На следующий вечер Мария, чувствовавшая себя чуть лучше, согласилась встретиться с Ренаром в своей часовне без посторонних, в присутствии лишь Сьюзен.
– Невозможно передать словами, как я страдаю от собственной нерешительности, – сказала она.
Она опустилась на колени перед алтарем со Святыми Дарами и принялась истово молиться, прося Господа направить ее. Ренар и Сьюзен тоже опустились на колени, присоединившись к молитве.
Внезапно Мария поняла, каким должно быть решение.
– Veni, Creator Spiritus! Приди, Дух Творящий! – с благодарностью выдохнула она и встала. – Господь, сотворивший ради меня столько чудес, сотворил еще одно. Он наставил меня дать торжественное обещание перед Святыми Дарами выйти за принца Филиппа. – Не в силах справиться с эмоциями, она залилась слезами, и Сьюзен заключила ее в материнские объятия. Оглянувшись на улыбавшегося Ренара, Мария добавила: – Дело сделано. Я приняла решение и теперь уже не изменю его. Я буду верной женой его высочества и никогда не дам ему повода для ревности.
Ренар не скрывал своего торжества, хотя лицо его хранило озабоченное выражение.
– Мадам, это самое приятное известие, которое я мог от вас услышать, но вы не должны забывать, что впереди нас ждет нелегкая задача уговорить ваш Совет и ваших подданных принять Филиппа в качестве принца-консорта.
Мария кивнула, освободившись из объятий Сьюзен:
– Я все понимаю и думаю, нужно подождать, чтобы найти более удобный момент для сообщения о моей помолвке.
– Очень мудро с вашей стороны, – согласился Ренар. – А я тем временем постараюсь убедить ваших советников в преимуществах этого брака.
Напряжение прошлых недель сказалось на здоровье Марии. В начале ноября приступы учащенного сердцебиения на неделю уложили ее в постель. Когда ей стало чуть лучше, она сразу вызвала к себе членов Тайного совета, чтобы сообщить им о своем ответе на предложение императора. Дрожа от волнения, но стараясь сохранять королевское достоинство, она села во главе стола:
– Милорды, я чрезвычайно благодарна императору за предложение выйти замуж за его сына и счастлива сообщить вам, что намереваюсь стать женой принца Филиппа.
В комнате повисло тяжелое молчание. На вытянувшихся лицах советников было написано крайнее изумление. Тем не менее они сумели взять себя в руки и поздравить королеву с тем, что она выбрала в качестве консорта столь могущественного принца. К дружному хору поздравлений присоединился даже Гардинер, прочивший Марии в мужья своего протеже Куртене.
Мария вздохнула с облегчением. Она внезапно поняла, что очарована идеей выйти замуж за Филиппа. Ей предстоит стать женой одного из величайших принцев во всем мире! На этом фоне все ее страхи вдруг показались мелкими и незначительными.
– Вы заставили меня влюбиться в его высочество, – призналась она Ренару, – хотя он, быть может, потом не скажет вам спасибо! Тем не менее я сделаю все возможное, чтобы ему угодить.
– Полагаю, ваше величество начинает понимать, что такое любовь, – улыбнулся Ренар.
И это было правдой. Всякий раз, как Ренар упоминал Филиппа, у Марии трепетало сердце. Разумеется, невозможно влюбиться в мужчину, которого ты никогда не видела, но Мария была влюблена в саму идею такого мужчины и молилась, чтобы любить его и тогда, когда он предстанет перед ней во плоти. Это было ее долгом… и ее желанием. Во плоти… От этой мысли ее бросило в дрожь. Но ничего, скоро она выйдет замуж и любовь перестанет быть для нее тайной.
Однако, когда новость о предстоящем браке королевы стала всеобщим достоянием, ее подданные не слишком обрадовались.
– Похоже, народ испуган и пребывает в тревоге, – заявил Паджет, роясь в кипе отчетов в зале для заседаний Совета. – Люди боятся, что Англию могут втянуть в разрушительные чужестранные войны. Они этого не потерпят. – Паджет, естественно, хотел, чтобы Мария стала женой Куртене.
Казалось, буквально каждый выдвигал возражения против этого брака. Теперь и другие советники начали высказывать сомнения.
– Англичане, – заметил сэр Уильям Петре, – по природе своей островитяне и к иностранцам относятся подозрительно.
– Похоже, они возмущены тем, что Испания монополизировала торговлю с Америкой, – поддакнул Оксфорд.
– Но больше всего, – начал Гардинер, – народ боится, что здесь будет установлена испанская инквизиция. До настоящего времени религиозные реформы вашего величества были приняты многими, но начиная с этого момента ваши подданные будут расценивать их как плод испанского влияния, и тогда протестант станет для них синонимом патриота.
– Какая чепуха! – вспыхнула Мария. – Я начала реформы задолго за того, как император сосватал мне своего сына.
– Даже если и так, люди этому не поверят, – заявил Арундел. – Жители Лондона не желают видеть в Англии принца, поскольку считают его высокомерным негодяем, печально известным своими пороками, воровством и развратом. Некоторые говорят, что умрут, но не позволят испанцам управлять их страной.
Слово взял Гардинер:
– Люди боятся, что ваше величество отдаст Англию принцу в качестве приданого и после бракосочетания страна, по принятому обычаю, станет его собственностью. Люди думают, что он будет править слишком жестоко, поскольку это характерно для испанцев. И, кроме того, люди опасаются, что Англия станет аванпостом обширной империи Габсбургов.
Мария подняла руки, призывая к тишине:
– Милорды, меня не меньше вашего волнуют эти опасения народа, и я сделаю все возможное, чтобы их развеять. Я буду любить и повиноваться тому, кому решила себя отдать, и не сделаю ничего против его воли. Но если он пожелает посягнуть на государственную власть моего королевства, я лягу костьми, но этого не допущу.
Слова королевы немного успокоили советников. Тем не менее оставался открытым вопрос, какой титул присвоить Филиппу. Учитывая, что Мария должна сохранить суверенитет королевства, советники настояли на том, что ее супруг будет всего лишь ее консортом. Ренар согласился:
– Император не желает, чтобы хоть что-то встало на пути этого альянса. И сейчас вашему величеству необходимо не спускать глаз с леди Елизаветы.
Мария согласилась. Елизавета безумно раздражала ее, и Мария отыгралась на ней, уравняв младшую сестру с их кузинами, герцогиней Саффолк и Маргарет Дуглас, ставшей женой графа Леннокса, впрочем к кузинам Мария по-прежнему испытывала теплые чувства. В довершение всего Мария запретила придворным без высочайшего разрешения посещать Елизавету. Бедняжка в очередной раз попросила дозволения удалиться в свои поместья, но Мария ей отказала.
Озабоченная неразрешимыми вопросами и проблемами, Мария не забыла про леди Джейн. В ноябре Джейн, ее муж Гилфорд Дадли, его братья и архиепископ Кранмер должны были предстать перед судом по обвинению в государственной измене. Мария настояла на том, чтобы суд был честным, свидетели могли говорить свободно, а лорд – главный судья вершил правосудие непредвзято.
– Мне бы хотелось, что все доводы в пользу обвиняемых были услышаны, – заявила она.
Все были признаны виновными и приговорены к смерти. Джейн приговорили к отсечению головы или к сожжению живьем, по выбору королевы, на Тауэр-хилле. Мужчин приговорили к повешению, потрошению и четвертованию.
Марии не хотелось приводить в исполнение приговор в отношении Джейн и Гилфорда, поскольку она намеревалась быть милосердной в пику тем, кто обвинял ее в глупости. До поры до времени они останутся в Тауэре, а когда настанет подходящий момент, Мария подумает о том, как их освободить…
Вскоре после этого в зал для приемов в Уайтхолле во главе делегации членов обеих палат парламента явился Гардинер и, встав перед Марией на колени, передал ей петицию с призывом отказаться от идеи брака с иностранцем и найти себе мужа-англичанина. Когда спикер парламента начал с расстановкой зачитывать текст заявления, Мария сердито его прервала:
– Парламент не уполномочен использовать подобный язык в общении с королями Англии! Монархи сочетаются браком с кем захотят. Я хорошо помню данную мной клятву при коронации и всегда ставлю интересы своей страны на первое место! – Наградив коленопреклоненных парламентариев гневным взглядом, Мария воскликнула: – Не советую принуждать меня к выбору мужа, который будет мне не по вкусу! Если мне придется выйти замуж против воли, я не проживу и трех месяцев, а значит, не рожу детей, и тогда вы очень сильно обо всем пожалеете! По-вашему, это пристойно требовать от меня согласия на брак с вашим кандидатом исключительно потому, что мой лорд-канцлер подружился с ним в тюрьме?
– Люди никогда не потерпят иностранца! – побагровев, рявкнул Гардинер.
– Решение принято, – отрезала Мария. – А если вы, лорд-канцлер, ставите волю народа выше моих желаний, значит вы забываете о данной мне клятве верности.
Признав свое поражение, Гардинер сбавил тон.
– Хочу заверить ваше величество, что буду повиноваться человеку, выбранному вами в консорты, – сказал он и, повернувшись к своим товарищам, пробормотал: – Слишком опасно вмешиваться в брачные дела монархов.
– Клянусь Богом, сегодня он потерял свою должность канцлера, так как ее узурпировала королева! – расхохотался Арундел, тем самым рассмешив некоторых из состава делегации.
Де Ноай усиленно раздувал среди англичан антииспанские настроения, что было совсем несложно, и деловито распространял слухи. Испанская армия вот-вот прибудет, чтобы покорить Англию; Филипп сделает Англию жалкой провинцией Священной Римской империи; английский двор попадет под власть папы. Страсти настолько накалились, особенно в Лондоне, что Марии пришлось выпустить декларацию, запрещающую незаконные собрания и распространение крамолы.
Ренар не скрывал своего беспокойства: он откровенно боялся, что Мария не выдержит давления и откажется от испанского жениха. В один прекрасный день он попросил у королевы аудиенции и пришел в сопровождении двоих мужчин, которые несли большую картину в золоченой раме. Когда они остановились, поддерживая картину с двух сторон, Мария увидела, что это портрет. Филипп! Она уставилась на изображение одетого в доспехи представительного молодого мужчины с густыми темными волосами, аккуратной бородкой, волевым подбородком, пухлыми губами и прекрасными глазами, затем стыдливо отвела взор от мускулистых ног и выпирающего гульфика, почувствовав, что слабеет. Он действительно был видным мужчиной!