– Я ваша вечная должница, – сказала Мария. – Вы всегда были моим защитником.
– Таковым и останусь, – кивнул Шапюи. – Я весьма рад, что вы обрели хорошего друга в лице королевы, так же как и его императорское величество. На Рождество я поблагодарил королеву от имени императора за все, что она для вас сделала. Она учтиво ответила, что отнюдь не заслуживает подобной любезности, поскольку это лишь малая толика того, что ей хотелось бы для вас сделать. А кроме того, она обещала приложить усилия для укрепления дружбы между Англией и Испанией.
– Появление Екатерины в нашей семье – это Божье благословение, – ответила Мария.
– Благословение, которое вам, похоже, понадобится, – внезапно помрачнев, произнес Шапюи. – Я старею и хочу сообщить вашему высочеству, что подал прошение об отставке. И теперь жду согласия императора.
Мария потеряла дар речи. Их глаза встретились, и она прочла во взгляде посла те же печаль и сожаление, которые снедали ее изнутри. Мысль о том, что они расстаются навсегда, разрывала сердце. Как она будет жить без его теплого, успокаивающего присутствия, без его заботы и – да! – без его любви? И хотя они никогда не признавались друг другу в любви – да и как такое было возможно?! – Мария не сомневалась, что он полностью разделяет ее чувства.
Она вгляделась в лицо Шапюи, отлично понимая, что скоро увидит его в последний раз.
Как печально, что два человека, предназначенные друг другу судьбой, оказались разделены светскими условностями и общественным положением!
– Мне очень жаль… – произнесла Мария, а затем ее голос дрогнул, и она разразилась судорожными рыданиями, не в силах скрыть свое отчаяние.
Шапюи накрыл ее руку своей.
– Мне даже не передать, как горько я сожалею, – прошептал он и, отвернувшись, сдавленно добавил: – Ну все. Я более не осмеливаюсь продолжать. Умоляю, только не нужно слез. Вы молоды. И еще выйдете замуж и родите детей. Это именно то, чего я всегда вам желал. Обещаю, что, вернувшись в Савойю, я останусь в курсе дел в вашей стране и постараюсь приглядывать за вами издалека.
Мария невероятным усилием воли взяла себя в руки.
– У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность за все, что вы для меня сделали. – Она вздрогнула, словно от холода. Ей не следовало так долго оставаться наедине с мужчиной и демонстрировать ему свои чувства. Впрочем, она ни о чем не жалела: его последние слова запали ей в душу. На самом деле это было признанием в любви, которого она вообще не рассчитывала услышать. В конце концов Мария тихо сказала: – Нам пора возвращаться. Вот вам моя рука.
В мае Шапюи официально попрощался с королем, после чего направился в личный сад королевы, чтобы засвидетельствовать свое почтение Екатерине и Марии. В ожидании его прихода Мария с трудом сдерживала слезы.
– Он был мне таким чудесным другом. В самые тяжелые времена он служил нам с моей дорогой матушкой надежным оплотом, далеко выходя за рамки служебных обязанностей. – Мария всхлипнула и понизила голос, ощущая потребность облегчить душу. – Я плохо разбираюсь в подобных вещах, но когда-то я думала, будто он ко мне неравнодушен. – Она вдруг почувствовала, что краснеет. – Если бы он занимал более высокое положение, я ответила бы ему взаимностью, ибо навряд ли нашла для себя лучшего мужа. Но сейчас он стал старым и больным, и я больше никогда его не увижу.
Екатерина обнимала Марию до тех пор, пока ее слезы не высохли, после чего велела ей пойти умыться и поправить чепец.
– Пусть он запомнит вас с улыбкой на лице.
Уединившись на пару минут в королевской молельне, Мария обратила внимание на то, что там было мало статуй и украшений, и это в очередной раз ее озадачило. Действительно ли мачеха настолько ортодоксальна в своей вере? Да, безусловно. Но в таком случае где в ее часовне изображения святых?
Мария вспомнила ложные слухи о том, что епископ Гардинер потребовал арестовать Екатерину за ересь, однако она убедила короля в своей невиновности, тем самым избежав ареста. Тогда Мария скептически отнеслась к этим разговорам, поскольку Екатерина выглядела, как всегда, жизнерадостной, а король по-прежнему не мог на нее надышаться. Невозможно, чтобы Екатерина была еретичкой. Мария не желала этому верить. Тем не менее во время собраний в покоях королевы высказывались мнения, вызывавшие подозрения, что в окружении Екатерины есть носители подрывных идей. Но Екатерина? Нет. Она не стала бы их одобрять.
Дамы ждали в саду появления Шапюи. Его вкатил на кресле новый посол, который представился как Франсуа ван дер Делфт. Он показался Марии учтивым и приветливым. Екатерина протянула обоим руку для поцелуя.
– Милорд посол, я опечалена тем, что вы нас покидаете, – обратилась она к Шапюи. – Его величество говорил мне, что вы всегда хорошо выполняли свои обязанности. Насколько мне известно, он вам доверяет и вы ему нравитесь. Однако я не сомневаюсь, что за морем ваше здоровье улучшится и там вы сможете сделать больше для укрепления дружбы между Англией и Римской империей, чему вы всемерно способствовали.
– Вы слишком добры ко мне, мадам, – ответил Шапюи.
Екатерина взяла Марию за руку:
– А теперь вы должны попрощаться с миледи Марией. Ведь вы столько лет были ее другом.
Повернувшись к Марии, послы передали ей наилучшие пожелания от императора, и она ответила положенными любезностями. Все это было ужасно формально! Мария не ожидала присутствия нового посла. Она надеялась, что прощание будет более интимным. Что оказалось невозможным. Аудиенция подошла к концу. Когда Шапюи попрощался, склонившись над ее рукой, Мария с трудом подавила желание обнять посла, а когда он поднял голову, увидела, что взор его затуманен слезами. Она смотрела, как Шапюи увозят на коляске прочь из ее жизни, чувствуя себя больной и опустошенной.
Мария искала утешения в вере, которая становилась для нее все более важной. В привычных, любимых церковных обрядах она обретала безопасную стабильность счастливого детства. Она поймала себя на том, что все сильнее переживает из-за распространения ереси. Протестантизм действительно становился реальной угрозой. Он ставил под удар освященную временем концепцию мирового порядка, весь христианский мир, который стремительно низвергался. Подобные ереси следовало безжалостно истреблять и искоренять.
Одним осенним днем, когда грусть камнем лежала у Марии на сердце, к ней подошла Екатерина:
– Мария, вы должны это прочесть. – Она протянула девушке письмо, написанное рукой Эдуарда.
Мария читала послание принца и не верила своим глазам. Эдуард действительно просил мачеху напомнить Марии, что единственной настоящей любовью женщины является любовь к Господу нашему Иисусу Христу и что она разрушает собственную репутацию своей печально известной склонностью к танцам, а также к тому, что брат называл фривольными развлечениями. По мнению принца, ей следовало избегать иностранных танцев и прочих увеселений, так как подобные вещи не пристали принцессе и истинной христианке.
– Он считает себя вправе указывать мне, как себя вести?! – воскликнула Мария, уязвленная до глубины души, ибо до настоящего момента она была для Эдуарда моральным авторитетом. – Ему только восемь, и он ничего не знает о мире! А мне почти тридцать. И откуда он набрался всей этой галиматьи?
Екатерина покачала головой:
– Понятия не имею.
Но Мария прекрасно знала откуда.
– Это дело рук его наставников-реформистов. Они вкладывают ему в голову подобные идеи. Одному Богу известно, чему еще они учат принца! – Мария была вне себя от ярости.
– Он просто ребенок, который знает о своем великом предназначении, а потому ставит себя выше других, – объяснила Екатерина.
Что было правдой. Эдуарда буквально с колыбели учили равняться на его августейшего отца. И теперь сын во всем подражал королю, начиная с величественной позы, с рукой на бедре и отставленной вбок ногой. Принц даже перенял мрачный взгляд отца на жизнь!
– Думаю, мне не следует его осуждать, – сказала Мария. – Он еще слишком мал.
Тем не менее письмо брата ее весьма опечалило и даже заставило почувствовать себя униженной.
– Вы не должны позволять ему вас расстраивать, – посоветовала Екатерина.
Однако Мария расстроилась. Ей казалось, она теряет брата, которого любила, как собственное дитя.
Глава 18
Год выдался трудным, учитывая ухудшающееся здоровье отца и растущую озабоченность Марии тем, чему наставники учили Эдуарда. Осенью болезнь снова приковала короля к постели, и Екатерина была сама не своя от волнения. Она отправила Эдуарда в Эшридж, оставив Марию и Елизавету при дворе. Она не говорила им, насколько серьезна болезнь отца, однако Мария догадывалась, что дела совсем плохи. Она постоянно думала о своем девятилетнем брате, пребывавшем в счастливом неведении, что тяжкое бремя королевской власти скоро ляжет на его худенькие плечи, и ей оставалось только лить слезы. А еще она плакала из-за отца, отлично понимая, как тяжело придется ей после его ухода в мир иной.
Однако кризис миновал, и вскоре отец объявил о намерении совершить небольшую поездку по стране. По причине слабого здоровья суверена королевский двор совершал короткие переходы с длинными остановками по Суррею в сторону Гринвича, где все должны были встретить Рождество. Когда Мария смотрела на отца, у нее невольно возникал вопрос: доведется ли ему встретить еще одно Рождество?
– Он стал настолько слабым, что, боюсь, уже не переживет нового приступа, – призналась она королевскому капеллану доктору Ридли, с которым столкнулась в дверях, покидая королевскую опочивальню. – Я не хочу его потерять! – Мария едва сдерживала слезы.
К удивлению Марии, капеллан погладил ее по руке:
– Дочь моя, не стоит так убиваться. – У капеллана были добрые глаза. – Его величество в руках Господа. Вы не должны волноваться. Благословляю вас.