Тем не менее Мария была решительно настроена ради Филиппа позаботиться о себе, и к сентябрю ей уже стало лучше. Она переехала в Хэмптон-корт, однако пробыла там недолго, так как вскоре лихорадка вернулась, причем еще сильнее, чем прежде. Врачи заверили Марию, что нет причин для беспокойства, но они не знали об опухоли, прятавшейся у нее в животе.
Итак, она вернулась в Лондон и обосновалась в Сент-Джеймсском дворце, который некогда был построен Генрихом VIII для Анны Болейн и после его смерти так и остался незаконченным. Не успела Мария туда приехать, как ей стало совсем плохо и пришлось лечь в постель.
Мария лежала в постели, чувствуя себя так ужасно, что ее уже мало волновало, что будет дальше. Она смотрела, как врачи один за другим щупали ей пульс, лоб, проверяли мочу, после чего удалялись в аванзал на консилиум. Когда они возвращались, на лицах их было написано отчаяние. Тем не менее они продолжали уверять, что болезнь отнюдь не опасная и даже способна помочь облегчить старые осенние недуги, мучившие Марию всю жизнь.
Вскоре она действительно почувствовала себя лучше, но лихорадка снова вернулась, сопровождаемая сильными конвульсиями. После чего больную накрыло черной пеленой меланхолии. Она утратила волю к выздоровлению. В минуты просветления она равнодушно спрашивала себя: неужели это и есть ее смертный час? Если бы не мысли о королевстве и Филиппе, она бы охотно приняла смерть. Весть о кончине императора стала новым ударом. Мария всегда почитала его за второго отца, и вот теперь он отошел в мир иной.
Когда придворные дамы сообщили, что в Англию вызвали Филиппа, Мария поняла, что неизлечимо больна. Однако проходили недели, а Филипп по-прежнему задерживался, ссылаясь на неотложные государственные дела. Он приедет к жене, как только освободится.
К постели Марии явились лорды из Тайного совета.
– Мы настоятельно просим, чтобы ваше величество назвали имя своего преемника, – потребовали лорды.
– Нет, – едва слышно проронила она.
По просьбе лордов Мария уже внесла в свое завещание дополнение, согласно которому Филипп отстранялся от управления государством после ее кончины; там же она давала супругу наказ стать отцом, братом и другом следующему суверену, при этом не упоминая о том, кто станет тем сувереном.
Подписав дополнение к завещанию, Мария совсем обессилела, но тут к постели своей госпожи подошла Джейн Дормер – само очарование, с ее золотистыми кудряшками, стыдливым румянцем и сияющими глазами, – которая призналась, что они с графом де Ферия полюбили друг друга.
– Мадам, мы собираемся пожениться и хотим получить ваше благословение, – попросила Джейн.
Ну разве могла Мария ей отказать? Было отрадно видеть Джейн такой счастливой.
– Мне ужасно не хочется вас терять, – взяв девушку за руку, улыбнулась Мария. – Но вы заслужили хорошего мужа, каковым граф, безусловно, станет. Он истинный джентльмен, и я глубоко его уважаю. Я буду с нетерпением ждать вашего бракосочетания. Надеюсь, что смогу лично присутствовать, хотя и попрошу отложить церемонию до возвращения короля.
Джейн охотно согласилась, и Мария в тысячный раз задалась вопросом: вернется ли когда-нибудь Филипп? Ее глубоко печалила мысль, что она, возможно, больше никогда его не увидит. Нет, она непременно должна сделать над собой усилие, чтобы пойти на поправку.
Советники начали проявлять неприкрытое беспокойство по поводу состояния здоровья королевы. В начале ноября они убедили Марию созвать парламент. Она даже сумела обсудить с ними повестку дня, однако сильная слабость и тошнота не позволили ей долго говорить. Именно тогда она поняла, что умирает. На следующий день лорды собрались в королевской опочивальне и потребовали сделать Елизавету преемницей. У Марии не осталось сил спорить, и она сдалась, пробормотав слова, которые так долго отказывалась произносить:
– Очень хорошо. После моей смерти королевой будет Елизавета. Я только хочу, чтобы она сохранила старую религию и заплатила мои долги.
Впрочем, Мария хорошо понимала, что преемница отнюдь не обязана выполнять ее пожелания.
Филипп наверняка одобрит решение супруги, которое теперь предстояло донести до сведения Елизаветы, находившейся в Хатфилде.
Эту миссию Мария возложила на Джейн Дормер. Ей также было поручено взять с Елизаветы клятву хранить старую веру и честно исполнять все условия завещания. Мария истово молилась о том, чтобы сестра согласилась дать клятву, но затем у нее помутилось сознание, и очнулась она уже средь бела дня. Увидев возле постели Сьюзен, Мария решила, что, должно быть, незаметно уснула и всю ночь крепко спала.
Оказалось, что нет.
– Мадам, вы проспали три дня, – ласково прошептала Сьюзен. – Позвольте мне устроить вас поудобнее. Давайте подложим под спину эти подушки. Сейчас я принесу розовой воды и вас оботру.
– Три дня? – ошеломленно прохрипела Мария; болезнь навалилась на нее мертвым грузом. – Что случилось?
– Мадам, ваши врачи просили сообщить им, когда вы проснетесь.
– Отошлите их. Я знаю, они больше ничего не могут для меня сделать. Теперь я в руках Господа.
Сьюзен не стала возражать. И только крепко сжала ладонь своей госпожи.
– Я умираю. Да? – прошептала Мария.
Глаза Сьюзен наполнились слезами.
– Боюсь, что так, мадам.
– Благодарю вас за честность. Остальные уверяют, что мне скоро станет лучше, но я не настолько глупа. Я прожила на этом свете без малого сорок три года и научилась распознавать ложь. Хотя бы и ложь во спасение. Какое облегчение, что можно больше не притворяться!
Какое-то время они просто молча держались за руки, затем Сьюзен сказала:
– Граф де Ферия хочет видеть ваше величество.
– Передайте ему, что я согласна его принять, но сначала приведите меня в приличный вид.
Когда граф вошел, по выражению его лица Мария сразу поняла, что выглядит ужасно.
– Ваше величество, я принес вам письмо от короля.
Де Ферия положил письмо на покрывало, однако у Марии не было сил поднять и прочитать его.
– Что он пишет?
Граф прочитал письмо вслух. Послание было нежным. Филипп писал, что сожалеет о тяжелой болезни жены и мечтает быть рядом с ней. И обещал скоро приехать. Да, с горечью подумала она, но уже будет поздно.
Она вызвала Джейн Дормер и очень растрогалась, заметив, как озарилось лицо графа, когда он увидел свою суженую. Они оба светились от счастья. А ведь на их месте могли быть и они с Филиппом, подумала Мария, если бы не разница в возрасте и эта разлучница-война.
– Мне жаль, что из-за меня вам пришлось отложить свадьбу, но примите мое благословение. – Вдохнув, Мария велела Джейн взять со стола бархатную коробочку и вручить графу. – Прошу вас, предайте это кольцо королю в знак моей вечной любви. – Увидев, что Джейн беззвучно рыдает, она прошептала: – Не плачьте, дитя мое. Я собираюсь встретиться с Богом, и я не боюсь.
Однако на следующий день Марии стало немного лучше. Она даже смогла сесть, откинувшись на подушки, чтобы исполнить свой долг перед Господом и подписать приказ на сожжение двух еретиков. Должно быть, это последние завизированные ею приказы, с грустью подумала она. Ведь когда она отойдет в мир иной, Елизавета наверняка не станет наказывать еретиков. Отчего на душе стало горько.
После этого Мария чувствовала, как сознание то покидает ее, то снова возвращается к ней. Когда, очнувшись, умирающая увидела рыдающих придворных дам, то подняла руку, чтобы привлечь их внимание:
– Не нужно оплакивать меня. Мне снились чудесные сны. Я видела похожих на ангелов маленьких детей, которые играли передо мной и так умилительно пели, что я сразу почувствовала неземной покой. – Она нисколько не сомневалась, что это было предвкушение рая.
Каждый день в спальне Марии проводили мессу, и это стало величайшей отрадой для ее измученной души. Она надеялась, что кардинал Поул, который лежал при смерти в Ламбетском дворце, всего в миле отсюда, получал такое же утешение. Они успокаивали друг друга нежными сообщениями.
Но имели место и другие моменты, когда она просыпалась в рыданиях и продолжала судорожно рыдать, невосприимчивая к попыткам фрейлин успокоить свою госпожу. Однажды к ней пришли советники и, увидев ее в слезах, спросили:
– Ваше величество, почему вы в печали? Вы плачете, потому что его королевское величество сейчас в дальних краях?
– Это только одна из причин, – прошептала Мария. – Но отнюдь не самая большая рана, терзающая мой угнетенный разум. Когда я умру, вы найдете в моем сердце Кале.
Казалось, лорды были готовы разрыдаться вместе с ней.
Мария предприняла последнее усилие убедить Елизавету сохранить католическую веру, отправив сестре послание, где призывала ее выполнить свою предсмертную волю. Итак, Мария сделала все возможное и невозможное для защиты католической веры, и теперь оставалось лишь молиться Богу, чтобы Он направил Елизавету по правильному пути.
Когда Мария проснулась, было уже темно. Она чувствовала себя легкой, бестелесной, словно уже начала угасать. Слабым голосом она подозвала к себе фрейлин.
– Уже совсем скоро я встречусь со своим Создателем, – прошептала она так тихо, что дамам пришлось склониться над ней. – Оставайтесь непоколебимы в своей вере. Истинной вере. – (Дамы торжественно поклялись, некоторые, уже не сдерживаясь, плакали.) – Не плачьте. Я отправляюсь в лучшее место, где нет страданий.
Она попросила своих священников отслужить мессу и даже смогла членораздельно ответить на вопросы.
– Я молюсь, – громко сказала она, – чтобы моя слабая плоть преодолела страх смерти. Сделай так, милосердный Отец, чтобы, когда смерть закроет мои глаза, глаза моей души оставались открытыми и лицезрели Тебя.
В тот самый момент, когда подняли гостию, Мария содрогнулась от наплыва эмоций, наклонив голову вперед. Последнее, что она увидела, пока луч света не унес ее, был образ Спасителя и Искупителя на покоящемся на груди распятии. Скоро она узрит Его в Его дивном телесном облике в раю