…И все же, несмотря на досадную неприятность, вызванную обидой Ж.-Ж. Перро, супруги Петипа праздновали безоговорочную победу — покорение европейского театрального Олимпа. Основой же этого, при всех прочих успехах Марии, стало ее выступление в балете «Парижский рынок», созданном ее мужем. Именно с него началась ее слава как одной из лучших европейских балерин своего времени.
После бенефиса последовали многочисленные визиты к высокопоставленным лицам, встречи с деятелями культуры и искусства, с родственниками Мариуса и друзьями. Супруги Петипа везде были желанными гостями, и круг их знакомств расширялся с каждым днем. М. Петипа, во многом способствовавший успеху жены, понимал, что его нужно развивать. А для этого необходимо создавать новые балеты, в которых вновь будет блистать Мария. Поэтому знаменательной стала в эти дни встреча с известным либреттистом Жюлем-Анри Сен-Жоржем[370].
Обоих увлекла египетская тема. И это вовсе не было случайностью. В те годы строился Суэцкий канал, открывавший путь к центру и югу Африки, а также в Азию. Раскопки археологов, их находки способствовали раскрытию многих тайн древности. Об этом писали газеты всего мира. Поэтому Египет, привлекавший внимание ученых, был интересен и для людей искусства.
Одним из первых поднял в своем творчестве эту тему Теофиль Готье, написав поэтическую новеллу «Роман мумии». Ее-то и взяли за основу Сен-Жорж и М. Петипа, решив создать либретто балета «Дочь фараона». Они встречались практически каждый день, и, когда работа была закончена, супруги Петипа вернулись в Санкт-Петербург.
Глава XVII. В погоне за мечтой
Поставить балет… Как много это значило для Мариуса Петипа! Прежде всего — шанс показать себя с наилучшей стороны и занять в будущем место балетмейстера, о чем он давно мечтал. Началось же все с… анекдотической ситуации.
Директор императорских театров А. И. Сабуров пообещал знаменитой гастролерше Каролине Розати создать для ее прощального бенефиса новый балет. Это даже было прописано в ее контракте. Но у них произошла какая-то размолвка, и, когда пришло время претворить обещанное в жизнь, чиновник передумал, сославшись на отсутствие средств и недостаток времени.
За два месяца до предполагаемой даты премьеры К. Розати обратилась за помощью к М. Петипа, попросив его для моральной поддержки вместе сходить к Сабурову и обсудить создавшуюся ситуацию. Директор принял их… в халате. Начал объяснять причины невозможности постановки. И тут полы его одеяния распахнулись, оголив колени! Как несерьезно! Но неловкость охладила накал страстей. После минутного замешательства Сабуров повернулся к танцовщику и спросил его:
— Господин Петипа, беретесь вы поставить этот балет за полтора месяца?
По признанию артиста, он заколебался: «Большой балет за такой короткий срок — ведь это огромная ответственность!» Розати же, увидев неуверенность коллеги, незаметно придвинулась к нему и слегка подтолкнула локтем. Это не ускользнуло от внимания Сабурова, и он спросил балерину:
— С чего это вы, сударыня, так близко придвинулись к г-ну Петипа?
За нее ответил Мариус:
— Ваше превосходительство, чтобы дать ответ такому умному человеку, как вы, одной моей головы мало.
Директор усмехнулся:
— Вы большой дипломат. Однако извольте отвечать: справитесь ли за такой срок?
— Справлюсь.
— Смотрите же, — назидательно сказал Сабуров.
После этого он вызвал секретаря и приказал ему: «Пишите режиссеру Марселю, пусть всех предупредит: с завтрашнего дня г-н Петипа приступает к репетициям своего балета „Дочь фараона“; пусть договорится с машинистом, декоратором и костюмерами»[371].
Мечта Мариуса Петипа стать балетмейстером начала сбываться. Но кроме радости, охватившей его по этому поводу, он думал, глядя на Каролину Розати, что вряд ли она добьется успеха, исполняя главную роль в будущей постановке. Да, 35-летняя балерина славилась пластичностью, артистизмом, но ее исполнительская техника оставляла желать лучшего. Откликаясь на исполнение ею роли Пакеретты в одноименном балете, обозреватель «Музыкального и театрального вестника» писал: «Г-жа Розати явилась самой увлекательной Пакереттой — все движения ее исполнены были грации и поэтичности, а сцена прощания с женихом — драматизма… она всей душой предана пластической части искусства и, конечно, не может удовлетворить тех, у которых механизм стоит на первом плане; но кто ищет в искусстве грацию, поэтичность, тот не может не согласиться, что г-жа Розати — артистка в полном значении этого слова»[372].
Петипа, внимательно следивший за откликами на балетные спектакли в прессе, не мог не обратить внимания на то, что оценка исполнительского мастерства этой примы зачастую совпадала с отзывами на выступления его жены. Помнил он и о том, что контракт К. Розати подходил к концу. Отсюда следовал вполне логичный вывод: когда знаменитая балерина покинет Санкт-Петербург, главная роль в будущем балете, несомненно, достанется его Марии. И для этого даже особых усилий прилагать не придется: после успешных зарубежных гастролей, особенно в Париже, ее положение в дирекции императорских театров значительно укрепилось. Это сказалось и на повышении заработка: с 9 сентября 1861 года она стала получать по 25 рублей за каждое выступление, а также получила «полубенефис в день, предписанный танцовщице Прихуновой», незадолго до этого завершившей карьеру после того, как она вышла замуж за князя Л. Н. Гагарина[373].
Следует отметить, что М. Петипа в своих расчетах не ошибся. Вскоре после первого представления «Дочери фараона» «истек срок контракта г-жи Розати, и она уехала в Париж, навсегда распрощавшись с артистической карьерой». Роль Аспиччии перешла к Марии Петипа, «с восторгом принимаемой публикой»[374].
Повышение официального статуса жены дало основание М. Петипа полагать, что отныне она может претендовать на положение первой танцовщицы в театре. Но для этого необходимо расширить ее репертуар, и Мариус предпринял попытку реанимировать «Эолину» в постановке Ж. Перро, в которой в 1858 году блистала Амалия Феррарис. В том памятном зрителям спектакле Мария исполняла роль крестьянки Берты. Теперь же ей предстояло в ранге прима-балерины создать образ героини балета — фантастического существа.
Мариус подготовил несколько упрощенную редакцию балета, понимая, что технически Мария уступает великолепной итальянке. И его опасения оказались не напрасны. Труднейшее для исполнения pas de deux далось ей с большим трудом. На это обратил внимание обозреватель «Северной пчелы», хотя в целом он положительно отозвался об исполнении ею роли Эолины: «12 октября в бенефис г. Фредерика, а также в воскресенье, 15 октября, на Большом театре шел вновь возобновленный балет… „Эолина, или Дриада“. Несмотря на то что мы видели в этом же балете Феррарис и Прихунову, не без особенного удовольствия мы смотрели и на г-жу Петипа, которая была действительно очень хороша в главной роли Дриады, хотя, видимо, утомилась в конце 4-го действия, что особенно было заметно в ее pas de deux, когда она, делая на носках два оборота, падает в объятия Иогансона (графа Эдгара)…»[375]. Оценили, несмотря на ряд недостатков, исполнение роли Эолины Марией Петипа и зрители. Этот балет пользовался определенным успехом.
Благосклонно было принято и исполнение Марией Петипа главной роли в одноактном балете «Терпсихора», поставленном ее мужем на музыку Ц. Пуни для придворного спектакля, состоявшегося 15 ноября 1861 года в Царскосельском дворце. В роли музы лирической поэзии Эвтерпы выступила молодая оперная певица Жозефина Михайловская[376], а музой танцев, Терпсихорой, стала Мария Петипа. После того как Эвтерпа пропела: «…И Терпсихора живо, с улыбкой на лице, летит, парит игриво через цветы к сестре…», на сцену буквально выпорхнула танцовщица с венками в руке и стала разбрасывать их вокруг. При этом, танцуя, она должна была попадать ногой в середину каждого из венков, что означало, по замыслу хореографа, «порхание над цветами»[377]. Эту роль Мария исполнила так грациозно, непринужденно, что театральные критики окрестили ее Северной Терпсихорой, и это имя надолго закрепилось за ней. Без сомнения, столь успешное выступление перед власть имущими стало для молодой балерины очередной ступенькой вверх по карьерной лестнице.
А 26 ноября состоялся ее бенефис. В этот день Мария Петипа впервые вышла на сцену в роли Маргариты в «Фаусте», поставленном ранее Ж. Перро. Не всем балетоманам нравилось, что столь сложная партия была поручена именно этой танцовщице. Возможно, здесь сказывалась ревность почитателей других балерин. Обозреватель «Северной пчелы», например, высказал свое мнение таким образом: «Отдавая полную справедливость таланту г-жи Петипа, мы тем не менее заметим, что форсировать не следует и вообще нехорошо чересчур утомлять юный, еще развивающийся талант, которому нужно дать время окрепнуть и установиться»[378].
Но, несмотря на сомнения скептиков, бенефис прошел успешно. В паре с мужем, выступавшим в роли Мефистофеля, Мария создала чарующий образ Маргариты, что способствовало неоднократному повторению спектакля. А. Плещеев писал, что г-жа Петипа «танцевала… отчетливо и изящно»[379]. А поэт Дмитрий Минаев[380], описав в поэме «Ад» сцену из балета «Фауст», посвятил следующие строки Марии Петипа: