– Сестрица, я сердечно рада вас видеть.
Мария вгляделась в лицо Елизаветы и немного успокоилась, не увидев коварства в ее глазах под нависшими веками. Какой грациозной она была… и какой молодой, ведь ей еще не сравнялось и двадцати! Мария снова почувствовала себя старой. Не желая портить знаменательный момент, она охотно поприветствовала и расцеловала придворных дам Елизаветы. Затем обе свиты слились в одну для торжественного въезда Марии в Лондон. Елизавета, ехавшая рядом с сестрой, отлично смотрелась на лошади. С крючковатым носом и тонким, умным лицом, она не была канонической красавицей, но ее отличала царственная осанка и невероятное обаяние. Мария заметила, что народ приветствует сестру почти так же горячо, как и ее саму, – казалось, людей неумолимо влекло к Елизавете, в чем не было ничего удивительного.
Мария не винила Елизавету в том, что та, отвечая на громкие приветствия толпы, не обращала внимания на старшую сестру. И все же, какой сигнал она подавала своим строгим нарядом? Может, хотела сказать собравшимся, что она наследница короны, исповедующая протестантскую веру? Теперь Марии было над чем поразмыслить во время празднований.
Чтобы предстать во всей красоте во время торжественного въезда в город, Мария должна была переодеться в доме преуспевающего торговца в Уайтчепеле. В просторной спальне, в которой радушные хозяева оставили много тонких вин и деликатесов, придворные дамы облачили Марию в платье из пурпурного бархата и атласа во французском стиле, с золотым шитьем и драгоценными камнями. На шею ей надели толстую золотую цепь с жемчугом и самоцветами, на голову – французский чепец, украшенный драгоценными камнями и жемчугом.
Когда Мария, едва живая от страха, вышла из спальни, ее уже ждал жеребец в искусно расшитой попоне из золотой парчи. Рядом стоял сэр Энтони Браун, который должен был ехать сзади и держать шлейф королевы. Она вскочила на коня и выпрямилась в седле. Ей предстоял торжественный въезд в столицу.
Уже ближе к вечеру королевская процессия въехала в Лондон через Олдгейт, где ее встречал лорд-мэр, вручивший Марии городской жезл в знак своей лояльности и почтения. Она с улыбкой произнесла благодарственную речь, услышав которую все стоявшие рядом расплакались от счастья. Зазвучали трубы, небо разорвал салют пушечных выстрелов с пристани Тауэра, зазвонили церковные колокола, заиграла торжественная музыка. Началось прохождение огромной процессии через Сити. Впереди с большим державным мечом шел граф Арундел, за ним – целая армия джентльменов в бархатных плащах, знатных дам и женщин благородного происхождения. Марию встречали толпы восторженных горожан, до хрипоты кричавших: «Боже, храни ее милость!» Улицы были украшены цветами, знаменами и вымпелами, а окна – гобеленами и яркими тканями. Повсюду висели транспаранты с надписью: «Глас народа – глас Божий».
Мария была ошеломлена. Она еще никогда не чувствовала себя такой счастливой, хотя у нее болели щеки от постоянных улыбок, а рука устала махать. По настоянию Марии рядом с ней ехала Елизавета, вся в белом. Она тоже улыбалась и приветствовала народ взмахом руки; за Елизаветой следовала присоединившаяся к ним в Уайтчепеле Анна Клевская, которой организаторы торжества сочли уместным отвести почетное место в процессии, за ней – герцогиня Норфолк и маркиза Эксетер, всегда защищавшая мать Марии, а потому заслуживавшая высочайшей чести. За ними шли иностранные послы и среди них Ренар. Марии очень хотелось, чтобы Шапюи был сейчас здесь, однако он давно ушел в отставку и, как она подозревала, находился в нелучшей форме. Французский посол Антуан де Ноай не принимал участия в торжествах, что было лишь к лучшему, ибо он почти открыто поддержал Нортумберленда.
Возле Тауэра, где Мария должна была находиться в течение следующих двух недель, сто детей обратились к ней с приветственными речами. Мария с улыбкой выслушала их, а затем под громоподобные выстрелы из пушки прошла по подвесному мосту Тауэра, невольно вспоминая свои прежние страхи, что ее могут доставить сюда как узницу.
Внутри Тауэра Марию ждали очередные толпы народа, но ее взгляд был прикован к стоявшим на коленях возле часовни заключенным, которых привели по ее приказу. Узников было четверо. Среди них: Стивен Гардинер, епископ Винчестерский, арестованный в самом начале правления Эдуарда за сопротивление религиозным реформам Сомерсета; восьмидесятилетний герцог Норфолк, голова которого не слетела с плеч исключительно потому, что отец Марии умер, не успев подписать смертный приговор; давняя подруга Марии Нан Стэнхоуп, герцогиня Сомерсет, вдова лорд-протектора; и, наконец, Эдвард Куртене, любезный молодой человек, томившийся в заточении с 1539 года, когда казнили большинство членов его семьи. Тогда он был еще совсем ребенком и успел повзрослеть в неволе.
Заключенные в один голос попросили у Марии прощения. Она посмотрела на них с состраданием, даже на старого Норфолка, который в свое время слишком грубо ее отчитал, и на Гардинера, приложившего руку к аннулированию брака ее матери. Несмотря на все прегрешения, эти люди были добрыми католиками, и она в них нуждалась.
– Эти заключенные мои! – провозгласила Мария. – И я требую, чтобы они были немедленно освобождены. – Спешившись, она со слезами на глазах подняла с колен, обняла и поцеловала каждого из них, после чего продолжила: – Милорд епископ Гардинер, я здесь и сейчас восстанавливаю вас в правах и назначаю одним из своих советников. Все вы завтра получите письменное помилование. А что касается вас, милорд Норфолк, я прослежу, чтобы парламент отменил Акт о конфискации вашего имущества. В скором времени вам вернут все титулы и земли.
Гардинер и Норфолк нижайше поблагодарили Марию. У нее на глаза навернулись слезы, когда молодой Куртене упал в объятия своей рыдающей матери. Затем помилованные заключенные вместе с королевской свитой прошли в Белую башню.
Глава 28
На следующий день Тайный совет официально объявил о подчинении Марии. Она отказалась немедленно простить тех, кто выразил поддержку Джейн, мягко попеняв им за проявленную нелояльность, однако в конце концов смилостивилась и протянула руку для поцелуя, отчего некоторые из них растроганно прослезились.
Утром Ренар попросил об аудиенции.
– Ваше величество, никто не осудит вас за чрезмерную участливость, – с низким поклоном произнес он. – Тем не менее крайне важно не проявлять излишнего милосердия. Император призывает вас безжалостно наказывать предателей, особенно тех, кто представляет угрозу вашей безопасности. Леди Джейн, Нортумберленд, Саффолк и Гилфорд Дадли должны быть приговорены к смерти.
– Нет, – возразила Мария. – Не все. Джейн была лишь невинной игрушкой в руках предателей.
Ренар изменился в лице:
– Мадам, если вы ее помилуете, это может быть расценено как слабость и будет иметь трагические последствия.
Мария резко повернулась к нему, расстроенная раньше времени возникшими разногласиями:
– Я сказала «нет», мессир Ренар! Хорошо, я подумаю о том, чтобы казнить мужчин, но только не Джейн! Вы должны понять, что, в сущности, у меня нет иного выбора, как проявить милосердие. Если я казню всех, кто участвовал в заговоре Нортумберленда, то лишусь почти всех советников! – Заметив, что Ренар улыбнулся, Мария продолжила: – Необходимо, чтобы они сохраняли лояльность. Признаюсь, мне трудно их контролировать. Последние дни я постоянно ору на них, и все без толку. Но я должна быть благодарна, что многие из них перешли в другую веру, хотя бы для того, чтобы успокоить меня и сохранить мою благосклонность. Что касается других, я у них в неоплатном долгу за помощь в победе над врагами, пусть и запоздалую. Они умудрены жизненным опытом, которого у меня гораздо меньше, а потому могут служить мне опорой.
– Наверняка они находят специальные формулировки для ответов королеве, – заметил Ренар.
– Да, – вздохнула Мария. – И тут я в затруднении. Они обращаются со мной так, будто я вообще ничего не смыслю! Ведь Англией еще никогда не правила женщина.
– Но Испанией правила, – улыбнулся Ренар. – И я не сомневаюсь, вы докажете им, что являетесь истинной внучкой королевы Изабеллы.
Мария улыбнулась в ответ:
– Мое заветное желание – быть достойной своей бабушки. Однако здесь, при дворе, многие считают меня поверхностной. Они полагают, что я, как женщина, не способна управлять страной.
– Все изменится, когда вы, ваше величество, найдете себе мужа, способного разделить с вами бремя власти. Вы прекрасно начали, но у вас нет опыта в международных делах. И женщину, независимо от ее статуса, никогда не будут бояться или уважать, как мужчину. Ну а в военное время женщина просто не справится с управлением страной в одиночку. Впрочем, все можно исправить путем замужества.
Это было не совсем то, что Мария хотела услышать, тем более от мужчины, с которым сразу нашла общий язык. Как-никак, напомнила она себе, Изабелла не правила в одиночку. Она делила бремя власти со своим мужем, королем Фердинандом. В словах Ренара определенно было здравое зерно. Ее пол становился препятствием. Но она сделает все возможное, чтобы это преодолеть.
Она выбрала Гардинера, самого опытного государственного деятеля из всех, лорд-канцлером и своим главным советником. Он был мудрым политиком, хотя, к сожалению, подобно многим епископам, отличался излишней амбициозностью и склонностью к мирской суете. Он прямолинейно высказывал свое мнение и придерживался умеренных взглядов, смягчившихся за годы пребывания в Тауэре. Не приходилось сомневаться в его любви к Англии и в желании трудиться не покладая рук на благо своей страны. Мария в глубине души недолюбливала епископа, поскольку в свое время он поддержал Анну Болейн, но ценила за его стремление восстановить старую веру, а потому была готова к сотрудничеству.
Мария собиралась стать хорошей правительницей, трудиться усердно и добросовестно. Она рано вставала, несколько часов в день посвящала молитве или совещаниям с Советом, который собирался каждое утро п