Король снисходительно ей улыбнулся. Мария переглянулась с Анной. Мать Марии никогда не осмелилась на публике называть отца по имени, но прямо сейчас ему, похоже, было все равно.
– Я очень устал, и мне нужно лечь в постель, – сказал король. – Но вы, дамы, можете потанцевать.
Он дал знак музыкантам на галерее. Они заиграли какой-то веселый мотивчик.
– Ой, Генри! Спасибо большое! – обрадовалась Екатерина.
Когда король удалился, Екатерина протянула руку Анне:
– Миледи Анна, потанцуйте со мной, пожалуйста!
Анна бросила вопросительный взгляд на Марию, та едва заметно кивнула в знак одобрения.
– С превеликим удовольствием. – Анна приняла протянутую ей руку, и они вышли в центр зала под прицелом взглядов присутствующих.
– Павана! – воскликнула Екатерина.
Заиграла музыка, медленная и торжественная. К тому времени, как королева выказала желание сменить павану на более веселый танец бранль, Анна уже успела показать себя с наилучшей стороны, и придворные поспешили к ним присоединиться. Мария бросила взгляд на Шапюи. Ах, как было бы чудесно, если бы он мог с ней потанцевать! Увы, этому не суждено сбыться.
Мария, тяжело переживавшая из-за того, что обожаемая леди Солсбери томится в Тауэре, несколько раз попыталась походатайствовать за свою воспитательницу перед королем, но тот дал ясно понять, что тема закрыта, и Мария побоялась на него давить. Она узнала, что вскоре после ее возвращения в Хансдон Екатерина послала леди Солсбери теплую одежду. Мария, растроганная до глубины души, была приятно удивлена тем, что новая мачеха оказалась настолько храброй и сердобольной. Ведь в данный момент она была единственным человеком, имевшим хоть какое-то влияние на короля.
До Хансдона донеслись похожие на раскаты грома отзвуки некоего волнения на севере, но, к счастью, оно не достигало масштабов Благодатного паломничества. Однако король распорядился подавить мятеж с показательной жестокостью, и вскоре о нем более не было слышно.
Однажды в мае сразу после обеда Марии доложили о визите Шапюи. Разгладив юбки, она прошла в большой зал. Там ее ждал посол, одетый для верховой езды. От счастья Мария готова была пуститься в пляс, но, когда Шапюи, низко поклонившись, поднял на нее хмурое лицо, сразу поняла, что он явился с дурными вестями. Только нечто крайне важное могло заставить его приехать лично.
– Ваше высочество… – Внезапно Шапюи сделал странный жест, нежно сжав ей руку, и Мария с удивлением посмотрела на его пальцы, стиснувшие ее ладонь.
– Что-то не так с отцом? – с трудом выдавила она.
– Нет. – Он впился ей в глаза сочувственным взглядом. – Я приехал сообщить, что сегодня утром леди Солсбери была предана смерти. Мне хотелось рассказать вам об этом лично, прежде чем вы узнаете о ее кончине от кого-нибудь еще.
Мария покачнулась, и Шапюи, подхватив ее сильными руками, усадил в кресло возле камина. После чего опустился перед ней на колени и снова взял за руки. И на сей раз она этого почти не заметила. Та чудесная женщина, которая заменила ей мать… и она была предана смерти? Что это значило?
– Вы готовы узнать, что произошло? Или мы поговорим позже? – Голос Шапюи был полон нежности.
– Нет, мой дорогой друг. Говорите прямо сейчас.
Шапюи тяжело сглотнул.
– Ее казнили в Тауэре. – Охнув, Мария залилась слезами, однако Шапюи продолжил говорить: – Я был там и пообщался с ее охранником. Когда ей вынесли смертный приговор, она заявила, что находит все это крайне странным, ибо непонятно, в чем ее обвиняют. Но, в конце концов осознав, что пощады не будет и она должна умереть, леди Солсбери спокойно покинула темницу и направилась на лужайку перед Тауэром. Там не было никакого эшафота, просто небольшая колода.
Мария в ужасе закрыла рот рукой, представив себе эту картину, и прошептала:
– Нет… нет…
– Мне продолжать? – спросил Шапюи и, когда Мария кивнула, возобновил свой печальный рассказ: – После того как леди Солсбери вверила свою душу Богу, она попросила присутствовавших помолиться за короля, королеву, принца и ваше высочество, после чего сказала, что всегда стремилась быть преданной членам королевской семьи и особенно вам, ее крестнице. Она послала вам свое благословение и попросила у вас того же.
– Ах, я даю ей свое благословение, конечно даю! – воскликнула Мария, глубоко тронутая тем, что леди Солсбери думала о ней в самый последний момент земной жизни.
– После этого ее попросили поторопиться и положить голову на колоду, что она и сделала. Штатный палач отсутствовал, он делал свою работу на севере, поэтому его обязанности выполнял жалкий, неумелый юнец. Он… – У Шапюи дрогнул голос, на глаза навернулись слезы.
– Рассказывайте! – потребовала Мария.
– Он оказался полным неумехой. Он… рассек ей голову и плечо самым неудачным образом.
– Нет!
На крик Марии сбежались придворные дамы. Она дрожала от ужаса. Такой жуткий конец после многих лет непорочной, образцовой жизни…
– Французского вина для вашей госпожи! – распорядился Шапюи; когда дамы убежали, он привлек Марию к себе и нежно, но почтительно обнял. – Пусть Господь, в своем безграничном милосердии, простит ее душу, поскольку она, безусловно, была в высшей степени добродетельной и достойной женщиной. Не было никакой необходимости или спешности предавать ее столь унизительной смерти, особенно если учесть, что она была очень старой и спокойно могла умереть естественным путем.
Мария черпала силы в близости этого мужчины, в его нежности. Тем не менее перед ее мысленным взором стоял образ несчастной леди Солсбери, зарубленной криворуким мясником. При иных обстоятельствах Мария совсем по-другому ответила бы Шапюи. Она так долго мечтала оказаться в его объятиях, но прямо сейчас нуждалась лишь в утешении, которое он мог ей дать. Однако даже и этим ей не пришлось насладиться. Она поспешно отпрянула, услышав шаги придворных дам, которые принесли ей вино.
Душевное потрясение стало причиной болезни, а потом и депрессии, длившейся много месяцев. Мария постоянно думала о той ужасной сцене в Тауэре или о бремени страданий, которые сейчас несли Поулы. Она нередко вспоминала Реджинальда, находившегося в далекой Италии. Ведь как-никак это его трактат вызвал гнев короля, обрушившийся на их семью, отчего Реджинальда наверняка терзали жесточайшие муки совести.
Даже известие о том, что император и король Франции находятся на грани войны и теперь каждый из них ищет поддержки английского короля, не взбодрило Марию. И хотя отец волновался за ее здоровье – она, естественно, не стала объяснять причину своей меланхолии, – он настоял на том, чтобы дочь сопровождала их с королевой в грандиозной поездке на север страны. Марии пришлось согласиться.
Впервые после легендарного Поля золотой парчи, имевшего место двадцать лет назад, король собрал столь пышную свиту. Когда в конце июня они отправились в путь, Мария оказалась в обозе, который насчитывал пять тысяч лошадей, тысячу солдат, всех королевских придворных, а также двести палаток и шатров. Несмотря на отвратительную погоду, для Марии стало огромным облегчением сменить обстановку. У всех было праздничное настроение, и вскоре она поняла, что поездка пошла ей на пользу.
В августе, когда они уже были в Йоркшире, король подозвал дочь и велел ей скакать рядом с ним.
– Король Франциск вновь предложил вам брак с вашим бывшим поклонником герцогом Орлеанским, который теперь является наследником французского трона вместо покойного дофина. – (Мария уже перестала надеяться, что отец найдет ей подходящего супруга, но ее отнюдь не прельщала перспектива выйти замуж во Францию и даже стать королевой этой страны.) – Дочь моя, не печальтесь! Это прекрасная партия, однако я не хочу связывать себя обязательствами, чтобы не обижать императора. Франциску, естественно, не понравится, если я отклоню его предложение. В таком случае мне просто придется укрепить оборону Англии и искать дружбы Карла.
Мария вздохнула с облегчением.
Путь на север до Йорка оказался неблизким. Марии было интересно увидеть отдаленные районы королевства, и все же когда в конце октября на горизонте показался Хэмптон-корт, она уже успела натереть себе бедра седлом и смертельно устать. Она мечтала вновь оказаться в Хансдоне или Бьюли, подальше от соперничества и зависти придворных. А еще она тревожилась за королеву Екатерину, чье поведение во время поездки было определенно странным. Королева казалась нервной, настороженной и не могла сосредоточиться, когда к ней обращались. И ее всегда сопровождала леди Рочфорд; они были не разлей вода и походили на двух заговорщиц. Мария симпатизировала леди Рочфорд, которая, хотя и была замужем за ужасным Джорджем Болейном, сумела дистанцироваться от той семьи и встать на защиту матери Марии. Поэтому оставалось лишь удивляться, что нашла леди Рочфорд в ветреной маленькой королеве или что именно затевала эта парочка. Тем не менее, поскольку король, похоже, был по-прежнему очарован Екатериной, Мария начала думать, что это лишь игра ее больного воображения.
После возвращения в Хэмптон-корт Мария собиралась поскорее уехать домой, однако отец настоял, чтобы она присутствовала на службе в Королевской часовне в День Всех Святых. Король хотел возблагодарить Бога за удачный брак с Екатериной. Мария с большой неохотой согласилась остаться и сразу после службы покинула двор, искренне радуясь за отца, который наконец обрел свое счастье, за что можно было простить Екатерине все ее недостатки.
Марии пришлось дважды прочесть письмо от Шапюи, чтобы постичь смысл послания.
– В чем дело, ваше высочество? – спросила Сьюзен Кларенсье, которая принесла чистую писчую бумагу. – У вас встревоженный вид.
– Королева арестована, – оторвав глаза от письменного стола, ответила Мария. – У меня это не укладывается в голове. Еще меньше недели назад отец был с ней очень счастлив. И даже вознес благодарность Господу за свой удачный брак.