— Журналистские расследования, говорите, — иронично протянул Подгорный, — в молодости я тоже мечтал о чем-то подобном. Однако в жизни все оказалось гораздо скучнее. Уверяю вас, все, о чем только можно узнать, и даже то, о чем нельзя узнать, в принципе, уже есть в Интернете. По сути, мы просто эхо, которое с запозданием подхватывает уже разошедшуюся в Сети информацию. В силу своей солидности мы придаем этой неофициальной информации статус новости. Это тот случай, когда эхо звучит громче, чем голос самого кричащего.
— Ну что же, — молодого человека нисколько не смутила тирада Подгорного, — для начала я готов попробовать стать эхом. Может быть, со временем мне удастся и самому что-то крикнуть.
— Хорошо. — Подгорный взял ручку и, быстро написав несколько слов на лежащем перед ним листе бумаги, передал его посетителю. — Тогда завтра можете приступать. Не забудьте взять все нужное для отдела кадров. Уточните список у секретаря.
Молодой человек мельком взглянул на написанное и недоуменно пожал плечами.
— Завтра я буду со всеми необходимыми для оформления документами, надеюсь, вы не запросите слишком много.
— Тогда всего доброго. — Кивком Макс дал понять, что разговор окончен.
— Всего доброго, Максим Сергеевич, до завтра.
Молодой человек, все смущение которого куда-то уже пропало, неторопливо направился к выходу. В дверях он остановился и обернулся к Подгорному.
— Я ведь могу точно быть уверен, что принят?
Макс встал и уперся ладонями в столешницу. Лицо его было мрачным.
— Сначала я хотел бы увидеть все ваши документы. Если все нормально, то будем работать. Вы будете работать, — поправился Подгорный.
Ничего не ответив, молодой человек вышел из кабинета.
Весь день Макс ждал звонка от Фролова, однако тот так и не позвонил. Очевидно, Петр Михайлович действительно решил свести все общение к формату странных записок, передаваемых через столь же странного молодого человека.
Утром, войдя в приемную, Макс с разочарованием увидел пустые кресла для посетителей. Молодой человек не пришел. Это было не очень хорошим знаком, но как следует обдумать эту мысль Подгорному не удалось. Началась планерка. В отличие от вчерашнего совещания, на этот раз Макс внимательно выслушивал все идеи своих сотрудников и даже ввязался в небольшую дискуссию, касающуюся формата нового политического ток-шоу. Постепенно настроение Макса улучшилось, и по окончании совещания он попросил Ирочку приготовить ему кофе.
— Хорошо, Максим Сергеевич, сейчас сделаю, — прощебетала Ирочка, — а к вам вчерашний молодой человек опять пришел. Вот только что. Костик.
— Давай зови этого… Костика, — буркнул Макс, — и кофе тоже давай.
— Один? — уточнила Ирочка. Чем окончательно испортила Максу настроение.
— Один, — рявкнул Подгорный и бросил трубку.
Дверь кабинета открылась, и на пороге возник как всегда застенчиво улыбающийся молодой человек. В одной руке он нес тяжелый черный кейс. Не спрашивая разрешения Подгорного, он плюхнул кейс на приставной стол и извлек из него некое непонятное устройство, о предназначении которого Макс догадался почти сразу же, как только молодой человек начал методично обследовать кабинет, водя странным, равномерно попискивающим прибором из стороны в сторону. Обойдя весь кабинет и, очевидно, оставшись удовлетворенным осмотром, молодой человек убрал прибор обратно в кейс, но вместо него достал другой. Он установил черную пластиковую коробочку на подоконник и нажал какую-то кнопку. Максу показалось, что он услышал какой-то невнятный гул, причем источником этого гула была не странная коробочка, а все окно разом.
— Резонатор колебаний, — коротко объяснил Костик, — не позволяет вести запись через окно с направленного микрофона. Кабинет у вас в порядке, так что мы можем нормально поговорить. Обмениваться записками несколько утомительно.
— Надо же, — усмехнулся Подгорный, — и вы это заметили.
В кабинет вошла Ирочка, неся поднос с кофе. Молодой человек усердно разглядывал свои ногти, дожидаясь, пока девушка выйдет.
— Итак, Максим Сергеевич, ваше пожелание Петру Михайловичу я передал. Должен сказать, все это не так просто. Официальная версия: я сын одного его старого знакомого, которого вас попросили трудоустроить. Все. На этом моя связь с Фроловым должна оборваться. Никто не должен узнать, какие вопросы мы с вами обсуждаем. Сам я тоже могу встречаться с Петром Михайловичем только тайно, а это не так просто, при том внимании, что его окружает. Тем не менее вчера мы встречались. Скажу вам сразу, Петру Михайловичу не очень приятна ваша позиция. У вас были некоторые договоренности, и он ожидал от вас их выполнения без всяких дополнительных условий.
— Материал, переданный Шлеменко, выходит за рамки всех договоренностей, — перебил его Подгорный.
— И что? — удивился Костик. — Что такого? Вам стало жалко Тукая? Материал подлинный, это не какой-то состряпанный на коленке компромат. Тукай сам себя скомпрометировал, так что он заслуживает того, что получит после публикации.
— А эта сделка? Она никого не компрометирует? Чем таким Фролов может отблагодарить человека, у которого денег куры не клюют?
— Клюют у него куры, поверьте мне, клюют, — иронично отозвался Костик, — каждая по зернышку, а знаете, в итоге мешками кормить надо. Так что денег много не бывает ни для кого. Шлеменко не исключение.
— И сколько же денег ему предложил Фролов? И откуда эти деньги вообще взялись? Ведь сумма должна быть астрономическая.
— Как таковых денег никто ему платить не собирается, — хмыкнул посланник Фролова, — уж тем более из бюджета, если это так вас волнует. У Шлеменко идет затяжная юридическая тяжба с братьями Беловыми по поводу Верхнеачинского металлургического комбината. Когда-то давно они вместе занимались его приватизацией, потом несколько раз меняли юридические лица. Офшоры и все такое, ну, сами понимаете.
Макс кивнул.
— Беловы теперь осели в Израиле, к нам они из-за нескольких уголовных дел невъездные, но дивиденды им капают. Причем, надо сказать, немалые. Шлеменко, говоря простым языком, пытается их из бизнеса выжать. У него есть некоторые юридические зацепки, которые в свое время Беловы проморгали. Раньше мы не могли вмешиваться в этот процесс, так как все бенефициары находились вне нашей юрисдикции. Но после того, как был принят закон о возврате капиталов, их фирмы прошли перерегистрацию, и теперь они подчиняются нашему праву. А наше право полагает, что мы можем немножко поспособствовать господину Шлеменко в его споре.
— И в придачу к одной половине завода отдать ему и вторую, которая ему никак не принадлежит. Широкий жест, однако. — Подгорный возбужденно расхаживал из стороны в сторону.
— Вас же не смутило то, что вы стали владельцем крупнейшего в стране медиахолдинга? Что вас смущает сейчас?
— За этот холдинг я заплатил, — вспыхнул Подгорный.
— Да бросьте вы, — махнул рукой молодой человек, — сделка прошла по цене ниже рыночной, и вы это прекрасно знаете. Да и кредит от банка вы получили на весьма льготных условиях. Не надо строить из себя поборника справедливости. Поздно, Максим Сергеевич.
— Поздно… — пробормотал Подгорный, — еще даже не июль, еще не поздно.
— Июль? — непонимающе переспросил Костик. — При чем тут июль?
— А июль тут совсем ни при чем. — Подгорный потер переносицу и неожиданно улыбнулся. — Не обращайте внимания. Это у меня так, свои мысли. Кстати, вы не боитесь, что Тукай пойдет тем же путем?
— Что вы имеете в виду?
— Обратится к тому же Шлеменко. Я так понял, у него много интересного материала. На разные лица.
Молодой человек ненадолго задумался.
— Я не могу вам отвечать за Петра Михайловича, но уверен, что не в интересах Шлеменко вести двойную игру. Такие вещи рано или поздно выходят наружу, и тогда ему уже не с кем будет сотрудничать. Никто не захочет подставляться. Он, конечно, вышел из многих активов, но кое-что у него здесь осталось, и, поверьте, это кое-что он терять не захочет.
— Как знать, — хмыкнул Подгорный, — возможно, обострение отношений Фролова и Тукая может быть выгодно кому-то третьему. Вы об этом не думали?
Костик озадаченно молчал.
— Передайте Петру Михайловичу, что в настоящее время я не готов публиковать данный материал. Если он так хочет его обнародовать, пусть отправит вас к Шлеменко и выложит его в Интернете. Есть куча сайтов и людей, которые это с радостью сделают. Но без меня.
— Вот даже как. — Костик встал и вновь раскрыл свой кейс. — Петр Михайлович будет разочарован. Очень разочарован.
— Ничего, — отозвался Подгорный, — у нас вся страна такая. Разочарованная.
Лимузин уныло полз в городском потоке. Хотя было уже почти восемь вечера, тысячи людей еще только пытались вернуться домой после изнурительного летнего вторника. До пятницы было еще далеко, и от этого дымящие выхлопными газами вечерние пробки выглядели особенно уныло.
Макс, зарывшийся в свой смартфон, не обращал внимания на то, что происходит за пределами автомобиля. Дети, которые после развода с Мариной остались у матери, прислали ему очередную порцию фотографий. В воскресенье они ходили в батутный парк, и теперь с экрана на Макса смотрели счастливые, улыбающиеся лица его сыновей. Мальчишки, взлетевшие в воздух, старались принять самые необычные позы и состроить гримасы посмешнее, прежде чем вновь устремиться вниз, к батутной сетке. Фотографии, скорее всего, делала Марина. Ее самой на снимках не было, но Макс отчетливо представил ее лицо, как она любуется своими уже такими повзрослевшими сыновьями, как радостно машет им рукой и кричит: «А теперь подпрыгнули выше и замерли, я снимаю!» Картинка, появившаяся в голове Подгорного, была столь отчетлива, словно он смотрел фильм в очках виртуальной реальности. Неожиданно рядом с его уже бывшей женой появилась крупная мужская фигура. Кто это, Максу было непонятно, мужчина находился к нему спиной. Он подошел к Марине и положил руку ей на бедро. Марина повернула к нему голову, но вместо того, чтобы возмутиться и оттолкнуть, вдруг засмеялась и тоже обняла этого человека.