Он не дал Вашему Святейшеству ни малейшего повода для обвинения в преступлении и имеет длинный список выдающихся заслуг в деле служения Церкви Англии. Он не заслуживает того, чтобы его отзывали столь унизительным образом.
В воинственном настроении Мария отправила Пембрука с отрядом семь тысяч человек на помощь Филиппу, который осадил город Сен-Кантен на севере Франции. Вскоре после этого стало известно, что войска Филиппа разгромили французскую армию, посланную королем Генрихом для поддержки осажденного города. Получив радостное известие, Мария поспешила в часовню возблагодарить Господа. Филипп будет победителем. Она чувствовала это всем своим существом.
Радость сменилась печалью, когда она узнала, что скончалась Анна Клевская. Полная раскаяния, Мария распорядилась с большой помпой похоронить Анну в Вестминстерском аббатстве, а затем вызвала в Англию одного из ее соотечественников, поручив ему сделать пышное надгробие.
Филипп ворвался в Сен-Кантен и захватил его. В Англии Мария снова горячо возблагодарила Господа за чудесную победу и помолилась, чтобы событие это подняло ее популярность у подданных. Однако ничего подобного почему-то не наблюдалось, несмотря на известия о взятии новых городов и крепостей по ту сторону Канала.
О том, что произошло потом, Мария узнавала постепенно, и с каждым поворотом событий ее душа уходила в пятки. Папа, пришедший в ярость от победного шествия Филиппа, отрекся от него, после чего Филипп приказал герцогу Альбе идти маршем на Рим и принудить его святейшество к миру. Действуя по инструкциям короля, герцог упал к ногам папы и попросил прощения за вторжение на его земли, не оставив папе иного выхода, как принять условия Филиппа. В итоге с большим трудом был заключен мир, и Мария приказала, чтобы в Лондоне везде пели «Te Deum». К октябрю доблестные войска Пембрука были уже на пути домой, а армия Филиппа подыскивала место для зимнего расквартирования. Филипп, похоже, не собирался возвращаться в Лондон.
Мария, пребывавшая в глубоком унынии, с ужасом узнала, что папа отказался снять обвинения против кардинала Поула, проигнорировав отправленные королевой слезные письма. Похоже, его святейшество убедил себя, что Поул является тайным лютеранином и многие годы участвовал в предательских заговорах против Церкви. Тем не менее по причинам, ведомым лишь ему одному, папа воздерживался от решительных действий и открыто не выдвигал новых обвинений против кардинала.
– Он, должно быть, понял, что я никогда не позволю вам поехать в Рим, чтобы предстать перед церковным судом, – сказала Мария Поулу.
Поул окинул Марию печальным взглядом:
– Мадам, я бы хотел, чтобы он выдвинул обвинения, потому что теперь надо мной до конца жизни будет нависать угроза обвинения в ереси.
Мария взяла кардинала за руку:
– Мой дорогой друг, пусть это вас не тревожит. Бог правду видит, и я буду вашей защитницей.
Со времени отъезда Филиппа прошло уже полгода. В это время у Марии начались перебои месячного цикла, а затем месячные вообще прекратились. Когда она наконец призналась своим фрейлинам, они поинтересовались, не беременна ли она.
– Случается, что на ранней стадии женщины немного кровят, – сказала Сьюзен.
Мария постепенно убедила себя, что, возможно, Сьюзен права. Она немного подождала, но крови по-прежнему не было. Пощупав живот, она обнаружила небольшую припухлость. На седьмом небе от счастья, Мария приняла правду. Она наконец понесла! Господь удостоил ее великим даром, и на сей раз Он ее не подведет. Ведь если хоть что-то и может вернуть Филиппа домой, то именно это!
Объявив, что действительно ждет ребенка, Мария уточнила, что сейчас абсолютно уверена в своем положении. Придворные осыпали ее поздравлениями, хотя на некоторых лицах был написан неприкрытый скепсис. Без сомнения, кое-кто полагал, что никакого ребенка нет и в помине и она, как и в прошлый раз, занимается самовнушением. Поэтому она во всеуслышание заявила, что у нее имеются однозначные признаки беременности. По ее расчетам, дитя должно было родиться в марте.
Филипп без задержки ответил жене, выразив свое чрезвычайное удовлетворение.
Невозможно выразить словами, какую радость мне доставила Ваша весть, ибо это то, чего я желал больше всего на свете, и то, что имеет величайшее значение для религии и благополучия государства. И я возношу благодарность Всевышнему за милость, которую Он мне оказал.
Ответ Филиппа не был таким нежным, как хотелось Марии. Возможно, Филиппа тоже мучили тайные сомнения, или, возможно, он решил, будто это уловка, чтобы заставить его вернуться к жене. «Но я жду ребенка, действительно жду», – уговаривала она себя, изучая свое отражение в зеркале. Она по-прежнему выглядела худощавой, однако буквально физически ощущала, как под жесткими юбками зреет плод. И уже считала недели до марта.
В ту зиму началась эпидемия инфлюэнцы, которая стремительно распространилась на всю страну, унося множество жизней. Зараза пришла из Европы годом ранее, отправив очень многих на вечный покой. У пораженных тяжелым недугом наблюдалась ломота в суставах, головная боль и лихорадка. Придворные врачи были обеспокоены, поскольку болезнь могла привести к выкидышам, и Мария, вняв их советам, старалась по возможности не покидать свои покои.
Зима также повлекла за собой естественное затишье в боевых действиях за границей. Мария надеялась, что весной произойдет окончательная победа и военные действия закончатся. Но однажды в начале января ее неожиданно разбудила Сьюзен, сообщившая, что советники желают срочно ее видеть. У Марии екнуло сердце, ей показалось, будто ребенок толкнулся в животе, когда заспанные фрейлины стали надевать на нее отделанный мехом халат и расчесывать волосы.
Лорды с мрачными лицами ждали королеву в зале для приемов.
– Ваше величество, мы приносим свои извинения за то, что нарушили ваш покой, но французы только что осуществили внезапное нападение на Кале и взяли его.
Мария едва не потеряла сознание:
– Пресвятая Богородица, только не Кале! Более тяжелого удара Англия еще не переживала.
Кале был последним бастионом империи Плантагенетов во Франции, который принадлежал Англии более двухсот лет.
Сгорая от унижения, Мария тяжело опустилась на трон. То, что при ней Англия потеряла Кале, не укладывалось в голове. Было сложно осознать полученное известие, но еще сложнее – представить себе реакцию подданных. Она знала, что до конца жизни запомнит это событие как самый крупный провал своего правления. И винить ей оставалось только себя: если бы она не пренебрегла советами своих лордов и не позволила втянуть Англию в войну, которую вел ее муж, такого бы не случилось. Именно ей придется нести все бремя позора, и совершенно справедливо.
Мария не осмеливалась посмотреть лордам в глаза, опасаясь прочесть в них упрек или что-нибудь похуже.
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила она. – У нас наверняка есть ресурсы, чтобы вернуть город.
– Мадам, мы безотлагательно рассмотрим этот вопрос, – ответил Паджет, однако его слова прозвучали не слишком оптимистично.
И действительно, как и боялась Мария, утром выяснилось, что в казне недостаточно средств, чтобы отвоевать Кале. Теперь весь христианский мир увидит слабость королевы Англии.
Потеря Кале стала катастрофой, что было далеко не единственное бедствие, обрушившееся на страну. Несмотря на первый хороший урожай за много лет, положивший конец голоду, королевство находилось в отчаянном положении.
– Я еще никогда не видел наше государство столь слабым в том, что касается его мощи, денег, людей и природных богатств, – обращаясь к Марии на заседании Совета, обвинительным тоном заявил Паджет. – Я люблю свою родину и своих соотечественников, но мне стыдно как за страну, так и за ее жителей. Мы видим одни лишь преступления, предательство, мятежи, ересь, разорение и болезни, а теперь мы к тому же потеряли нашу зарубежную твердыню. Мадам, ваши подданные удручены и измучены. Правосудие не исполняется. Люди нарушают порядок. Они протестуют против законов о ереси. Все очень дорого. Мы в состоянии войны с Францией, и у нас конфликт с шотландцами. Король Франции угрожает нашему государству. За границей у нас нет надежных союзников.
Ошеломленная этой вспышкой, Мария уставилась на Паджета. Все было правдой. Но как такое могло произойти, если она всегда старалась поступать правильно и желала своим людям только добра?
– Тогда как нам исправить положение? – спросила Мария.
– Положите конец этой безумной войне, – твердо заявил Паджет. – Король даже пальцем не шевельнул, чтобы спасти Кале, тогда почему мы должны сражаться за короля в его войнах?
Мария с удовольствием возразила бы Паджету, так как меньше всего ей хотелось сообщать Филиппу о том, что отзывает свои войска, но она знала, что ступила на зыбкую почву.
Поэтому она вздохнула с облегчением, получив письмо от мужа, сообщавшего, что он фактически сделал все возможное за столь ограниченное время, чтобы предотвратить катастрофу.
Французы атаковали слишком внезапно. У меня нет слов, чтобы выразить свою печаль по поводу потери Кале.
По мере распространения новостей Мария все больше подвергалась поношению. Арундел швырнул на стол в зале заседаний Совета пачку крамольных памфлетов, в которых королева описана как абсолютная губительница своих подданных, любительница иностранцев, женщина, предавшая Господа и свою страну, гонительница святых. У Марии округлились глаза.
– Кто это написал? И кто это опубликовал?
– Увы, мадам, мы не знаем. Подобных листовок очень много.
– Прикажите стражам правопорядка удвоить усилия по выявлению смутьянов. Я не потреплю подобных наветов! – Мария не могла подавить боль, причиненную анонимным пасквилянтом.
Эпидемия по-прежнему бушевала, унося все больше жизней, что давало протестантам основание утверждать, что Господь Бог наслал на страну мор с целью покарать королеву за ее грехи. Грустные размышления Марии прервал приход графа де Ферия, которого Филипп послал в Англию для того, чтобы от его имени официально поздравить королеву с беременностью. Де Ферия, смуглый суетливый коротышка, бесцеремонно уставился на живот Марии, тем самым приведя ее в смущение.