од председательством Гардинера. Остальное время она посвящала аудиенциям или государственным делам, делая все возможное для развития торговли и улучшения финансового состояния государства. Что было не лишено смысла, так как купцы, если процветали, платили больше налогов в опустевшую казну.
Она собственноручно писала официальные письма, причем нередко засиживалась до поздней ночи, подписывая или читая официальные бумаги. Она не жалела денег для тех, кто приходил к ней с ходатайствами или жалобами, крайне редко отказывала просителям; при возможности она способствовала учреждению новых больниц и повышению уровня образования священнослужителей. И заботилась о торжестве правосудия, которое вершилось от ее имени.
Мария намеревалась править с одобрения парламента, прислушиваясь к его советам и голосу своей совести, при этом она не моргнув глазом проводила в жизнь то, что считала должным. Если голос совести не подсказывал правильного пути, Марию терзали муки нерешительности, но если подсказывал, ей хватало смелости отстаивать свои убеждения. На публике она держалась величественно, с большим достоинством и очень гордилась своей способностью беседовать с иностранными послами на латинском, французском, испанском, итальянском языках. Народ превозносил королеву за доброту; она вспоминала об этом, когда советники приходили в отчаяние от ее неспособности лицемерить.
Работа на износ начала брать свое. Марию мучили мигрени и учащенное сердцебиение. Доктора назначили ей тонизирующие средства и кровопускание, хотя все меры имели весьма слабый эффект. Сьюзен уговаривала королеву найти время на отдых, но та отказывалась: отдыхать было некогда.
Однако все это сполна компенсировалось. Увидев первые монеты с ее портретом, она была растрогана до глубины души. В ознаменование своей чудесной победы над врагами в качестве девиза на новых монетах она выбрала фразу: «Истина – дочь времени».
А еще Марии нравилось руководить собственным двором. К сожалению, у нее не было денег, поскольку Эдуард оставил пустую казну, в связи с чем двор стал далеко не таким роскошным и экстравагантным, как во времена Генриха VIII. Тем не менее Мария иногда баловала себя, удовлетворяя свою страсть к музыке, танцам и постановкам, хотя и не могла слишком часто позволять себе подобные развлечения. Она строго следила за тем, чтобы ее придворные вели себя чинно, благопристойно, без скандалов и явного распутства. И что самое главное, королевский двор отличался набожностью и приверженностью католической вере. Мария, задавая тон, велела служить в своей часовне по шесть-семь месс в день, и все ее советники исправно посещали богослужения, что она с удовлетворением отмечала.
Единственным излишеством, которое она себе позволяла, были роскошные наряды. Она всегда любила красивую одежду, а теперь к тому же в ее распоряжении оказалась великолепная коллекция драгоценностей английских королей. Будь у Марии свободные деньги, она купила бы новые! Однако и этого ей с лихвой хватало, чтобы выглядеть как настоящая королева, поскольку роскошные драгоценности были символом богатства. Итак, Мария меняла наряды по несколько раз в день и носила золотую и серебряную парчу, даже выполняя повседневные обязанности.
Нехватка денег не мешала ей быть щедрой к своим друзьям и слугам, а также вспомоществовать бедным. Спустя три дня после торжественного въезда в Лондон Мария оделась, как обычная камеристка, и, прихватив с собой корзинки с хлебом и сыром, в компании Джейн Дормер посетила дома бедняков, где без лишнего чванства разговаривала с простолюдинами и их женами. Очень немногие догадались, кто она такая; некоторые решили, что она служанка королевы. Если в доме был ребенок, Мария дарила родителям деньги.
– Живите экономно и в страхе перед Господом, – перед уходом наставляла она хозяев.
Джейн нравились подобные вылазки. Мария, дорожившая ее обществом, просила ночью делить с ней постель, меняясь с леди Эксетер.
– Надеюсь, вы никогда не выйдете замуж, дорогая Джейн, – как-то раз сказала Мария. – Я не хочу вас терять. В любом случае не нашелся еще тот мужчина, который будет вас достоин.
Многие просили руки Джейн, но Марию никто не устраивал.
Во время торжественных мероприятий Мария старалась сделать так, чтобы Елизавета занимала почетное место рядом с ней, и всегда нежно держала сестру за руку. Молодая женщина отличалась остроумием и была хорошей собеседницей, очень популярной; ею восхищались как придворные, так и простой народ. Иногда Марии казалось, что сестра ее затмевает, но это не имело значения. После стольких лет отчуждения они, слава Господу, воссоединились. Мария не сомневалась, что Елизавета так же счастлива, как и она.
О том, что во время правления Эдуарда Елизавета с готовностью приняла протестантизм, они предпочитали не говорить. Марии хотелось думать, что сестра, как и многие другие, пошла на вероотступничество, чтобы облегчить себе жизнь, особенно после произошедшего с ней скандала. Мария до сих пор строила на этот счет догадки. Елизавета выглядела на редкость целомудренной. Невозможно было поверить, будто она клюнула на ухаживания развратного Томаса Сеймура. Нет, она наверняка была не более грешной, чем другие, да и вообще она такая молодая. Мария не сомневалась, что сестра непременно присоединится к католической пастве. Должна присоединиться, поскольку Мария считала немыслимым, чтобы ее наследницей стала протестантка.
На четвертый день в Лондоне, когда они сидели за ужином, Мария с улыбкой сказала сестре:
– Я буду счастлива, если вы пойдете вместе со мной к мессе.
Елизавета ответила не сразу. Вид у нее был смущенный.
– Вы знаете, я всегда готова доставить удовольствие вашему величеству. Но я буду весьма благодарна, если вы дадите мне какое-то время привыкнуть к смене религии.
Мария, рассчитывавшая, что сестра сразу согласится, теперь чувствовала себя совершенно раздавленной, но все же сказала:
– Если вы пойдете к мессе, это принесет вам много радости.
– Я подумаю, обещаю, – потупилась Елизавета.
– Очень хорошо, – твердо решив, что не оставит вопрос открытым, согласилась Мария.
На следующее утро она рассказала об этом разговоре Ренару.
– Мадам, я не доверяю чарам леди Елизаветы, – заявил он. – С одной стороны, она, возможно, не хочет оскорбить ваше величество, а с другой – боится оттолкнуть тех еретиков, которые ее поддерживают.
– Но она должна подчиниться.
– Совершенно верно. Могу я предположить, что ваше величество собирается на нее надавить?
Ее величество действительно надавила на сестру и была еще сильнее разочарована, когда Елизавета наотрез отказалась пойти к мессе.
Что, естественно, негативно сказалось на любви королевы к сестре. Она находила в Елизавете все больше черт, напоминавших ей об Анне Болейн. Теперь каждый раз, глядя на сестру, Мария вспоминала все обиды, оскорбления и бесчестья, выпавшие на их с матерью долю из-за того, что Анна приворожила короля Генриха VIII. Елизавета, как и ее мать, отличалась тщеславием. Она расцветала от внимания и комплиментов придворных, совсем как Анна Болейн. Подобно Анне, она была крайне темпераментной и, если ее провоцировали, могла стать резкой и язвительной, хотя и не по отношению к Марии.
Мария искренне любила маленькую Елизавету, пыталась стать ей второй матерью, но прямо сейчас видела в сестре соперницу, причем опасную. По ночам Мария лежала без сна, снова и снова задаваясь вопросом: действительно ли Елизавета была дочерью их отца? Разве леди Кингстон в свое время не говорила, что внешне девочка удивительно похожа на Марка Смитона? Если это было правдой, то в жилах Елизаветы не было ни капли королевской крови, а значит, она не имела права на престол. Вот если бы найти способ доказать истинное отцовство! И все же, как любила повторять Сьюзен, когда Мария делилась с ней своими сомнениями, их отец не сомневался в легитимности Елизаветы, несмотря на все свидетельства против Анны Болейн, а ведь он не потерпел бы сомнений в чистоте королевского рода, в чем многие убедились на своей шкуре.
Самым печальным было то, думала Мария, ворочаясь без сна, что ее расположение к Елизавете определенно таяло, сменяясь подозрениями и негодованием. Но по чьей вине?
Мария намеревалась воспользоваться советом императора не предпринимать резких движений в вопросах религии… но только поначалу. Со временем она приведет своих подданных к истинной вере. Свидетельством тому стал восторженный прием, оказанный королеве-католичке. Возвращение страны в объятия Рима стало заветным желанием Марии. Она не сомневалась, что во время правления ее брата люди принимали протестантизм исключительно под давлением, а потому с радостью вернутся к истокам.
На заседании Тайного совета Мария обратилась к сидевшим рядом с ней советникам:
– Милорды, я намерена восстановить служение мессы и государственное церковное устройство, существовавшее на момент смерти моего отца. Я собираюсь вернуть себе титул верховного главы Церкви Англии, когда придет время вернуться в лоно Римско-католической церкви. Но прямо сейчас я воспользуюсь этим титулом, чтобы обратить вспять изменения, сделанные в период правления короля Эдуарда. Впрочем, в мои намерения не входит ограничение свободы совести других людей или их принуждение. Я только хочу, чтобы мои подданные могли познать Божью истину с помощью богоугодных, нравственных и ученых проповедников.
Советники одобрительно кивали, кое-кто даже с излишней готовностью, дабы продемонстрировать любовь к старой вере.
– Выдержка вашего величества выше всяких похвал, – льстиво произнес Гардинер. – Полагаю, я могу смело сказать от лица всех собравшихся, что мы всецело поддерживаем ваши начинания. Похоже, Всемогущий Господь сжалился над народом и Церковью Англии, избрав своим орудием деву по имени Мария, кою и посадил на трон.
По залу пробежал ропот: «Верно! Верно!»
Затем слово взял Арундел:
– Мне неприятно это говорить, но в Лондоне вспыхнуло восстание, спровоцированное протестантскими экстремистами. Один из них даже метнул нож в священника, служившего мессу в соборе Святого Павла.