Между тем советники разделились на два оппозиционных лагеря по поводу того, как быть с Елизаветой. Если один что-то предлагал, то другой это решительно отвергал. Лорды не находили никаких правовых оснований держать Елизавету в Тауэре, однако Мария, наотрез отказавшаяся принимать сестру при королевском дворе, поскольку это недостойно, небезопасно и неразумно, продолжала настаивать на своем:
– Для нас оптимальный вариант – посадить Елизавету под домашний арест в надежном месте в сельской местности и держать ее там под наблюдением.
Но, как и раньше, никто не захотел брать на себя обязанности тюремщика Елизаветы. Затянувшееся молчание нарушил сэр Генри Бедингфилд.
– Мой отец был тюремщиком матушки вашего величества, а потому я готов отдать долг, взяв под надзор леди Елизавету, – заявил он, хотя и без особого энтузиазма.
Лорды облегченно вздохнули, поспешно одобрив его кандидатуру. По мнению Марии, сэр Генри идеально подходил для выполнения этой миссии. Он был совестливым, высоконравственным человеком с развитым чувством долга и бедным воображением. Следовательно, на него едва ли подействуют причуды кокетливой молодой женщины.
– Пожалуй, леди Елизавету стоит отправить на север, где большинство населения католики, – предложил Гардинер. – Замок Понтефракт – надежная цитадель.
Однако часть лордов с ходу отвергла эту идею, и в результате сошлись на том, чтобы отправить Елизавету в старинное королевское поместье в Вудстоке, Оксфордшир. Впрочем, и тут имелась одна небольшая загвоздка: невозможно было достаточно быстро доставить Елизавету в Вудсток, а Марии не терпелось убрать сестру с глаз долой до приезда Филиппа. И дело было не столько в соображениях безопасности, сколько в том, что Мария боялась конкуренции с юной, кокетливой Елизаветой, с ее яркой внешностью, на фоне которой она могла показаться Филиппу старой и увядшей. Она также опасалась, что Елизавета обратится к принцу за защитой и тем самым, возможно, разбудит в нем рыцарские чувства.
В начале мая Бедингфилд прискакал в Тауэр во главе ста вооруженных солдат, чтобы взять Елизавету под надзор. Мария смотрела им вслед, чувствуя невероятное облегчение. Слава Всевышнему, проблема с сестрой в конце концов разрешилась! Час спустя со стороны левого берега Темзы раздался грохот артиллерийской канонады. Что случилось?! Не могло же появление конвоируемой солдатами Елизаветы вызвать народное восстание?
Крайне встревоженная, Мария отправила стражников выяснить, в чем дело, после чего, казалось, целую вечность ждала их возвращения. Нет, это было не восстание, успокоил ее капитан стражников, а всего лишь салют, устроенный немецкими артиллеристами Ганзейского союза в Стальном дворе, когда леди Елизавета проплывала мимо на барке. Мария оцепенела от возмущения. Как они смеют?!
Прибыл Гардинер. Его ястребиное лицо стало багровым от гнева.
– Она превратила свою отправку в ссылку в триумфальное шествие! – прошипел он. – Народ бежит к реке, чтобы посмотреть на леди Елизавету. Лондонцы приветствуют ее радостными криками и машут.
Мария похолодела, задохнувшись от ревности. Будь у Елизаветы такое желание, все эти люди ели бы у нее с руки!
Шли дни, и Мария, кипя от возмущения, читала донесения. Елизавета максимально использовала свою популярность. На протяжении всего пути до Вудстока повторялась одна и та же история. Сельские жители стекались толпами, благословляя ее и осыпая незамысловатыми дарами: пирогами, вафлями, пучками трав и букетами цветов. Они пихали их в носилки или прямо в руки конвоиров принцессы, которым было не унести многочисленные подношения. В честь освобождения Елизаветы из Тауэра звонили церковные колокола, и сэру Генри даже пришлось посадить в колодки самых злостных нарушителей порядка. Судя по его письмам, он был сильно разочарован и раздражен вниманием к своей подопечной, поскольку все попытки отогнать почитателей Елизаветы закончились провалом. При всей своей власти он не мог наказать каждого, кто при встрече с Елизаветой выкрикивал: «Боже храни вашу милость!» – хотя с большим удовольствием сделал бы это.
У Марии словно камень с души упал, когда она узнала, что сестру благополучно изолировали в Вудстоке. Сэр Генри тоже вздохнул с облегчением. Она отправила ему инструкции с требованием неусыпно следить за Елизаветой, но обращаться с ней подобающим образом и сопровождать во время прогулок по саду. Миссис Эшли была уволена, а все остальные слуги должны были пройти тщательный отбор и при этом оставаться под наблюдением на случай попытки передать Елизавете сообщение с воли. Во время обеда принцессе следовало сидеть в кресле без балдахина, а кроме того, ей не дозволялось писать или получать письма. Ее белье нужно было обыскивать на предмет спрятанных сообщений, а неподобающие книги – запретить. А если у Елизаветы имелись просьбы, их надлежало передавать на одобрение Совета. Мария знала, что может положиться на сэра Генри, который будет беспрекословно выполнять приказы королевы.
Вина Куртене не была доказана, однако Мария по-прежнему видела в нем угрозу своей безопасности, и по предложению Гардинера его поместили под домашний арест в замок Фотерингей.
Теперь, когда Елизавету и Куртене благополучно убрали с дороги, а воспоминания о восстании Уайетта потихоньку растаяли и в стране воцарилось относительное спокойствие, Мария с нетерпением ждала новостей о приезде Филиппа. На дворе был май, а значит, ждать осталось недолго. Ничто не могло помешать их союзу, и Мария пребывала в возбужденном нетерпении перед встречей с принцем. Она была напряженной и взвинченной, ее раздражала даже погода.
Приготовления к приезду жениха шли полным ходом. Двор Филиппа был сформирован; для принца приготовили регалии ордена Подвязки; группа знатных мужчин уже была на пути в Испанию, чтобы приветствовать его; флот, готовый сопровождать испанские корабли в Саутгемптон, патрулировал Английский канал.
Однако после подписания брачного договора Мария не получила от жениха ни одной весточки, кроме короткой записки, и Ренар был явно смущен столь непростительной неучтивостью. Возможно, он все-таки кое-что подсказал Филиппу, так как в середине мая Мария получила от него письмо, сформулированное в обескураживающе корректных выражениях. Впрочем, к письму были приложены три дорогостоящих подарка: прекрасный плоскогранный алмаз в оправе в виде розовых лепестков, принадлежавший матери принца; колье с восемнадцатью безупречными бриллиантами в филигранной оправе; огромный бриллиант в паре с уникальной жемчужиной «Перегрина», которые висели на длинных золотых цепочках. Бриллиант Марии понравился больше всего. Она повесила его на шею и посмотрела в зеркало, любуясь его блеском. Все будет хорошо. Такие подарки свидетельствовали об открытой, щедрой душе, обещая грядущее счастье и супружеское блаженство.
В начале июня двор испанского принца, погрузившись на борт ста двадцати пяти судов, отплыл в сторону Саутгемптона. Получив эти новости, Мария покинула Уайтхолл и отправилась в Винчестер, где должно было проходить венчание. Встретившись с величественным управляющим двором принца, маркизом де Лас-Навасом, она выразила ему свое восхищение подарками Филиппа и письмом от него.
– Его высочество будет здесь, рядом с вашим величеством, через две недели, – сообщил де Лас-Навас.
От этих слов сердце Марии воспарило к небесам и сладко затрепетало.
Что подумает о ней Филипп? Понравится ли она ему? И насколько пугающей является тайна, которая окружает все, что связано с супружеским ложем?
На следующий день она отправилась во Фарнхэм, где в ожидании вызова в Винчестер для встречи с женихом остановилась в замке, принадлежащем епископам Винчестерским. Она была настолько счастлива, что оттаяла по отношению к Елизавете и снова повесила в галерее ее портрет, но вовремя опомнилась и отказалась от идеи освободить сестру. Впрочем, она разрешила Елизавете написать письмо на имя королевы, о чем впоследствии пожалела. Письмо было наглым и надменным, составленным в крайне непочтительных выражениях. Елизавета отказалась использовать почтительную форму «ваше величество» и обращалась к сестре по-простому на «вы», возражала против условий содержания и утверждала, что не заслужила подобного обращения.
Когда Мария немного успокоилась, то наказала сэру Генри категорически запретить Елизавете писать письма на имя королевы. Елизавета умоляла сестру о свидании, но Мария не соизволила ей ответить. Пусть помучается!
Девятого июля прошло ровно три недели с тех пор, как Мария поселилась во Фарнхэме, однако Филипп так и не приехал. Содержание должностных лиц, назначенных ему в услужение, обходилось крайне дорого, и у его нового двора начала заканчиваться еда, не говоря уже о терпении. Сложившаяся ситуация чрезвычайно беспокоила Марию. Задержка в пути рождала в ее воображении различные бедствия и напасти, обрушившиеся на жениха. Не в состоянии сидеть на одном месте, она переехала в роскошный дом графа Уилтшира в Бишопс-Уолтхэме, в двух милях от Саутгемптона, и осталась ждать, пребывая в сильном волнении.
Наконец – хвала Богу! – она узнала, что Филипп после тяжелейшего морского путешествия высадился в Саутгемптоне.
Марии не терпелось поскорее увидеть будущего супруга. Она жадно слушала доклады гонцов о том, что принц ступил на английскую землю, его приветствовали оружейным салютом, менестрели королевы исполнили ему серенаду, он получил в подарок белую лошадь в богатой попоне из малинового бархата и золотой парчи, которую прислала невеста.
– Ему понравился подарок? – нетерпеливо спросила Мария.
– Его высочество был в восторге, – ответили ей.
Она узнала, что Филиппа официально приветствовали в Англии лорд-канцлер Гардинер и сэр Энтони Браун, которых сопровождали буквально все пэры королевства. Чтобы посмотреть на принца, собрались толпы народу, кое-кого даже немного потоптали, но никто не был серьезно ранен.