Пристыженная, Мария внутренне сжалась:
– Я никогда в жизни не стала бы так рисковать. Но мы ведь сейчас одни. И никто, кроме вас, меня не слышит.
– Даже у стен есть уши, – мрачно проронила королева. – Боюсь, этот новый человек во власти, Томас Кромвель, который, заменив кардинала, стал главным советником короля, приставил к нам соглядатаев. Мария, следите за языком и никогда не произносите ничего такого, что могло бы вас хоть как-то скомпрометировать.
Расставание на следующий день стало особенно болезненным, поскольку ни одна из них не знала, когда им суждено увидеться вновь. Мария отправилась в Бьюли в расстроенных чувствах, безразличная к холоду, проникавшему сквозь кожаные шторки ее носилок. Они пробыли вдвоем совсем недолго. Мария не сомневалась, что отец наказывает мать за ослушание. Неужели он не понимает, сколько страданий причиняет своей дочери?
Мария пыталась находить удовольствие в повседневных вещах: в книгах, музыке и обществе дражайшей леди Солсбери. Девушка постоянно напоминала себе, что живет в роскошном доме, в ее распоряжении множество слуг и все, чего только душа пожелает. По сравнению со многими она была счастливицей. Тем не менее никакие материальные блага не могли компенсировать отсутствие матери или утрату былого счастья. И теперь постоянные недуги и тревожное состояние психики постоянно напоминали о том печальном положении, в котором она оказалась.
Отец время от времени навещал Марию. Она подозревала, что приезжал он исключительно ради того, чтобы удостовериться в ее покорности. Не желая обмануть ожидания отца, она больше не позволяла себе перечить ему и старалась не давать поводов для недовольства. Но затем она начинала терзаться угрызениями совести из-за того, что не смогла должным образом защитить мать, и в результате мучительные мысли ходили по замкнутому кругу.
Визиты отца стали для Марии тяжким испытанием из-за висевших в воздухе невысказанных слов. Мать никогда не упоминалась. Отец, безупречно любезный, как всегда, интересовался академическими успехами дочери и был даже ласков с ней, если на него находил стих. Однако Мария заметила в нем непривычную сдержанность, его манеры стали более резкими. Он явно не выглядел счастливым человеком. Похоже, у короля имелось немало поводов для раздражения и разочарования.
Однажды, после того как ее двор переехал на лето в Хансдон, Мария забыла о сдержанности и, когда отец попытался перетянуть ее на свою сторону, заливаясь слезами, заявила, что никогда не будет считать себя незаконнорожденной. В результате отец уехал, разъяренный вызывающим поведением дочери. И она снова мысленно наказала себе без нужды не сердить его. Однако держать свои чувства в узде оказалось не так-то просто.
Шли месяцы, визиты отца становились все реже, он еще больше отдалился от дочери. Она терялась в догадках, чем могла его оскорбить, и неделями не находила себе места от беспокойства, но затем он возвращался, и все волнения тут же стихали.
Как-то раз в сентябре, после того как отец, сдержанно попрощавшись, отбыл ко двору, леди Солсбери получила письмо от своего сына Генри Поула, который состоял в свите короля. Мария услышала, как воспитательница, прочитав послание, сдавленно охнула.
– Что-нибудь случилось? – спросила Мария, предчувствуя очередной кризис; в последнее время она постоянно жила в ожидании худшего.
Леди Солсбери подняла на нее встревоженные глаза:
– Не уверена, что могу вам что-то говорить, но, боюсь, придется. Хотя бы ради собственной безопасности. Возможно, это всего-навсего пустая болтовня злой женщины, но мы должны быть настороже.
– В чем дело?! – уже не на шутку разволновавшись, воскликнула Мария.
– Генри пишет, при дворе поговаривают, будто король не осмеливается хвалить вас в присутствии леди Анны, дабы не выводить ее из себя. А еще он старается сделать свои визиты к вам как можно короче, потому что она ревнует. Прислуживая на прошлой неделе его милости, Генри собственными ушами слышал, как она говорила, что вы непременно будете в ее свите и она, возможно, накормит вас за обедом чем-нибудь плохим или выдаст замуж за одного из слуг. – (Марии показалось, что ей дали под дых.) – Вероятно, это пустые угрозы. Однако Генри обеспокоен, поскольку совсем недавно пытались отравить епископа Фишера и, похоже, за отравлением стояли Болейны.
Мария, ни секунды не сомневавшаяся, что Анна вполне способна осуществить свои угрозы, невольно содрогнулась:
– Как далеко может простираться злоба Ведьмы? И что плохого я ей сделала?
– Вы поддержали вашу матушку. Да и вообще, самим фактом своего существования вы представляете угрозу тем детям, которых она надеется родить. Так как у вас преимущественное право престолонаследия.
– Боюсь, если отец все же женится на ней и она родит ему сына, он будет иметь преимущество. Но я никогда не признаю его! – воскликнула Мария.
– Будем надеяться, что ее угрозы – всего лишь злобные выпады мерзкой, обиженной мегеры, – заявила леди Солсбери. – Тем не менее мы должны быть бдительны. Я позабочусь о том, чтобы всю вашу еду перед подачей на стол проверяли.
В ту ночь Мария не сомкнула глаз. Перед мысленным взором вставали мрачные картины будущего. Относительно безопасный мир, в котором она жила, больше не казался ей таковым. Король одним махом мог разлучить дочь с леди Солсбери, так же как разлучил их с матерью. Мария живо представляла себе, как ее заставят прислуживать злейшему врагу при королевском дворе, где ей придется жить в постоянном страхе быть отравленной, поскольку защиты не будет. И даже отец навряд ли сумеет хоть что-то сделать – одурманенный любовью к Ведьме, он во всем шел у этой интриганки на поводу.
Из очередного письма Генри Поула, полученного во время подготовки к дневному уроку, они узнали, что Анна во время пышной церемонии в Виндзорском замке получила титул маркизы Пембрук в собственном праве.
– Какой скандал! Эта женщина была возведена в пэрство в собственном праве! – возмущалась леди Солсбери, сердито швыряя книги Марии на стол. – В последний раз подобной чести удостоили меня, леди благородных кровей, а не какую-то там наглую шлюху.
– Действительно жуткий скандал, – согласилась Мария, одновременно начиная осознавать, что новость, возможно, и не такая плохая. – По-вашему, это действительно так важно? Возможно, мой отец устал от Ведьмы или понял, что никогда не сможет на ней жениться. Быть может, он просто решил наградить ее за то, что она была его любовницей.
Задумавшись, леди Солсбери на секунду замолчала.
– Не исключено, что вы правы. В письме Генри что-то такое было. – Она вынула из кармана письмо. – Да. Многие из тех, кто присутствовал на торжественной церемонии, заметили, что титул был пожалован Анне и ее наследникам мужского пола, а не ее законным наследникам мужского пола, как положено.
– Это противоречит всем законам о пэрстве! – возмутилась Мария. – Бастард не может быть наследником.
– Король вправе возвысить любого, кого пожелает. Взять хотя бы Генри Фицроя! Но вы, Мария, возможно, и правы. Король с тем же успехом может обеспечивать безбедное существование каждого бастарда, которого она родит.
От затеплившейся надежды у Марии екнуло сердце.
Но надежда сразу же рухнула, когда в октябре она узнала, что отец, отправившись в Кале на встречу с королем Франциском, взял с собой Анну Болейн. Значит, он не бросил Ведьму, а, наоборот, возвысил ее, чтобы представить своему брату-монарху.
В ту бессонную ночь Мария не могла сдержать слез. Она услышала, что доктор Томас Кранмер должен был сменить Уорхэма на посту архиепископа Кентерберийского. Уорхэм до самой смерти осторожно поддерживал мать Марии, а вот Кранмера Генри Поул характеризовал как религиозного радикала, ставленника Болейнов и того самого человека, который посоветовал королю узнать мнение университетов по поводу его Великого дела. Кранмер действительно мог оказывать на короля очень опасное влияние. По словам Генри Поула, университеты, скорее всего, подкупили огромными субсидиями, чтобы ученые мужи объявили брак короля недействительным, и, похоже, большинство из них высказались в его пользу.
Тем не менее Мария усиленно пыталась убедить себя в ничтожности их заявлений по сравнению с мнением папы. Только папа имеет право решать такие вопросы. Одному Богу известно, почему папа так долго тянет с ответом, но он наверняка скоро вынесет решение. Мария молилась, чтобы оно не появилось слишком поздно, так как сердцем чувствовала, что грядет нечто страшное. Все знамения были недобрыми.
В феврале в день, когда Марии исполнилось семнадцать лет, в Хансдон, где она встречала уже второе Рождество без матери, прибыл гонец, на котором не было никакой ливреи. Мария, которая руководила развешиванием гобелена в зале, увидела вошедшего в дом незнакомого мужчину. Дворецкий тут же отправил незнакомца к леди Солсбери, и уже позже Мария узнала, что этого человека звали мастер Хейворд.
Когда леди Солсбери присоединилась к Марии за обедом в ее частных покоях, та сразу поняла, что случилось неладное.
– Мне неприятно вам это говорить, но при дворе ходят слухи, что Анна ждет ребенка, – сообщила воспитательница.
– Ждет ребенка? – эхом повторила Мария.
– Боюсь, что так. Я получила тайное сообщение от леди Эксетер. Она опасается, что готовится какое-то беззаконие.
– Но папа еще не вынес решения! Что они могут сделать?
– Учитывая, что ваш отец назначил себя верховным главой Церкви Англии, я уже ничему не удивлюсь, – уныло проронила леди Солсбери.
Марии буквально хотелось выть, она чувствовала себя плотиной, которую вот-вот прорвет. Ей оставалось только молиться, чтобы это оказалось неправдой, а слухи о так называемой беременности были досужими домыслами.
– Как вы думаете, моя мать в курсе? – Марии инстинктивно хотелось оградить королеву от неутешительных новостей.