Она легла в постель и оставалась там шесть дней, обдумывая сложившуюся ситуацию. Затем встала и составила ответ:
Я бы нарушила закон, если бы он не был разработан лично Вами с целью изменить вопросы религии, а потому, честно говоря, не имеет права называться законом. Когда его величество достигнет совершеннолетия, я стану ему верной и почтительной подданной как в этом, так и во всех остальных вопросах, но доселе я не намерена изменять отправления религиозных практик, продиктованного мне совестью.
Используя все имеющееся в ее арсенале оружие, Мария сообщила, что заболела и, возможно, жить ей осталось недолго – пусть думают, что это так! – но, пока жива, она намерена соблюдать законы своего отца, которые без принуждения приняли все жители королевства, так как последние изменения противны Господу и чреваты волнениями в королевстве.
Но ответ пришел не в виде письма или очередной депутации. Ответным ударом стало то, что сэр Роберт Рочестер, сэр Фрэнсис Энглфилд и ее старший капеллан доктор Хоптон были вызваны в Совет на допрос.
Дрожа от ярости, Мария написала еще одно протестное письмо, настаивая на том, что нуждается в своих слугах.
Она снова не получила ответа и очень скоро поняла почему. Вокруг Лондона, в Оксфордшире и Уэст-Кантри народ взбунтовался против Акта о единообразии, и у Совета появились более неотложные дела, чем запугивание Марии.
– Быть может, они теперь образумятся и поймут, что добропорядочные подданные не потерпят их ереси, – заявила Мария своим дамам, когда они сидели кружком за шитьем.
– Нам остается лишь молиться, чтобы добрый Господь направил их на путь истинный! – пылко отозвалась Сьюзен.
Но похоже, у доброго Господа были другие заботы. Тем летом, пока правительство пыталось подавить мятежников, в графстве Норфолк вспыхнуло крупное восстание под предводительством местного землевладельца Роберта Кета. Мятежники, разгневанные ростом цен на продовольствие и арендной платы, искренне верили, что добрый герцог Сомерсет войдет в положение людей и посочувствует их горестям. Не меньше двенадцати тысяч человек собрались возле Нориджа, практически в двадцати пяти милях от Кеннингхолла, где остановилась Мария. Радуясь, что Совету придется и дальше отвлекаться на политические проблемы, и одновременно опасаясь, что инсургенты могут включить ее в свои планы, она отправила на разведку своих конюших. Если они увидят, что восставшие во главе с Кетом движутся в сторону Кеннингхолла, она незамедлительно отбудет в Эссекс.
Когда конюшие уехали, один из латников сообщил ей, что у ворот замка ее спрашивает какой-то подозрительный субъект. Незнакомец отказался сообщить, по какому делу пришел к ее милости, и его отправили восвояси, но, перед тем как уйти, он передал письмо для хозяйки дома. Мария с отвращением взяла письмо, заляпанное отпечатками грязных пальцев. Как она и опасалась, это было обращение от мятежников с просьбой о поддержке.
– Никогда! – воскликнула Мария, возвращая письмо латнику. – Оставьте это как свидетельство против них в случае надобности.
Она словно получила удар под дых. У Совета не должно было возникнуть даже мысли, что она поощряла мятежников или имела хоть какое-то отношение к восстанию.
Вернувшиеся конюшие сообщили, что войска под предводительством Уорика движутся на север для разгрома инсургентов. Однако люди в тавернах болтают, будто Мария их поощряла и отправила в народ своих агентов для подстрекательства к мятежу.
Она посмотрела на своих помощников, которые, похоже, были возмущены не меньше ее.
– С какой стати я стану подстрекать к мятежу? Даже если они и встали на защиту истинной веры, я и пальцем не пошевелю, чтобы им помочь. Будучи лендлордом, я не могу им сочувствовать.
Мария ничуть не удивилась, когда из Совета пришло грозное письмо, предостерегающее от общения с мятежниками. Она без промедления ответила, что если бы те, кто занимается голословными обвинениями, потрудились хорошенько посмотреть, то обнаружили бы так называемых агентов среди ее домочадцев – там, где им и положено быть, а не среди предателей. И если у Совета все еще остались подозрения, она передаст императору через ван дер Делфта полный отчет о своих действиях в сложившейся ситуации.
Она с облегчением узнала, что волнения в Норфолке и на западе были подавлены, хотя и не без кровопролития, поскольку Уорик безжалостно разделался с теми сторонниками Кета, кто не успел убежать. Это была настоящая бойня, а самого Кета повесили на стене Нориджского замка. Уорик стал героем дня; все вокруг восхваляли его геройство и военное мастерство.
Мария сразу вздохнула с облегчением, но ее радость была недолгой, так как, по словам ван дер Делфта, Сомерсет пожаловался ему в частном порядке на то, что она, Мария, делает публичное представление из каждой мессы. Сомерсет просил уговорить ее в будущем вести себя менее опрометчиво, поскольку один из капелланов подозревается в связях с мятежниками.
Неужели на сей раз он угрожал лично ей? В душе Марии бушевал гнев, особенно когда Совет снова вызвал Рочестера, Энглфилда и Хоптона на допрос. Она понимала, что в данном случае выбора не было, но, исполненная решимости продолжать борьбу, отправила в Совет гневное письмо, обвинив советников в бесчеловечном обращении с ее слугами и недостатке уважения к ней самой.
Мария с тяжелым сердцем отпустила своих верных помощников, мысленно гадая, доведется ли ей вновь их увидеть. Однако, к ее величайшему удивлению, спустя восемь недель они возвратились в Кеннингхолл целыми и невредимыми. Она бурно приветствовала вернувшихся, но по их глазам сразу поняла, что дела не так хороши, как хотелось бы. Когда мужчины сели у камина и им для согрева подали поссет, она осторожно спросила, что случилось.
– Мадам, мы подверглись изнурительному допросу членами Совета, – ответил Рочестер, – однако наотрез отказались свидетельствовать против верований вашего высочества.
Отец Хоптон явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Мадам, прошу прощения, но они вынудили меня передать вам документ с указанием ваших обязанностей и строгие инструкции по выполнению новых законов, – преодолевая дрожь, произнес капеллан.
– Так вы хотите сказать, что лорд-протектор отказался от своего обещания позволить мне служить мессу?
– Боюсь, дело обстоит именно так. Остальные советники подмяли его под себя.
– А если я не соглашусь?
– Тогда, мадам, меня будет ждать тюремное заключение. Но ради вашего высочества я готов на это пойти.
– Что совершенно необязательно, – угрюмо проронила Мария. – В любом случае передайте их приказы моим домочадцам. Но я непременно напишу послу императора. Я не могу подчиниться новому закону без насилия над своей совестью.
Кипя от негодования из-за вероломства Сомерсета, Мария поспешно прошла в свой кабинет. Она не могла жить без мессы и того душевного утешения, что давала ей вера. Не могла! И она никогда не позволит, чтобы под ее крышей совершались еретические обряды. Никогда!
Исключительно ради безопасности Мария скрепя сердце распорядилась временно прекратить отправление религиозных обрядов в Бьюли, после чего, затаив дыхание, стала ждать вместе со всеми своими домочадцами решающего слова императора. И вот наконец ван дер Делфт сообщил, что его императорское величество велел напомнить Сомерсету о данном им обещании и получить для ее высочества письменное разрешение на полную свободу действий в проведении богослужений при закрытых дверях. Посол писал:
По указанию своего господина я предупредил лорд-протектора, что, если он не выполнит своего обещания, император будет вынужден сменить устные требования конкретными действиями. После чего герцог согласился на то, чтобы Ваше Высочество делало все, что пожелает, но тихо и без скандала.
Тем не менее Сомерсет по-прежнему отказывался изложить договоренности в письменном виде.
Ван дер Делфт был всем этим явно недоволен, однако Мария ответила, что вполне удовлетворена обещанием Сомерсета, и в заключение написала:
Передайте императору, что я продолжу каждый день молиться о возвращении того самого порядка вещей, что был оставлен нам моим отцом-королем.
Однако Карл продолжал настаивать на получении письменного разрешения. Той осенью Мария с чувством глубокой благодарности наконец получила подписанные королем жалованные грамоты с разрешением ее личным священникам служить мессу, которую смогут посещать поименно названные домочадцы числом не более двадцати человек. К грамотам была приложена холодная записка от Эдуарда, в которой тот выражал пожелание, чтобы его дражайшая сестра могла получать наставления от праведного и ученого человека с целью усмирить муки совести по поводу принятия протестантизма и сохранить, таким образом, братскую любовь, которую он, Эдуард, к ней испытывает.
Марию вывела из себя эта короткая проповедь. Сколько лет Эдуарду? Двенадцать? Как он смеет читать ей нотации – той, что старше и однозначно мудрее его?! Она не сомневалась, что слова эти вложил в уста короля кто-то другой. Но по крайней мере теперь ее оставили в покое, дав возможность мирно исповедовать свою религию.
Глава 22
Сразу после дня летнего солнцестояния Елизавету начали мучить разные непонятные недуги. Мария переживала из-за этих недугов, поскольку шестнадцать лет – весьма трудный возраст, тем более она и сама отлично помнила, как сложно было справиться с мучительными месячными и другими болезнями, особенно в тяжелые времена. В любом случае нельзя было забывать о слухах насчет Сеймура, хотя Мария не слишком охотно верила, что в данном случае Елизавета проявила добрую волю.
И вот однажды утром, когда она писала письма у себя в кабинете, туда вошла Сьюзен. Вид у нее был озабоченный.
– Мадам, Джейн Дормер говорит, слуги шепчутся насчет повитухи, которую, по слухам, посреди ночи привели с завязанными глазами в шикарный дом, чтобы принять роды у прекрасной юной леди. Когда ребенок родился, мужчина, что привел повитуху, его безжалостно умертвил. Поговаривают, та молодая женщина – это леди Елизавета.