Мария позволила себя уговорить. Она расстроилась, что пришлось отложить кардинальное решение вопроса, но, учитывая подозрения относительно Елизаветы и Куртене, а также тот факт, что Джейн и Гилфорд Дадли – живые свидетельства превратности судьбы – по-прежнему были в Тауэре, согласилась, что на первых порах стоит обойтись без резких движений. И Мария скрепя сердце попросила папу отложить приезд в Англию кардинала Поула.
Ближе к вечеру того же дня, когда она писала письма в своем кабинете, ей доложили о приходе Гардинера. Он ворвался, точно библейский вихрь: насупленные брови, лицо искажено ужасом.
– Ваше величество, мессир де Ноай поставил меня в известность о циркулирующих в придворных кругах слухах, что император предложил вам в мужья своего сына Филиппа. Французы, естественно, в смятении. Они сделают все возможное, чтобы помешать этому альянсу. Я опасаюсь, что Ноай сейчас ищет поддержку среди протестантов и противников короля-иностранца.
Мария оцепенела, у нее екнуло сердце, ведь это было очевидно с самого начала: Филипп Испанский стал бы для нее идеальным мужем.
– Мадам?! – рявкнул Гардинер.
Собравшись с мыслями, Мария спросила:
– А что вы ответили мессиру де Ноаю?
– Я ответил, что мы не получали подобного предложения от императора. Но боюсь, Ноай мне не поверил. Он предупредил меня, что, как только нога испанца ступит на землю Англии, Испания сделает нашу страну клиентским государством Священной Римской империи, введет инквизицию, начнет безжалостное религиозное преследование, как в Испании. Он заявил, что, если ваше величество выйдет за принца Филиппа, тот не задержится в Англии, поскольку имеет достаточно обязательств за границей. Вам повезет, если он проведет с вами хотя бы две недели. Что не сулит ничего хорошего королеве, которой нужны наследники.
– Как он посмел?! – в ярости прошипела Мария.
– Этот человек даже не считает нужным сдерживаться! Он заявил, что Англия непременно будет втянута в войну императора с Францией, чего никак не может себе позволить. Мадам, очень многие внимают его предупреждениям, и я опасаюсь, что вокруг него формируется антиимперская фракция. Мы не можем ему доверять. Я призываю вас как можно быстрее собрать заседание парламента, чтобы получить одобрение вашего брака с англичанином.
– Будь моя воля, я с удовольствием прогнала бы Ноая! – кипятилась Мария. – Но я не могу рисковать и еще сильнее провоцировать французов.
Она чувствовала, что ее взяли в клещи послы императора и Гардинер, ну и, само собой, советники, которые набросились на королеву на ближайшем совещании, так как до них явно дошли слухи об испанском претенденте в мужья.
– Об этом уже открыто болтают во всех тавернах! – с отвращением произнес Паджет. – Мадам, может, вам известно нечто такое, чего мы пока не знаем?
– Нет, мне ничего не известно! – вспыхнула Мария.
– Мы в курсе, что вы совещались с послами императора, – заявил Арундел. – Для всех было бы лучше, если бы ваши аудиенции с ними проходили на людях во избежание домыслов, будто вы интригуете с ними. Возможно, вам следует отослать по крайней мере двоих из них домой.
Мария собралась было громко протестовать, но внезапно вспомнила о тайных обсуждениях своих планов относительно Церкви Англии, о чем Совет, естественно, был не в курсе.
– В этом нет никакой нужды, – заявила она. – Похоже, вы сомневаетесь в моей честности. О браке с испанцем вообще не было речи.
Советники пристально смотрели на Марию, некоторые, похоже терзаемые сомнениями, нервно теребили бороду.
Естественно, Мария больше не могла давать частных аудиенций послам императора. Однако она не могла обойтись без советов Ренара, полагаться на которые вошло у нее в привычку, да и вообще присутствие этого красивого мужчины скрашивало ей жизнь. Она спросила, может ли он переодеться для маскировки и встретиться с ней, будто случайно, где-нибудь в саду. Согласившись, он явился на встречу в темном плаще и надвинутой на глаза широкополой шляпе. Но когда он попытался поднять вопрос ее замужества, она категорически отказалась обсуждать матримониальную тему:
– Не желаю говорить ни с вами, ни с Советом. Слишком много сплетен, и я готова доказать, что все они лживые.
Однако Ренар был настойчив:
– Мадам, до меня также дошли слухи, будто вы собираетесь замуж за графа Девона. Это правда?
– Нет. – Мария решительно встала со скамьи, увлекая Ренара за собой вдоль берега реки. – С тех пор как я выпустила его из Тауэра, мы с ним практически не виделись. Среди моих подданных нет никого, за кого я хотела бы выйти замуж. – На секунду замявшись, она все же решилась спросить: – А у императора имеются хоть какие-нибудь соображения?
Ренар внезапно оживился:
– Да, мадам, имеются. Он хотел бы предложить вам в мужья своего сына, принца Филиппа.
У Марии закружилась голова. Это было именно то, чего она так долго ждала и о чем не смела мечтать.
– Большая честь для меня, – произнесла она.
– Нет, мадам, это будет большой честью для принца Филиппа, если вы примете его предложение.
– А вы с ним знакомы? – спросила Мария, ей не терпелось узнать побольше о потенциальном женихе.
– Я с ним неоднократно встречался, – ответил Ренар, когда они остановились посмотреть на Темзу со снующими туда-сюда лодками. – Чрезвычайно любезный молодой человек, очень образованный и разносторонний. Он знает латынь, греческий, весьма сведущ в математике, географии и истории, владеет боевыми искусствами. Любит архитектуру, музыку и живопись.
Мария улыбнулась. Речь была явно отрепетирована.
– Мессир, я ведь не приглашаю его служить при дворе. А какой он из себя?
Ренар слегка покраснел и на секунду задумался.
– Он светловолосый, голубоглазый, больше похож на своих фламандских предков, чем на испанских. Женщины находят его привлекательным, но это не должно вас беспокоить, поскольку он чрезвычайно добродетелен. Не стоит забывать, что мать Филиппа умерла, когда ему было двенадцать лет. Что, естественно, не прошло бесследно. В общении он довольно сдержан и может показаться слегка чопорным. Однако человек он обходительный и будет отличным спутником жизни, особенно если проникнется к вам теплыми чувствами.
– Я знаю, что он вдовец, – заметила Мария.
Она подумала, что не хотела бы получить в мужья необузданного мужчину, а предпочла бы более сдержанного. Внезапно ей пришел на ум Томас Сеймур. Брак с ним стал бы настоящей катастрофой.
– В шестнадцать лет принц женился на Марии Португальской, однако она умерла два года спустя, родив ему единственного ребенка, дона Карлоса. Принц был настолько убит горем, что только недавно задумался о повторном браке.
– Значит, он семь лет был свободен?
Интересно, Марии показалось или Ренар действительно замялся?
– Да, мадам. Он действительно был свободен. Он представлял интересы отца в Нидерландах. Два года назад Филипп вернулся в Испанию, где правил вместо отца. И хочу заметить, весьма успешно.
Оценка дипломата, явная рассчитанная на то, чтобы впечатлить Марию. Тем не менее ее мучил вопрос: был ли Ренар с ней достаточно откровенен? Филипп считался самым завидным женихом в Европе, наследником гигантской империи, включавшей Испанию, Нидерланды, Австрию, Сицилию, Неаполитанское королевство, часть Германии и американские колонии. Тем не менее до Марии начали доходить кое-какие слухи о нем, особенно насчет его жестокого обращения с еретиками. Что ж, тут она не могла его осуждать. Она нуждалась в борце за истинную веру, способном помочь в решении стоявшей перед ней великой задачи.
Стоя на осеннем ветру и слушая, как Ренар превозносит до небес достоинства принца Филиппа, Мария думала о том, что мудрость, умеренность и здравомыслие, а также опыт в управлении государством – все это, конечно, большие преимущества, но как насчет имевшейся между ними разницы в возрасте?
– Боюсь, – наконец сказала она, – что его высочество слишком молод для меня. Ему двадцать шесть, а мне – тридцать семь.
– Мадам, – широко улыбнулся Ренар, – на этот счет можете не переживать. У принца Филиппа уже есть опыт супружеской жизни, он отец восьмилетнего сына.
Мария нервно рассмеялась:
– Ну тогда, возможно, это действительно не имеет значения. Что ж, мессир, я обдумаю ваше предложение.
Она общалась с придворными и выполняла повседневные обязанности точно в тумане. Ее прельщала идея брака с Филиппом, но пугала перспектива замужества, она опасалась связывать себя обязательствами и боялась реакции Совета.
– Я никогда не знала, что такое любовь, – уже позже с краской стыда призналась она Ренару. – Но теперь, когда Господь возвел меня на престол, я должна серьезно подумать о замужестве. Мне неловко обсуждать сей деликатный вопрос с мужчиной. Я предпочла бы предоставить все переговоры императору, которого почитаю за отца. Он должен обратиться к Совету.
– Уверяю вас, мой господин поступит так, как пожелает ваше величество, – пообещал Ренар.
Стоял сентябрь. Королевский двор по-прежнему находился в Ричмонде, и Марию все сильнее раздражало нежелание сестры посещать мессу. Мария просила ее об этом бесчисленное число раз. Советники, которым пришлось попенять Елизавете за игнорирование желаний королевы, получили, по словам Гардинера, крайне грубый ответ. Елизавета также делала вид, будто не понимает прозрачных намеков сестры на необходимость сменить принятые у протестантов строгие платья на более роскошные наряды вроде тех, что носила сама королева.
И вот теперь Елизавета нежданно-негаданно попросила аудиенции. Мария согласилась ее принять лишь спустя два дня, перед этим посоветовавшись с Ренаром, которого вызвала поздно вечером к себе в часовню.
– Вам не следует ей доверять, – встревоженно заявил он. – Она в сговоре с французским послом, с еретиками и диссидентами. В тавернах говорят, что сейчас паписты взяли верх, но леди Елизавета со временем все исправит.