– Я чувствую, что уже наполовину влюбилась в принца, – заявила она.
Протесты против ее замужества наверняка утихнут, как только подданные увидят все преимущества этого альянса, в чем Мария не сомневалась. Впрочем, советники королевы отнюдь не разделяли подобной уверенности и постоянно бурчали насчет зреющих заговоров и необходимости повысить бдительность. Однако Мария была настроена оптимистично, причем настолько, что согласилась удовлетворить просьбу сестры, когда та в очередной раз попросила дозволения покинуть двор и отбыть в Эшридж. Впрочем, Мария велела Паджету и Арунделу предупредить Елизавету, что если та откажется следовать по пути своего долга и продолжит якшаться с французами, участвуя в еретических заговорах, то горько пожалеет об этом.
После выполнения своей миссии Арундел доложил Марии:
– Ее высочество заявила, что никогда не замышляла ничего дурного против вашего величества. Она сказала, что является ревностной католичкой и даже возьмет с собой в Эшридж священников, чтобы служить там мессу. И обещала сделать все возможное, чтобы угодить вам.
– Хм… – задумчиво пробормотала Мария; она хотела верить Елизавете и тем не менее ждала от сестры беды. – Пусть среди ее домочадцев будут ваши люди. Я требую, чтобы они следили за каждым ее шагом.
Брачный договор между Англией и Испанией был составлен. Благодаря усилиям Гардинера по сохранению суверенитета Англии Филипп, согласно договору, мог пользоваться титулом короля и помогать супруге в управлении королевством, но настоящая власть оставалась в руках Марии. Если она умрет, не родив наследников, супруг не сможет претендовать на ее королевство, однако их старший сын унаследует Англию, Бургундию и Нидерланды, а дон Карлос получит Испанию и все остальные континентальные земли. Договор также предписывал Филиппу подчиняться законам и обычаям Англии. Ему не разрешалось назначать своих слуг в английские учреждения или втягивать Англию в войну его отца с Францией. Ни один испанец не мог вмешиваться в политику Англии, и Филипп с Марией должны были советоваться исключительно с английскими министрами. В начале декабря условия договора от имени императора были приняты Ренаром.
Вскоре после этого Мария впервые получила письмо от Филиппа. Письмо оказалось коротким и официальным. Он был рад, что она приняла его предложение, и собирался приехать в Англию в любой момент, когда она будет готова его принять. Поцеловав письмо, Мария положила его в шкатулку возле кровати. То, что Филипп касался письма, делало его бесценным, и ей хотелось хранить послание жениха возле себя.
Поскольку Церковь не разрешала проводить бракосочетания во время Великого поста, Мария согласилась перенести церемонию на весну. Когда в декабре парламент был распущен, Совет, похоже, смирился с предстоящим замужеством Марии, а вот остальные – явно нет. В тот день Мария сидела с придворными дамами в своих личных покоях и радостно обсуждала предстоящее бракосочетание, как вдруг дверь распахнулась и в комнату швырнули мертвого пса с отрезанными ушами, веревкой на шее и с бритой наподобие тонзуры головой. Женщины с визгом вскочили с места, тут же вбежала охрана, и Мария с замиранием сердца подумала, что тот, кто это сделал, легко избежал встречи со стражниками, нарушив безопасность ее жилища.
– Сейчас же уберите это! – Мария отвела глаза от жуткого зрелища и пристально вгляделась в лица стражников, пытаясь обнаружить признаки раскаяния, но они, как и положено, оставались бесстрастными.
Мария вызвала своих советников и привела их в ужас, рассказав о том, что произошло.
– Сообщите всем, – не в силах унять дрожь, распорядилась она, – что я жестоко отплачу, если нечто подобное произойдет вновь.
Однако грозное предупреждение не остановило ни потока крамольных памфлетов, ни периодических актов вандализма, совершаемых неблагонадежными и безответственными протестантами.
Елизавета покинула двор через день после инцидента с мертвым псом. Прощаясь с сестрой, Мария по совету Ренара обняла ее и тепло поцеловала.
– Мадам, – обратив на Марию умоляющий взгляд честных глаз под нависшими веками, начала Елизавета, – умоляю вас, не верьте никому, кто пишет на меня доносы, и милостиво дайте мне шанс доказать лживую и злобную сущность этих клеветников.
– Хорошо, я так и сделаю. – Улыбнувшись, Мария подарила сестре две нитки жемчуга и теплый соболий капор, после чего сестры снова обнялись, и Елизавета, сделав реверанс, удалилась.
Вскоре после отъезда Елизаветы из Эшриджа пришло письмо с просьбой прислать ризы, потиры и другие вещи для ее часовни. Мария в очередной раз заподозрила лицемерие со стороны сестры, но выполнила просьбу, поскольку все это было во славу Господа.
Между тем Совету стало известно, что даже после отъезда Елизаветы де Ноай продолжал интриговать с целью выдать ее за Куртене с тем, чтобы они могли предъявить права на корону.
– Мадам, мы не можем допустить, чтобы люди смотрели на леди Елизавету как на символ сопротивления вашему браку с испанцем, – с мрачным видом заявили советники.
– Все верно, – согласилась Мария. – И я не позволю ей использовать это в своих целях, что, боюсь, не лишено вероятности.
На самом деле не было получено ни единого свидетельства того, что Елизавета замешана в закулисных играх. Соглядатаи в ее окружении постоянно докладывали, что ничего дурного не происходит: Елизавета производила впечатление абсолютно лояльного человека. Или, возможно, размышляла Мария в долгие ночные часы, когда сон покидал ее, младшая сестра была слишком хитроумной, чтобы позволить себе быть замешанной в каком-либо заговоре.
До шпионов Ренара вскоре дошел слух о зреющих заговорах, но никаких убедительных свидетельств этому они найти не смогли.
– Но, мадам, – сказал Ренар, когда они с Марией совершали свою ежедневную прогулку по саду, – боюсь, перед Пасхой в Англии возникнет новая заварушка. Поговаривают, что некоторые недовольные англичане пытаются побудить Куртене или леди Елизавету выступить в качестве их лидера.
Мария задрожала, причем не только от холода:
– Елизавета призвала своих арендаторов вооружиться и прибыть в Эшридж, чтобы защитить ее от врагов. Надеюсь, это не прикрытие для чего-то более зловещего.
– Я убежден, она что-то замышляет, – сказал Ренар.
– У нас нет никаких доказательств! Я получаю ежедневные отчеты о ее действиях.
– Ах, но она очень умна! Император будет спать спокойнее, если удостоверится, что ваше величество не позволит Елизавете выйти замуж за Куртене.
– Я этого не допущу! – мрачно улыбнулась Мария. – Он может спать спокойно.
Между тем Гардинер, следует отдать ему должное, делал все возможное, чтобы примирить народ с испанским женихом королевы, и проповедовал в Вестминстере, что брак будет во благо королевству. Однако его слова лишь спровоцировали рост негодования и напряженности в Лондоне, и, когда после Рождества для заключения брачного договора прибыли эмиссары императора, их встретили с неприкрытой враждебностью: демонстрациями и протестами. Испанских слуг забросала снежками толпа улюлюкающих мальчишек, а в столице самым таинственным образом появились крамольные плакаты. Придворные дамы Марии пребывали в нервозном состоянии, опасаясь грядущего восстания. Ну а Мария пришла в такую неописуемую ярость от обструкции посланников со стороны своих подданных, что слегла в постель с мигренью и уже оттуда известила всех, что любой, кто оскорбит представителей императора, будет сурово наказан.
Глава 31
Склонившись над кроватью Марии, Сьюзен осторожно потрясла ее за плечо:
– Ваше величество, просыпайтесь! Совет требует вашего присутствия.
– Который час? – Мария с трудом открыла глаза.
– Сразу после полуночи.
Мария со страхом встала с кровати, теряясь в догадках, что предвещает столь срочный вызов. Сьюзен принесла своей госпоже бархатный халат и тапочки, затем расчесала ей волосы. После чего Мария поспешила в зал для заседаний, где ее уже в полном составе ждал Тайный совет.
– Ваше величество, простите за беспокойство, но в ваших владениях произошло серьезное и масштабное восстание, – сообщил Гардинер. – В нашем распоряжении оказались письма, написанные заговорщиками. Один из них – это посол Франции. А другой – сэр Томас Уайетт.
Преодолевая нервную дрожь, Мария пыталась осмыслить новости. Ее не удивило, что Ноай оказался подстрекателем мятежа. Но зачем в этом принял участие сэр Томас Уайетт? Его отец был поэтом и дипломатом, а сам он до службы в армии вел спокойную жизнь сельского сквайра в Кенте.
– Он ведь ревностный католик. И не далее как в июле встал на мою защиту.
– Даже если и так, он в свое время был в Испании и, похоже, возненавидел все испанское, – объяснил Паджет. – Мы узнали, что он собрал вокруг себя людей, решительно настроенных помешать вашему величеству выйти замуж за принца Филиппа, если понадобится с применением силы. Мы перехватили письмо от мессира де Ноая с согласием обратиться к королю Франции за поддержкой.
– Итак, Уайетт просто хотел помешать моему замужеству, – сказала Мария, уже успевшая взять себя в руки. – Ведь нет никаких доказательств того, что он хотел меня свергнуть, сделав королем с королевой Куртене и Елизавету?
– Пока нет, – нахмурился Гардинер. – Но это вовсе не означает, что он не ставит такую цель.
– У нас имеются имена некоторых других заговорщиков, в том числе некоторых высокопоставленных лиц, – сообщил Арундел. – Среди них: сэр Питер Кэрью, секретарь Совета при покойном короле, который владеет землями в Уэст-Кантри, а также сэр Николас Трокмортон.
– Трокмортон? – переспросила Мария. – Он помогал мне получить престол.
– Тем не менее он и все остальные взяли на себя обязательства не допустить испанцев в Англию, – заметил Петре.
– Нам известно, что Куртене присоединился к заговорщикам, – продолжил Гардинер. – Мы в курсе некоторых их планов. В Вербное воскресенье, непосредственно перед прибытием принца в Англию, было задумано одновременно устроить четыре мятежа. Уайетт должен был поднять на восстание жителей Кента, сэр Джеймс Крофтс – жителей Херефордшира и Валлийской марки, а Куртене – присоединиться к силам во главе с Питером Кэрью и организовать мятеж на западе.