– Нет никакого риска. Будь здесь хотя бы малейший риск инфекции, меня бы тут не было. Принесите ребенка. – Голос короля дрогнул и перешел во всхлип.
– Я сейчас его принесу. – В спальне королевы внезапно появился Кромвель и тут же исчез.
Джейн открыла глаза и, с трудом приподняв слабую руку, с испуганным видом показала на противоположную стену.
– Что она делает? – спросил король.
– По-моему, она бредит, – с трудом сдерживая слезы, ответила Мария.
Они опустились на колени, и епископ Карлайла в последний раз причастил Джейн, помазал ее освященным маслом и отпустил ей грехи. Все это время король держал жену за руку, сотрясаясь от неконтролируемых рыданий.
Тем временем вернулся Кромвель с сонным Эдуардом на руках:
– Все собрались в Королевской часовне. Если молитва может спасти ее милость, она не должна умереть.
– В нашей стране еще не было более популярной женщины, – заметила Мария.
– Сир, я послал за герцогом Норфолком, чтобы помочь в управлении, пока ваша милость занята здесь. Я предупредил его, что, к сожалению, маловероятно, что наша добрая госпожа выживет. – Голос Кромвеля дрогнул.
Кто бы мог подумать, что он так любил Джейн?!
– Боже мой, как мне ей помочь?! – воскликнул король. – Вся моя власть не стоит и ломаного гроша. Я теряю свое главное сокровище и ничего не могу сделать! О моя дорогая, не покидай меня! – Он с рыданиями рухнул на пол, судорожно сжав пальцы жены.
Кромвель положил младенца возле Джейн. Отчаянно ловя ртом воздух, она попыталась поднять руку, чтобы благословить сына, но не смогла. Мария беспомощно смотрела, как ее дорогая подруга покидает этот мир. Король, не скрываясь, рыдал навзрыд.
Во всех уголках страны стоял громкий плач по усопшей королеве. Марию до глубины души потряс вид безжизненного тела на кровати. Воистину душераздирающее зрелище. Но тяжелее других смерть королевы перенес король. Мария еще никогда не видела его в таком угнетенном состоянии. Он удалился в свои покои, отказываясь кого-либо принимать.
Генрих на дух не выносил ничего, связанного со смертью, поэтому Мария не слишком удивилась, узнав, что рано утром он отбыл в Виндзор. Похоже, он не мог оставаться рядом с хладным телом любимой женщины.
Организацию похорон взял на себя Норфолк. Мария должна была стать главной скорбящей, что она сочла вполне уместным, ибо Джейн ни для кого не сделала столько, сколько для нее. Джейн, конечно, не могла занять место покойной матушки, этого никто не мог, но вместе с тем она вернула Марии привязанность отца и законное место в престолонаследии, тем самым заслужив ее вечную благодарность.
Марии и придворным дамам королевы выдали траурные одеяния черного цвета с белыми головными уборами в знак того, что Джейн умерла от родов. Женщины по очереди день и ночь дежурили у тела королевы, которая, казалось, безмятежно спит. Но когда Мария коснулась ее руки, та была холодной как лед, а спустя какое-то время лицо умершей приобрело сероватый оттенок. И вот однажды утром за дело взялись бальзамировщики. Вернувшись, Мария и остальные дамы увидели, что покойная королева лежит на носилках под роскошным парчовым покровом. На усопшей, облаченной в платье из золотой парчи, были кое-какие ее драгоценности, на голове – королевская корона. Ее светлые распущенные волосы напоминали накидку из бледного золота; лицо накрашено, чтобы придать ему ощущение жизни; в спальне стоял сильный запах трав и пряностей.
Затем в сопровождении придворных дам тело королевы перенесли в парадный зал, где оно должно было находиться в течение недели. Королева лежала окруженная зажженными свечами, рядом был установлен задрапированный черной тканью алтарь с украшенным драгоценными камнями распятием, образами святых и золотыми кадилами.
Пока за упокой души королевы Джейн денно и нощно пелись мессы, придворные дамы ни на минуту не оставляли тело покойной без присмотра. Плача и причитая, они бесконечно стояли на коленях во время всех заупокойных служб. В результате у Марии мучительно болели зубы и ломило колени, но она старалась не обращать на это внимания.
Скорбящие отдыхали по очереди, сменяя друг друга. Как-то ночью Мария, шатаясь от изнеможения, вышла из парадного зала и увидела поджидавшего ее Кромвеля. Вид у него был встревоженный.
– Мадам, – понизив голос, начал он, – я беспокоюсь за короля. Он слишком замкнулся и ушел в себя. Епископ Даремский пытался его ободрить, но тщетно. Король слишком тяжело переживает утрату.
– Тут нет ничего удивительного, – сказала Мария, глотая слезы. – Нам всем ужасно не хватает королевы. Ее смерть – величайшая трагедия.
– Всемогущий Господь призвал к себе самую святую и добродетельную из всех женщин, – вступил в разговор присоединившийся к ним архиепископ Кранмер. – Но в утешение Он дал нам благороднейшего принца, коему вам, ваше высочество, Господь повелел стать матерью. На все воля Господа. Он дал нам эту благородную женщину, и Он взял ее у нас.
Мария не нуждалась в утешениях архиепископа. Да и с какой стати? Архиепископ разрушил брак ее матери, и она, Мария, ему никогда этого не простит.
– Быть может, прямо сейчас нам стоит оставить его милость короля в покое? – повернувшись к Кромвелю, предложила она.
Кромвель бросил на нее печальный взгляд:
– А быть может, не стоит. Некоторые советники короля считают, что его необходимо уговорить снова жениться для блага государства. После стольких лет у него наконец-то родился сын, однако принц пока слишком мал, и в любой момент его может поразить какой-либо детский недуг.
Мария была потрясена до глубины души:
– Но королеву еще даже не похоронили! Милорд, хотя бы из приличия оставьте до поры до времени все как есть.
– Миледи, кое-кто считает, что вопрос неотложный.
На этом разговор был закончен, и Мария пошла спать, сокрушенно качая головой.
Несколько дней спустя, когда Мария покинула парадный зал, решив поискать головку чеснока от усилившейся зубной боли, она снова столкнулась с поджидавшим ее Кромвелем.
– У меня сведения из Виндзора, – сказал он. – Король воспринимает свою утрату уже более адекватно. Он принял делегацию советников, которые изложили ему свои опасения. Король, конечно, не слишком расположен снова вступать в брак, однако он склонен относиться спокойно к тому, что они считают лучшим для него. Радение о благе подданных взяло верх над угнетенным состоянием духа.
– Я молюсь, чтобы его не уговорили раньше времени вступить в четвертый брак, – заметила Мария.
– Вашей светлости известен хотя бы один случай, чтобы его милость сделал что-либо против воли? – криво усмехнулся Кромвель.
– Во имя милосердия, молитесь за душу королевы! – прокричал герольд Ланкастер, когда придворные молча собрались, чтобы отдать последний долг.
Через неделю Мария и остальные дамы были отпущены после начала похоронных церемоний, поскольку все пряности мира не могли замаскировать трупный запах, и женщины были рады, когда тело покойной королевы положили в гроб и поставили на катафалк, установленный в Королевской часовне, где они еще семь дней продолжали бдения.
Мария делала что могла. Она оплатила мессы за упокой души Джейн и взяла на себя управление ее двором, который в скором времени должен был быть распущен. Мария, согласно распоряжению Джейн, раздала ее личные драгоценности в качестве посмертных даров, а остальные королевские драгоценности, те самые, которые ее мать была вынуждена отдать этой ведьме Болейн, вернула хранителю королевских украшений.
Хорошо, что этикет не дозволял королям присутствовать на похоронах их супругов, поскольку, по мнению Марии, отец бы этого не вынес. Однако, по словам Кромвеля, король находился в добром здравии и веселом расположении духа, насколько это пристало вдовцу, что, впрочем, еще ни о чем не говорило. Но по крайней мере, он вновь занялся государственными делами.
В ноябре был объявлен официальный траур, когда по приказу лорд-мэра в Лондоне были исполнены тысяча двести месс за упокой души королевы, а в соборе Святого Павла отслужили панихиду. В тот день гроб с телом Джейн торжественно перевезли в Виндзор для погребения. Мария следовала за катафалком верхом на лошади в попоне из черного бархата. На гробу лежала вырезанная из дерева статуя королевы в парадном платье, с распущенными искусственными волосами под богатой золотой короной, с золотым скипетром в правой руке, перстнями на каждом пальце и драгоценным ожерельем на шее. За Марией ехали двадцать девять скорбящих дам – по числу лет жизни королевы, – а за ними следовали двести бедняков с эмблемой королевы, которые несли зажженные факелы. В Колнбруке, Итоне и Виндзоре бедняки выстраивались вдоль улиц перед толпами скорбящих. Люди, обнажив голову, молча смотрели на траурную процессию.
На ступенях часовни Святого Георгия, уже в самом Виндзорском замке, гроб встречали декан и каноники, после чего шесть человек внесли его внутрь часовни, где в алтарной части уже ждал архиепископ Кранмер. Он призвал паству к молитве, а затем гроб торжественно установили перед главным алтарем. Мария провела у гроба всю ночь, скорбь тяжелым камнем лежала на сердце. Со смертью мачехи мир будто опустел.
За стенами часовни народа почти не осталось. Мария собралась было вернуться в свои покои, но тут увидела шедшего ей навстречу Шапюи.
– Ваше высочество, позвольте принести вам мои глубочайшие соболезнования, – с печальным видом произнес он. – Мир лишился великой женщины.
Мария не могла говорить, ее переполняли чувства. Она была готова отдать все на свете, лишь бы найти утешение в объятиях Шапюи.
Чудом взяв себя в руки, она вежливо ответила:
– Благодарю вас, милорд посол. Да, мы все потрясены этим ужасным событием. И какая трагедия, что смерть забрала ее именно тогда, когда она была на вершине триумфа!
– Вы совершенно правы. А как принц? Он здоров?
– О да. За ним присматривает целая армия нянек и слуг, готовых удовлетворить любую его потребность.