Ренар ухмыльнулся:
– Мужья бывают влюбчивыми как в двадцать шесть, так и в шестьдесят шесть. Такова природа мужчин. Это необходимо для получения потомства.
Мария почувствовала, что ее лицо заливает краской стыда. Разговор принимал досадный оборот.
– И тем не менее я едва ли смогу быстро принять решение, – сказала она.
– Император не ждет от вас скоропалительного решения, – успокоил ее Ренар. – Возможно, я недостаточно превознес достоинства принца Филиппа. Далеко не такой юный и отнюдь не влюбчивый, его высочество обладает устойчивым и вполне зрелым характером. Он настолько восхитителен, добродетелен, благоразумен и скромен, что кажется слишком прекрасным, чтобы быть обычным человеком. Если вы, ваше величество, примете его предложение, то избавите себя от тягот и мучений, характерных для мужской, но отнюдь не для женской работы.
Мария изо всех сил старалась скрыть недовольство. Ее воспитывали как будущую королеву, а потому она пребывала в уверенности, что сможет вынести любые тяготы и мучения, и вовсе не желала, чтобы ее от них избавляли.
– Его высочество – могущественный принц, к которому ваше королевство сможет обратиться за защитой и помощью, – невозмутимо продолжил Ренар. – Вашему величеству и вашему Совету не мешало бы вспомнить, что у вас много врагов: это еретики, мятежники, французы, шотландцы и, наконец, леди Елизавета. Они не перестанут донимать ваше величество и даже могут восстать против вас.
Мария сделала глубокий вдох, она чувствовала себя загнанной в угол. Неужели ей действительно хотелось делегировать часть своих королевских полномочий иностранному принцу? Она уже слышала громогласные протесты Гардинера, не говоря о возмущении своих подданных.
– Я тщательно обдумаю этот вопрос, – сказала она. – А теперь, мессир, время довольно позднее, и мне хотелось бы удалиться.
Она протянула Ренару руку для поцелуя, демонстративно отказываясь замечать удрученное выражение его лица.
В ту ночь Марии не спалось. Ее раздирали сомнения. Идея выйти замуж за испанского принца была весьма соблазнительной, однако мысли о неотвратимой реальности раздражали и вызывали нервные спазмы. Как она поладит с мужчиной в постели? Что случится с ее королевством, если она умрет в родах? Со всех точек зрения это было ужасное испытание.
И все же…
Два дня спустя она снова вызвала к себе Ренара и слезно попросила его подтвердить, что все, сказанное про Филиппа, чистая правда.
– Он действительно отличается ровным характером и взвешенностью суждений?
– Его высочество обладает такими достоинствами, которых нет ни у одного другого принца на свете, – заявил Ренар.
– Я рада это слышать, – ответила Мария. – Но вы уверены, что ваши слова не обусловлены исключительно симпатией к нему?
Ренар погладил ее по руке:
– Мадам, заклинаю вас взять мою честь и мою жизнь как залог искренности этих слов.
Тем не менее Марию продолжали терзать сомнения.
– Нельзя ли устроить мне встречу с принцем, чтобы я смогла увидеть его, прежде чем принимать окончательное решение?
Ренар, обычно сдержанный, выглядел явно шокированным.
– Нет, мадам. Ни один принц не согласится, чтобы его выставляли, словно товар на рынке. – При этих словах Мария съежилась от стыда, но тут Ренар с улыбкой продолжил: – Впрочем, я не сомневаюсь, что он поспешит сюда, как только вы примете его предложение, поскольку наслышан о ваших величайших добродетелях.
И Марии пришлось удовлетвориться столь неопределенным ответом.
Снова обдумывая предложение императора, Мария нашла в нем целый ряд преимуществ. Филипп уже имел значительный опыт управления государством. Он был богат и мог рассчитывать на неисчерпаемые ресурсы Габсбургов, что делало его более чем удачной партией с точки зрения строптивых фракций Совета. К тому же Филипп являлся родственником ее обожаемой матушки и стойким поборником католицизма.
Марии лишь хотелось узнать больше о нем не как о принце, а как о мужчине. Она по-прежнему подозревала, что Ренар его чрезмерно расхваливал исключительно из дипломатических соображений. А еще до ее ушей дошли тревожащие душу слухи о Филиппе. Похоже, слухи эти поползли совсем недавно, и у Марии закралось подозрение, что это дело рук Куртене, подстрекаемого Гардинером. Быть может, Куртене до сих пор лелеет надежду жениться на ней. На днях он, к величайшему облегчению Марии, сообщил, что не намерен жениться на Елизавете. Его мать, леди Эксетер, только сегодня умоляла Марию не выходить замуж за иностранца. Конечно, у леди Эксетер имелись честолюбивые планы насчет своего сына, однако Мария настолько рассердилась на нее за вмешательство в чужие дела, что приказала выселить бывшую подругу из апартаментов при дворе. Когда маркиза, расстроенная тем, что невольно оскорбила королеву, бросилась ей в ноги, Мария простила бедняжку и отменила приказ, поскольку не отличалась злопамятностью.
Тем не менее Мария тревожилась из-за Гардинера. Он, со своей невероятной настойчивостью, мог убедить советников, что брак королевы с испанским принцем не в интересах Англии. Однако многие советники, похоже, считали, что ее брак с Куртене также не в интересах Англии, а некоторые даже прочили его в мужья Елизавете.
Ренара буквально трясло от беспокойства.
– Не стоит недооценивать этих двоих, мадам, – уговаривал он королеву, когда они прогуливались по саду, прислушиваясь к шуршанию опавших листьев. – Леди Елизавета оказывает Куртене явные знаки внимания, ее часто видят в его обществе. Их дружба представляет прямую угрозу для вас, ваше величество!
Мария внезапно остановилась:
– Мне только что в голову пришло идеальное решение проблемы. Я подберу ей в мужья какого-нибудь принца, который является добрым католиком.
– Принц, который является добрым католиком, тоже способен лелеять амбиции на корону, – предупредил королеву Ренар.
– Тогда что мне делать? – спросила Мария.
– Продолжайте держать леди под наблюдением.
Несколько дней спустя Елизавета, выглядевшая крайне взволнованной, пришла к Марии:
– Мадам, должна сообщить вам, что милорд Девон признался мне в любви и заговорил о браке. Я ответила, что он переоценивает себя, поскольку решение о моем замужестве в руках королевы, но он не захотел принять мой отказ. Сестра, умоляю, разрешите мне покинуть двор! – Елизавета горестно всплеснула длинными изящными руками.
Мария с подозрением покосилась на сестру, мысленно задавая себе вопрос, не является ли это хитрой уловкой для прикрытия интриг с Куртене.
– Нет. – Мария хотела, чтобы Елизавета находилась под боком, чтобы можно было не сводить с нее глаз. – Вы нужны мне здесь. Я обдумаю вопрос вашего замужества. Можете передать это Куртене, если он будет упорствовать в проявлении нежелательного внимания.
Елизавета в знак послушания склонила голову, но Мария успела заметить вспыхнувший в глазах сестры гнев.
Мария поделилась своими страхами с Гардинером, который неприкрыто разъярился, а затем – и с Ренаром. Как тот, так и другой придерживались точки зрения, что Елизавета вместе с Куртене и Ноаем плетет заговор против королевы, и стали уговаривать Марию отправить сестру в Тауэр, но Марию испугало подобное решение проблемы.
– Если она что-то замышляет вместе с Куртене, гораздо проще будет узнать об этом, если они останутся при дворе, поскольку он наверняка все расскажет своей матери, а она потом передаст мне.
Это была не единственная проблема, лишавшая Марию сна. Она по-прежнему мучительно пыталась решить, стоит ли ей принимать предложение Филиппа. Сьюзен, Джейн и остальные придворные дамы уговаривали ее ответить согласием.
– Всем женщинам необходимо быть замужем, – заявила Сьюзен, которая не скрывала того факта, что не отказалась бы от нового мужа, но не собиралась покидать службу у королевы.
– Я считаю, женщина может быть полноценной только тогда, когда она замужем, – высказалась Джейн.
– Вы совершенно правы, но говорят, она становится еще полноценнее, когда у нее появляются дети. – Взор Сьюзен сразу затуманился.
– Я вас обеих услышала, – с расстановкой произнесла Мария.
– Может, вашу милость беспокоит какой-то определенный аспект замужества? – как всегда, проявила понимание Сьюзен.
Мария не могла заставить себя сказать, что ее пугает и ставит в тупик загадочный физический аспект брака. Ей было стыдно в этом признаться даже своим наперсницам. Не решаясь посоветоваться со своими врачами, она перерыла королевскую библиотеку в поисках трактата о деторождении и нашла в одной из книг предупреждение, что, учитывая долговременные нарушения цикла менструации, попытка забеременеть в ее возрасте чревата большими рисками. Однако Мария знала, что ее долг – подарить королевству наследника. Она часами молилась о том, чтобы Господь ее наставил, и из ночи в ночь плакала в подушки. Смятение чувств оказалось настолько угнетающим, что к ней вернулись привычные осенние хвори, вынуждавшие ее надолго оставаться в королевских покоях.
Однако Марии не дали возможности отдыхать слишком долго. Как-то утром в конце октября ей пришлось встать с постели, поскольку Ренар и депутация советников попросили о встрече по срочному делу. Надев черный бархатный халат на пуговицах до самой шеи, но оставив свои длинные рыжие волосы распущенными, она вошла в приемную, где ее уже ждали. Ренар шагнул вперед и вручил ей документ. Это было официальное письмо королеве от императора с предложением выйти замуж за его сына.
Мария едва могла говорить. Ее душили эмоции. Отойдя на неверных ногах в сторону, подальше от чужих ушей, она шепотом сказала Ренару, что сегодня утром проплакала два часа кряду, умоляя Господа помочь ей принять правильное решение.
– Я практически решила согласиться на предложение императора, – едва слышно пробормотала она, после чего громко произнесла: – Милорды, в ближайшее время я выскажусь по этому вопросу. – Повернувшись, чтобы покинуть комнату, она прошептала Ренару на ухо: – Верьте мне!