, на моем обручении с русским посланником Власьевым.
— Гетман сказал, что Зигмунт находился в состоянии войны со Швецией, с ненавистным ему родным дядюшкой, который стал вопреки всем его стараниям королем Карлом IX, и появление на московских землях шведских солдат дало ему основание начать наступление на Смоленск.
— Боже, как все это запутано. Но получается, что осада Смоленска помогла нашему лагерю в Тушине.
— В том-то и дело. Именно за этой суматохой Ружинскому удалось подойти к Москве и захватить Красное село.
— И поджечь город.
— Положим, из поджога мало что вышло. Выгорело не так уж много строений. И это стало одним из предметов несогласия гетмана с государем.
— Отец мой, я могу ошибаться, но кажется, этот человек, которого ты называешь государем, может просто бросить Тушино и сбежать.
— Дочь моя, как государь может бросить свое войско? Это немыслимая фантазия. Если бы ты подумала, что государь хочет перенести лагерь на новое место…
— Это невозможно. Такое количество людей, палаток, амуниции, провианта! К тому же, святой отец, ты сам знаешь, люди постоянно уходят.
— Но другие приходят.
— Да-да, приходят. А лагерь в целом напоминает стаю перелетных птиц. Никогда не знаешь, кто и когда сорвется с места. Появление полков Зигмунта и вовсе помутило рассудок многих шляхтичей. Они увидели в этом возможность получения королевской милости, может быть, жалования и возвращения на родину.
— Их можно понять, дочь моя.
— Понять всех, кроме меня. Что здесь делаю я, царица Московская? Ты же сам видишь, святой отец, со мной никто не считается. Твоему государю я была нужна, пока он надеялся с ходу захватить Москву.
— Но еще может сложиться удачная ситуация.
— Может, но он не сумеет ею воспользоваться. Распри внутри лагеря его занимают гораздо больше, чем события во всей Московии.
— Ты не говорила, дочь моя, но мне кажется, ваши супружеские отношения…
— Они прекращены. Мне надоели каждодневные бессмысленные ссоры только потому, что у него двадцать раз на дню меняется настроение. Он всегда недоволен всеми, кроме самого себя. Он обвиняет, жалуется, ненавидит.