– Мы не позволим нескольким буянам нас остановить, – заявила Мария. – Пусть их арестуют и примерно накажут.
Мария решила, что король Эдуард будет похоронен в Вестминстерском аббатстве, и согласилась, чтобы архиепископ Кранмер провел панихиду по протестантскому погребальному обычаю, но попросила Гардинера во время официальной церемонии похорон отслужить заупокойную мессу в ее личной часовне в Тауэре. Кроме того, Мария в отчаянной попытке спасти душу Эдуарда распорядилась о постоянном служении мессы за упокой его души.
Вскоре после этого она получила письмо из Рима от своего кузена кардинала Поула. Она очень обрадовалась, поскольку во времена правления ее отца и брата было слишком опасно вести переписку с римским кардиналом. Теперь было даже странно думать, что если бы чаяния их матерей сбылись, то Реджинальд мог стать ее мужем. Но теперь он обручен с Церковью, и, хотя никто другой не подошел бы лучше его на роль супруга, этому теперь не суждено сбыться.
Его святейшество, писал Реджинальд, был удивлен и очень обрадован стремлением ее величества примирить Церковь Англии с Римско-католической церковью и назначил его, кардинала Поула, папским легатом в Англии.
Нельзя терять времени, ибо души, отлученные от общения с Церковью, гибнут каждый день. Заклинаю Вас, мадам, как истинную дочь Церкви, исправить то зло, что сотворил Ваш отец.
Мария ответила, что с удовольствием выполнила бы просьбу кардинала, но в данный момент существуют некоторые политические препятствия, которые необходимо преодолеть.
Ответное письмо было полно сарказма:
Неужели та, другая Мария отказывается впустить в свой дом Святого Петра?
Крайне огорченная, Мария ответила, что ее задача значительно облегчится, если Поул сможет убедить папу римского разрешить всем тем, кто нажился на роспуске монастырей, оставить себе церковные земли, поскольку именно этот вопрос и заставляет колебаться парламент. Многие из ее советников превратили бывшие аббатства в величественные особняки, и если Церковь потребует дома назад – это вряд ли поможет делу.
Поул выразил недоумение по поводу того, что мирские заботы способны встать на пути единения Церкви, наотрез отказавшись передать его святейшеству подобную просьбу.
Мадам, мне хорошо известны чувства англичан относительно Святого престола, и они, безусловно, поймут, что Церковь должна востребовать свою собственность.
Однако у Марии подобной уверенности не было. Она подозревала, что Поул не понимает истинный характер перемен, произошедших в Англии за те двадцать лет, что он находился в изгнании.
Она очень удивилась, когда Ренар сообщил ей, что советники прочат ей в мужья Реджинальда Поула, несмотря на его духовный сан.
– Я на это никогда не пойду, – заявила она. – Как подобная мысль могла прийти им в голову?
Вопрос замужества королевы уже неоднократно поднимался на Совете. Будучи невинной девой, которая вела тихую и непорочную жизнь, она всякий раз приходила в смущение, не решаясь обсуждать с мужчинами столь деликатную тему.
– Я выберу себе супруга, которого пошлет мне Господь, невзирая на соображения плоти, – ответила она советникам, когда они вновь затронули этот вопрос.
Она твердо знала, что ее выбор будет определяться исключительно политическими и религиозными соображениями. Но она также понимала, что не может более медлить с замужеством. Ей нельзя было терять времени, если она хотела предъявить своим подданным наследника, который сохранит католическую веру в стране.
– Кардинал Поул, отпрыск древнего королевского рода, может стать для вашего величества отличным мужем, – вкрадчиво заметил Паджет. – Он не был рукоположен в сан священника, и папа легко освободит его от соблюдения целибата.
Мария почувствовала, что краснеет:
– Насколько мне известно, он не намерен бросать Церковь или жениться.
Когда она написала ему о циркулировавших на их счет слухах, он категорически отверг эту идею. И посоветовал ей оставаться незамужней. Но тогда как она сможет родить наследника? Нет, похоже, кузен был явно далек от земной жизни.
В разговор вступил Гардинер:
– Тогда почему бы вам не выйти замуж за Эдварда Куртене? Он тоже представитель королевского рода.
– За вашего протеже? – пренебрежительно уточнил Арундел.
– Я действительно взял его под свое крыло, пока мы сидели в тюрьме, – парировал епископ. – Отца Куртене казнили, когда Эдварду было всего двенадцать. Мальчика на пятнадцать лет посадили в Тауэр, так как король Генрих и король Эдуард считали королевское происхождение Куртене угрозой для короны. Тем не менее юный Куртене имел наставника и усердно учился. Сейчас он знает несколько языков и весьма сведущ в музыке. Поскольку он жил в изоляции, я решил оказать ему покровительство. Мы близко узнали друг друга, когда нам разрешили вместе упражняться в саду лейтенанта Тауэра. Со временем он стал почитать меня за отца, а я смотрел на него как на сына, которого у меня никогда не было.
– Мы все глубоко сочувствуем ему, – сказал Арундел, – однако у него нет ни характера, ни опыта, чтобы быть королем. Господь свидетель, он даже не умеет ездить верхом!
– Он в этом не виноват, – заметил Гардинер. – Этому можно легко научить.
– Ему придется слишком многому учиться, – возразил Арундел.
Мария устало слушала их перепалку. Что касается Куртене, то тут она пребывала в нерешительности. Он был чрезвычайно красив: светловолосый, высокий, элегантный, от природы крайне учтивый. Более того, он происходил из одной из самых известных католических семей королевства и оставался приверженцем истинной веры. Однако Ренар считал Куртене слишком гордым, упрямым, мстительным и себялюбивым, хотя последнее едва ли можно было ставить ему в вину, учитывая долгие годы лишений. Что касается остальных его пороков, то в тех редких случаях, когда их пути пересекались, Мария ничего столь ужасного не замечала и в результате пришла к выводу, что Ренар просто пытался ее отговорить. Тем не менее она знала, что придворные издевались над наивностью Куртене и его неумением вести себя в приличном обществе.
– Большинство подданных вашего величества желают, чтобы вы вышли замуж за англичанина, – заявил Гардинер. – И, взяв в мужья Куртене, вы ответите народным чаяниям. Полагаю, присутствующие здесь милорды согласятся, что это оптимальный выбор.
– Быть может, нам стоит проголосовать? – предложила Мария и, когда, к ее величайшему удивлению, примерно две трети присутствовавших проголосовали за Куртене, сухо заметила: – Я поражена, что вы не удосужились поинтересоваться моей точкой зрения, поскольку этот вопрос непосредственно касается лично меня. И я должна вам сказать, что Куртене мне не нравится: он слишком низкого происхождения, слишком молод и слишком неопытен.
– Как будет угодно вашему величеству, – разочарованно пробормотал Гардинер.
– Возможно, милорды, вам следует еще раз подумать о моем замужестве, а также о том, будет ли мой потенциальный жених подходящим консортом. – С этими словами Мария встала и покинула зал заседаний.
В середине августа она распорядилась насчет переезда двора из Тауэра в Ричмондский дворец. Вскоре после этого Нортумберленд предстал перед судом пэров по обвинению в государственной измене и был признан виновным, и герцог Норфолк, граф-маршал Англии, приговорил его, как предателя, к повешению, потрошению и четвертованию. Мария поспешила изменить приговор на казнь путем отсечения головы, что являлось обычной привилегией для пэров королевства.
Гардинер навестил Нортумберленда в Тауэре и, вернувшись мрачнее тучи, сказал:
– Мадам, он искренне желает обратиться в католическую веру.
Мария открыла от удивления рот:
– Что?!
– Похоже, таким образом он надеется спастись. Готов до конца жизни исполнять епитимью за все причиненные вам обиды и просит узнать у вас, есть ли надежда на милосердие. Я ответил ему, что, по-моему, он должен принять смерть, и при этих словах Нортумберленд разрыдался. Сказал, что в душе всегда был католиком и в бытность короля Эдуарда перешел в другую веру исключительно из-за непомерных амбиций, а теперь вымаливает у Бога прощение. Мадам, его отчаяние было так велико, что я сам не выдержал и заплакал. Неужели вы не пощадите его?
– Я подумаю. – Мария пыталась представить человека, терроризировавшего ее из-за религии, в роли жалкого, кающегося грешника.
Она вызвала Ренара, в совете которого нуждалась больше, чем когда бы то ни было.
– Мадам, позвольте правосудию вершиться своим чередом, – твердо заявил Ренар.
Когда Мария озвучила свое решение Гардинеру, тот был явно разочарован, но воздержался от комментариев. Итак, Нортумберленд отправился на эшафот на Тауэр-хилл, и ему отрубили голову на глазах у десяти тысяч зевак. Перед казнью он заявил, что его переход в другую веру был искренним и он заслужил тысячу смертей.
Мария решила, что пришло время сделать заявление о своих намерениях насчет религии, и выпустила декларацию с подтверждением своей приверженности католической вере, где выразила надежду, что ее подданные с готовностью примут католицизм. В декларации не выдвигалось никаких требований о возвращении земель, некогда принадлежавших Церкви. Со стороны Марии это стало вынужденной уступкой. Она объявила, что не собирается никого принуждать к смене религии, пока не будет заключено новое соглашение, одобренное парламентом. В скором времени священнослужителям запретили читать проповеди, что, по мнению Гардинера, лишало реформаторов самого мощного оружия.
И все-таки кое-кого нужно было заставить перейти в другую веру, а именно наследницу Марии. К концу августа Мария окончательно поняла, что Елизавета намеренно игнорирует все уговоры посетить мессу, и противоборство это было подобно гноящейся ране. Вопрос религии лежал между сестрами, точно обоюдоострый меч. Более того, у Марии возникли подозрения, что французский посол, одиозный мессир де Ноай, пытается снискать благосклонность Елизаветы. Сестра улыбалась комплиментам посла, и они фамильярно