Получив показания охранника и отпустив его, Реваев вышел из микроавтобуса и потянулся. День был уже в самом разгаре, и солнце, уверенно подбирающееся к зениту, припекало все сильнее.
— Ну что, спасибо этому дому, пойдем к другому? — Мясоедов кивнул в сторону особняка погибшего Локтионова.
— Пожалуй что да, — согласился полковник, — сейчас постоим только немного, воздухом подышим, а то у меня от всех этих разговоров голова разболелась. Ты, пока кубики кидал, узнал что-нибудь интересное?
— Зарики, — поправил Мясоедов, — это называется зарики.
— Это все, что ты выяснил, или есть что-то более стоящее?
— Да что я мог узнать? — пожал плечами Жора. — Охранник парень простой, он хоть у Валиева давно работает, но в дела особо не посвящен. Говорит, что в доме все напуганы. Еще два бойца все время с банкиром. Это он к нам с одним охранником вышел, из гордости, так сказать. Валиев последние дни изрядно пьет.
— Ну, это мы заметили, — усмехнулся Бочкарев, — вся машина его перегаром провоняла. По большому счету мы не можем точно утверждать — это реакция испуганного свидетеля убийства или же он так снимает стресс после того, как сам зарезал Локтионова.
— А что, он видел момент убийства?
— Говорит, что нет, — на лице Бочкарева отразилось сомнение, — якобы он пришел почти сразу после того, как Локтионов был убит, и слышал в саду чьи-то шорохи.
— Все равно прогресс, — улыбнулся Жора, — если банкир не врет, у нас есть точное время убийства. А если врет, то есть новый подозреваемый. Верно я говорю, Юрий Дмитриевич?
— Несомненно, — вздохнул Реваев, — знать бы только, какой из двух вариантов правильный. Я пешком пройдусь, подгоняйте машины к дому Локтионова.
Полковник неторопливо двинулся по улице, стараясь держаться в тени высоких деревьев. Подошедший к своей машине Мясоедов обнаружил, что она стоит на самом солнцепеке. Когда он открыл дверь внедорожника, волна раскаленного воздуха ударила ему в лицо. Жора опустил все стекла в машине и, перегнав ее на новое место, поставил в тени огромной сосны. Стекла автомобиля он полностью закрывать не стал, справедливо рассудив, что в элитном поселке вряд ли кто-то польстится на зарядное устройство от телефона и перочинный ножик, лежащий между сиденьями.
Вышедший к ограде Туз мрачно смотрел на приближающихся людей. Тяжело вздохнув, он распахнул калитку и вышел им навстречу, словно предлагая вести разговор за пределами вверенной ему территории.
— Толпой сегодня, — он криво усмехнулся, — неужто кого арестовывать собрались?
— Сейчас решим, — тоже не стал здороваться Бочкарев, — проходи внутрь, чего мы посреди улицы стоять будем.
— И то верно, — хмыкнул Туз, — проходите, господа хорошие. Только у меня, сразу говорю, стульев на всех не хватит.
— Ничего, ты постоять можешь, — резко отозвался Бочкарев, — насидеться еще успеешь. С чего ты, кстати, решил, что мы к тебе приехали?
— Может, и не ко мне, конечно, — развел руками сторож, — вот только, кроме меня, никого нет, — Полина с дочкой в город уехали, по магазинам вроде как. Раньше вечера вряд ли появятся.
— Ну значит, будем с тобой общаться, — провозгласил Жора, нависая над Лехой, — веди в хоромы.
В комнате видеонаблюдения стало тесно от набившихся в нее людей. Туз встал в дальнем углу, упираясь плечами в стены и скрестив на груди загорелые жилистые руки.
— Алексей Михайлович, — Реваев развернул к себе крутящийся стул и уселся, закинув ногу на ногу, — непонимание у нас с вами вышло.
— Возможно, — Леха судорожно сглотнул слюну, — может, я чего и недопонял, так вы поправьте.
— Я спрашивал вас, чем вы занимались в ночь убийства Локтионова. Вы мне сказали, что легли спать сразу после полуночи и до утра из помещения не выходили, — Реваев с грустью смотрел на сторожа, — а ведь это неправда, Алексей Михайлович. Вы вводите следствие в заблуждение. Мне кажется, это очень неблагоразумно с вашей стороны.
— Это с чего же? — хрипло спросил Туз.
— С чего — что? — улыбнулся Реваев. — С чего кажется или с чего неблагоразумно?
— Можно и то и то рассказать, коли время имеется. — Леха еще сильнее вжался в стену.
— Да пожалуйста. — Реваев потер кончик носа, казалось, что беседа с охранником его забавляла. — Когда свидетель пытается обмануть следователя и на этом обмане попадается, то следователь, кроме того, что расстраивается, еще и пытается понять мотивы, толкающие свидетеля на откровенную ложь. А поскольку так уж сложилось, что все мысли в голове следователя крутятся вокруг совершенного преступления, то он поневоле начинает думать, а не замешан ли наш свидетель в этом непонятном убийстве? И вот сначала в голове следователя, а затем и в реальном мире наш обманщик переходит из разряда свидетелей преступления в разряд подозреваемых. А из подозреваемых, уж вы-то, Туз, знаете, прямая дорога в осужденные.
— Ну да, наслышан, — флегматично кивнул Туз, — вы любите всех одним путем посылать. Вот только непонятно мне все равно, с чего вдруг такие выводы неблагоприятные вы делаете, гражданин следователь?
— Неблагоприятные выводы, — задумчиво повторил Реваев, — хорошее выражение. Выводы эти я делаю по простой причине. Если человек спит, то и дверь в дом закрыта. А если она туда-сюда всю ночь хлопает, то значит, через нее кто-то ходит. И этот кто-то, я полагаю, именно вы, дорогой наш Алексей Михайлович.
— Угу. Фантазеры. — Туз хищно оскалился. — Еще скажите, вы все на камеру разглядели. Я думал, вы, Юрий Борисович, человек серьезный. Целый полковник как-никак. А оказывается, у вас у всех методы одни и те же. Либо на понт взять, либо признание выбить. Считайте, с первым вариантом у вас облом вышел. Теперь, похоже, второй будет. Вы для этого Громозеку с собой притащили? — Он кивнул на молча стоявшего у входа Жору.
— Угадал, — хрустнул пальцами Мясоедов, — только учти, мой вариант всегда срабатывает.
— Вы совершенно правы, — проигнорировал их дискуссию Реваев, — входную дверь на камеру не видно. Если бы события развивались днем, то мы бы не могли установить, покидал ли кто-то это помещение. Но ведь дело было ночью.
— И что? — все еще не понимал Леха.
— А то, умник, — не выдержал Бочкарев, — у тебя фонарь у крыльца где висит? Я тебе сам скажу, слева от входа. А камера где? Правильно, справа, за углом. Саму дверь с камеры не видно, а вот тень от нее, когда дверь открывается, видно лучше некуда. Еще выделываться будешь или поговорим как следует?
— Куда деваться, давайте поговорим, — Леха вымученно улыбнулся, — знать бы еще, как именно следует.
— Ты не дуркуй, — посоветовал Мясоедов, — ты либо все подробно сейчас распишешь, что ночью делал, либо той дорогой и пойдешь, которую тебе обозначили.
— Георгий, не мог бы ты выйти, немного прогуляться, — неожиданно попросил Реваев.
— Я молчу, молчу. — Жора прикрыл рот рукой.
— Не в этом дело, — поморщился полковник, — и Дмитрия Евгеньевича с собой возьми. Не знаю, конечно, есть ли здесь нарды.
— У меня есть, — оживился Туз, — принести?
— Так погуляем, — недовольно буркнул Мясоедов. — Пошли, капитан, — позвал он Бочкарева, — нам здесь не рады.
Металлическая дверь с шумом захлопнулась. Реваев некоторое время помолчал. Туз настороженно смотрел на полковника, не понимая, что тот мог задумать.
— Я заметил следы на березе, — улыбнулся Реваев.
Лехино лицо посерело, он чуть присел, словно собираясь прыгнуть, затем глухо, глядя куда-то под ноги, произнес:
— Я стул возьму, присяду?
— Да, конечно, — кивнул Юрий Дмитриевич, — не надо так нервничать. Я, конечно, еще не совсем глубокий старик, но кое-что в жизни повидал. Возможно, мне будет проще понять вас, чем моим более молодым коллегам.
— Спасибо, полковник. — Туз протянул руку к стоящей на столе бутылке с водой, сделал несколько жадных глотков. — Ты извини, полковник, я нагрубил тебе малость.
— Забудем, — отмахнулся Реваев, — давайте о ваших вредных привычках.
— Да кому там вред от этих привычек? — Туз выглядел подавленным, вся его ершистость куда-то исчезла. — Березе разве что, да и то я аккуратно старался, чтобы никто не приметил. А вы вон как, с первого раза.
— Новому человеку всегда лучше видно, глаз не замылен, — объяснил полковник, — и давно у вас там пункт наблюдения?
— Да уже два года почти, — признался Туз.
— И с чего это вдруг вас на березу потянуло? Влюбились?
— Да какой там, — махнул рукой Леха, затем на мгновение замер, — а может, и влюбился, не могу сказать. Не с чем сравнивать.
— Других женщин у вас, я так понимаю, нет.
— Правильно вы понимаете, — угрюмо пробормотал Туз и с вызовом добавил: — Нет, и быть не может. Только, может, вы весь такой понятливый, но как жить с этим, точнее без этого, думаю, вряд ли представляете.
Реваев молчал, давая возможность собеседнику высказаться.
— Я вот про котов читал, что у них до стерилизации случек не должно быть ни в коем случае, иначе с ума кот сойти потом может. Насчет кота не уверен, таких не видел, хотя, может, кто эксперименты и делал, а вот как я с ума не сошел — не знаю. Двадцать два года тогда мне было, полковник. Двадцать два!
Реваев быстро произвел в уме нехитрые вычисления.
— Так вы же в двадцать два сели. Я прав?
— Вот так неудачно сели, — Туз вновь потянулся к бутылке с водой, — что все прищемили.
— На днях я разговаривал с потерпевшим по вашему делу, — конечно, разговаривал с ним Бочкарев, но Юрий Дмитриевич рассудил, что так будет убедительнее.
— С армяном? — удивился Леха. — Живой еще, значит. Ну и как он?
— Нормально, — не стал вдаваться в подробности Реваев, — глаза по-прежнему нет.
— Да уж, попал мужик на ровном месте.
— Так вот ваш потерпевший рассказал, что вы-то его не били. Травмы ему нанес другой человек, который был с вами. Вы, кстати, как? Не вспомнили его фамилию?
Туз сидел, уставившись невидящими глазами куда-то в стену.
— Пора бы и вспомнить. Во-первых, вышел срок давности, и вашему приятелю, кем бы он ни был, уже ниче